Без путешествий жизнь была бы скучна и однообразна, потому «охота к перемене мест» не кажется мне в отличие от Онегина (или Пушкина?) – весьма мучительным свойством.
Напротив, стараюсь взвалить на себя этот добровольный крест всегда, если предоставляется возможность. Работа преподавателем в университете Тампере такую возможность изредка подкидывает. Например, есть система обмена преподавателями между евроуниверситетами – программа «Эразмус», за счет которой можно ездить в другие страны и университеты, людей посмотреть и себя показать. Чтение лекций, разговоры с коллегами и участие в научных конференциях, подсуетившись можно сочетать и с осмотром окрестностей.
Внутри такого обмена и с докладом на семинар «Большие темы в славянских культурах: чувства» пару недель назад я ездила в Польшу, в славный город Вроцлав. Большие и общие темы в славянских культурах стали проступать уже на пути из аэропорта. Шофер вез на такси, сказав, что будет стоит 70 злотых, но, проехав километров пять, вдруг подзадумался и изрек: «76». Видно, бензин успел вздорожать.
Моя польская подруга, у которой я жила, сама уехала на конференцию, беспечно оставив мне ключ у соседки, сообщившей мне кучу кодов для проникновения на территорию жилтоварищества, собственно дома и квартиры. Квартира кстати агромадная и почти в центре – результат смутных лет, когда польские преподаватели получили должность и ставку в финском университете (но без всяких обязанностей по части науки, собраний и пр.) и одновременно числились командированными, то есть получали какую-то зарплату (командировочные) в Польше и оплаченную дорогу домой несколько раз в год. И эта чудная полечка длилась лет десять.
Хозяйка приехала на второй день, но я ее почти не видела, так как прелестно-смутные времена кончились и теперь она бегает с работы на работу. Один только раз посидели в итальянском ресторане, где, теснясь на каких-то грязных стульях, ели политые жирным соусом макароны (к которым подали ложку, но вилку и нож пришлось просить дважды), а на нас несло гарью из кухни – и все за те же 30 злотых, за которые в других местах приносят такую свиную ляжку, которую и дюжему мужику не одолеть. Вообще на 30-50 злотых (то есть где-то 300-500 рублей) можно вполне прилично поесть во вполне приличном и комфортабельном заведении. Почему Дорота потащила нас в этот ресторан и почему туда вообще ходят люди (а ходят!) – это главная загадка путешествия.
Город Вроцлав в центре своем хорош и даже прелестен. Особо украшает его, как и любой город, – река (Одра) и променадные по-над ней берега. Кроме того имеются игрушечная новодельная Ратушная площадь, потешные маленькие гномики в самых неожиданных закоулках, заполошно цветущая повсюду сирень, родные советские хрущобы прямо в историческом центре, церкви, переполненные людьми (молодыми мужчинами), девочки в белых конфирмационных нарядах – такие барбеобразные ангелоиды.
Два дня польский бог пытал нас холодом и дождем и потом, выждав короткую паузу, начал пытать 28-градусной жарой. Все цвело разом – от тюльпанов до каштанов. Во Вроцлаве хороший Художественный музей, а в музее самое интересное отдел средневековой церковной деревянной скульптуры – деревянные Христы и Богоматери с лицами, ужасно похожими на лица посетителей из местных (а в Перми в подобном отделе, наоборот, вотякские лица пригорюнившихся Христов).
Еще я была во Вроцлавской опере на «Кармен», где в рамках Международного фестиваля все главные партии пели корейцы. Пели очень хорошо, но все, кто был в военной форме, особенно Цунига сильно напоминали героев какого-то советского фильма про злобных чайканшистов. Но постановка, сценография, оркестр, хор – это все было местного розлива и очень хорошего качества.
На выходные ко мне в компанию приехал муж, который во время моих приникновений к прекрасному дегустировал местное пиво и был приятно удивлен. Он вообще ожидал от Польши чего-то похожего на украинскую провинцию, а Польша (Силезия) оказалась приятно германообразной на взгляд.
Правда, когда мы поехали на региональном поезде в городок Валбжиж (Wałbrzych ), градус цивильности сильно понизился. Трясло так, будто в телеге скачешь проселочным путем (вообще замечательны у Лермонтова эти «скачущие телеги»). Туалет первозданно грязен, зато туалетной бумагой хоть заматывайся. Вылезли на станции и такое было ощущение, что из машины времени вылезли – и запахи, и виды, и лица, и пыль – как в городе моего детства Вологде в Заречье в конце 60-х. В каком-то доме барачного типа бабушка с дедушкой, опершись на специальные подушечки, из окна наблюдают жизнь улицы, с ними соседи снизу перекрикиваются. Тут же какие-то барОчные здания и к ним опять бараки лепятся. Население наших вопросов на всех доступных нам языках пугается и немеет.
Пошли куда глаза глядят, и на третьем километре картины вокруг цивилизовались. А там и в центр вошли, вполне-таки красивый, немецко-польско-чешский на вид (то бишь силезский). А костел так вообще редкостной красоты. И ресторанчик редкостной вкусноты и дешевизны. Мы, правда, заказали Grzane вино и пиво, думая, что это местный сорт. А оказалось это просто подогретое. Ну, глинтвейн я еще не без удовольствия в пасмурный денек выпила, а муж подогретым пивом долго давился.
Оказалось, что это и не городок вовсе, а город, растянутый на 22 км в ширину и на 12 км в длину, 126 тыс. жителей – бывшие шахтеры и их потомки. Но шахты выработаны, и город захирел. Но зато рядом есть замок Ксенж (а в девичестве Фюрстенштейн). Так как добрались до него к вечеру, народу было мало, замок пуст, прекрасен, парк благоухает, фонтаны журчат, цветы цветут, птицы поют, и даже солнце выглянуло. И главное, пока бродишь по этому огромному великолепию, смотришь на фото красавицы Дези, последней владелицы, украшающих все стены, – никакие бабушки-соглядатайницы не нависают над душой тенью отца Гамлета.
Пока ждали обратного поезда, сидели в местной пивнушке в компании пьяноватых парочек стариков со старушками (ни одного молодого не было). И два старика разухарились, разорались и чуть не разодрались. Нравы, видать, еще те. (Увы, никаких фотосвидетельств предъявить не могу, так как подаренный любящим мужем фотоаппарат, произведенный ловкими руками китайских мастеров, уже во втором путешествии разряжается раньше, чем нажмешь первый раз на кнопку.)
Кстати, после поездки, поинтересовавшись у Википедии, где это мы были, с изумлением узнала, что совершенно отстойная ближайшая к Валбжижу станция Szczawno-Zdrój (Щавно-Здруй) с жутким, ободранным вокзалом, оказывается, не что иное как Зальцбрунн, где Белинский разродился пламенным письмом к Гоголю. Боже, бедный (в буквальном смысле) Белинский – в какую евроглушь его занесло!
На следующий день я читала лекции внимательным, но молчаливым польским студентам. Но, может (льщу я себя), их молчание было вызвано тем, что их профессор пан Тадеуш, очень похожий на похудевшего Черномырдина, был суров и времени на вопросы и прочее точение лясов не выделил.
А потом я бродила по паркам Вроцлава и два часа просидела в японском парке (очень симпатичном), где можно было бы вполне себе медитировать, глядя на воду, камни и цветы, если бы не бесконечные школьные экскурсии, наблюдать за которыми тоже было очень любопытно. Та же вечная природа: школьная красавица, толстая изгоица, классный лидер и при нем бойкая шестерка («Акелла промахнулся!»). Лохматый лидер-Квакин со своим Фигурой три раза деловито обежал японский сад, отдавая на ходу какие-то отрывистые команды, видно, воображал себя Бондом, Джеймсом Бондом. Гормонов колотье – все то же и то же, хоть тебе и 21 век, и Вроцлав, и японский сад.
Двухдневное бдение на научной конференции, честно сказать, особо не вдохновило. Распространенный, к сожалению, конференциальный формат, многие доклады в вечносвежем жанре «взгляд и нечто. О чем бишь нечто? Обо всем. Хотя замысел организаторов был очень интересным, имелось в виду поговорить о пяти чувствах (обоняние, осязание, вкус, слух и прикосновение) в разных славянских культурах и в разные времена. Но, как сказала одна организаторша, наверное, люди не прочитали, что было написано под заглавием буквами поменьше, и потому говорили о всех и всяческих чувствах: любви-нанависти, стыда, тревоги и пр. и пр.
Причем, первый день конференции происходил в главном здании старинного Вроцлавского университета в роскошном барочном актовом зале, называемом Леопольдина, где деревянные скамейки были неудобны как пыточные лавки (наверное, так специально и сделаны были, чтоб учеба медом не казалась). Похожие на оперных теноров профессора рассказывали: «Сенсорика звездности ведет поэта ввысь…» и т.п. Были, конечно, и вполне вменяемые, толковые доклады и, как обычно, на большинстве научных семинаров, самым плодотворным было общение в кулуарах.
Обратный путь мой был тернист и сложен: это было вызвано тем, что мне непременно надо было вернуться в Тампере к определенному дню и часу, чтоб успеть на защиту нашей докторантки. Потому сначала 6 часов ехала на поезде в Варшаву, в 28-градусную жару. Потом час рыскала вокруг сталинской высотки у Центрального варшавского вокзала, хотела сесть на трамвай и в движении посмотреть вечернюю Варшаву, но не нашла, как варшавяне переходят улицу (правда! – ни наземных, ни подземных переходов!). Плюнула и поехала в аэропорт, а там обнаружила где-то в укромном уголку на верхнем этаже кафе с мягкими диванами и подушками и почти комфортно провалялась на нем всю ночь. В 4 утра меня огорошили сообщением, что Балтийские авиалинии теперь регистрируют в аэропорту за деньги (нигде это не было указано). Послали куда-то в бухгалтерию платить, пошла с проклятиями, вернулась с благословениями, потому что по пути обнаружила отсутствие кошелька, который мирно дожидался меня на спальном диванчике. Благо, в 4 утра желающих попитаться там не было. Только потом до меня дошло, что если бы не козни Балтаэролиний, улетела бы я в Ригу без кошелька. Из Риги в Хельсинки еще добралась бы, а там бы уже и сидела без копейки и без карточки. Ну а так я прыгнула в такси, потом в поезд и прямо немытая, плащом накрытая, вбежала на защиту нашей докторантки. Но это уже другая история.
