Родословная с Юлией Свинцовой

Некому помнить, кроме меня

Юлия Свинцова
Михаил Антонов, участник всех войн

 

Герой войны и «враг народа», русский и еврей, рабочий и инженер, большевик и беспартийный…

 

«А настоящая смерть наступает,

 когда нет на Земле человека, тоскующего по тебе».

Из статьи в Инете

 

Он родился в 1900 году, в Петербурге, накануне Михайлова дня, в ноябре, вот и имя получил – Михаил. Отец его, Иван, родом был из  деревни со смешным и ласковым названием – Медвежье Ушко. Я искала такую в Псковской губернии, Новоржевском уезде, Захонской волости. Нет больше такой деревни, как нет больше той России…

 

Крещён был Михаил Иванович одиннадцати дней от роду в церкви Благовещения Пресвятой Богородицы, которая была  построена по проекту Дж. Трезини у 7-й линии  Васильевского острова ещё в 1740-1742 годах. Прихожанами её были Михаил Васильевич Ломоносов, профессор Василий Тредиаковский, и являлась она приходским храмом Академии наук.

 

Окончен приют трудолюбия

 

Вот так начиналась эта жизнь. Но родителей своих, Ивана и Варвару, он не помнил, они умерли, когда Михаилу и двух лет не исполнилось. Сохранились фотографии – лет четырёх-пяти он рядом со старшим братом, Сергеем, а в пятнадцать – с сестрой Агафьей. Старший брат и сёстры его и вырастили. Дело это всегда нелегкое, надо было дать и образование, и профессию, чтобы сам себя прокормить мог, встал поскорее на ноги. Потому  с девяти лет был он принят в Санкт-Петербургский Ольгинский детский приют трудолюбия в Царской  Славянке, что  «близ города Павловска».  Название-то какое — трудолюбия!

Находясь в нём, окончил 5 классов городской школы и получил некоторые навыки слесарного дела. «За всё время своего пребывания в приюте поведения был очень хорошего». Так сказано  в свидетельстве № 603 от 31 мая 1914 года. Какое уж детство было в приюте, но вот и оно окончилось…

 

С этого времени  Михаил возвратился в семью брата, жившего в Петербурге. И начал работать учеником слесаря на крупном предприятии — Первой российской фабрике наждачных изделий инженера Н. Н. Струка, а через два года стал слесарем. Революция ничего не изменила – до 1919 года  так там и трудился. А  затем был мобилизован в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию, стал красноармейцем 17-го стрелкового полка Северо-Западного фронта, позднее окончил курсы артиллерийских техников, до мая 1922 года служил орудийным мастером. Не обошлась гражданская война без Михаила Антонова.

 

Дальнейший послужной список отражает экономические проблемы того времени – завод Ильича (бывший Струка), уволен по сокращению штатов, прорезчик на Монетном дворе и опять сокращение штатов.

Михаил Антонов с братом, заменившим отца

В 1939 опять мобилизация в РККА, до марта 1940-го —  младший арттехник 420 гаубичного артполка 130-й стрелковой дивизии. Где, как служил, не  знаю. Знаю, что и  финская война не обошлась без Михаила Антонова…

 

 

Великая Отечественная позвала всех. Ни одна война того времени не миновала Михаила Ивановича Антонова. Шёл солдат от Ленинграда до Берлина, от июля 1941-го до мая 1945-го. Но ангел-хранитель берёг его. Грамоты за овладение Тарту, Ригой, Данцигом (это Гданьск) и, наконец, Берлином.

Строчки из Интернета:  «Упорные бои развернулись за эстонский город Тарту…стремясь любой ценой удержать важный стратегический пункт – Тарту — враг оказывал отчаянное сопротивление… На Данцигском направлении наши войска продолжали наступление. Советские пехотинцы и артиллеристы при активной поддержке авиации взламывают укрепления данцигско-гдынского внешнего оборонительного обвода». Артиллеристы – это о нём!

Берлин. Здесь он мог остаться навсегда. 16 апреля 1945 года был ранен  в живот. До конца войны оставалось 23 дня, всего 23 дня, целых 23…Но он выжил, судьба счастливая была у этого человека.

Михаил Антонов рабочий Монетного двора

Грамоты за высокие производственные показатели. Благодарности «за долголетнюю кропотливую работу по воспитанию учащихся молодых рабочих» в ремесленном училище на Васильевском, куда он пришёл после войны. Поощрения за добросовестное отношение, хорошую организацию, за активное участие и личный пример. Хорошую закалку на всю жизнь дал Ольгинский приют, настоящую прививку трудолюбия. Может быть, кто-то из учеников её унаследовал.

 

Спасённая от огня метрика

Он умер в 1982 году, восьмидесятидвухлетний ровесник века, муж моей бабушки Муры. Я не успела с ним познакомиться, я найду её только в 1989-м. Она говорила, улыбаясь: «Он бы тебя очень полюбил. Всё бы говорил: «Юленька, Юленька…». Михаил Иванович  был очень мягким, очень добрым человеком.

В мае 1996 года бабушка случайно обмолвилась, что собирается сжечь никому не нужные, кроме неё, бумаги, потому что её скоро не станет. Так я спасла эти пожелтевшие листочки – метрику, благодарности военного времени за взятие городов с портретом Сталина, награды. По-моему, бабушка была обрадована, что всё это мне необходимо. Она вместе со мной рассматривала его фотографии, и на лице её была нежность.  Теперь я помню о нём и  деревне Медвежье Ушко.

 

Иосиф Герасимович Элиашберг

 

Я знаю про него совсем мало, нет даже фотографии.

Всего два листочка – ответ из управления КГБ по Кемеровской области и свидетельство о смерти.

В первом сказано, что он родился 21 февраля 1896 года в городе Двинске Витебской губернии, еврей, беспартийный. В 1925 году окончил Ленинградский политехнический и работал инженером технического отдела Кузнецкого металлургического комбината.

Он учился в одно время с моим дедом, Павлом Павловичем Котиковым, вероятно, даже дружил с ним. И женились они на сёстрах – Павел на Муре Майер, Иосиф – на Лёле Майер, Елене Георгиевне.

12 июня 1938 года он был арестован, необоснованно обвинён по 58-й статье в диверсионно-подрывной деятельности, сотрудничестве с германской разведкой. Увы, всё знакомо. Есть, правда, не совсем привычный поворот в этом деле. Через пять месяцев следствия Иосиф Элиашберг был приговорён к высшей мере наказания, но спустя 2 недели приговор был отменён и опротестован. Как указано в справке КГБ по Кемеровской области в 1990 году, «по протесту заместителя Председателя Верховного Суда СССР товарища (!!!) Ульриха». В 1990 году он всё ещё был не преступником — товарищем.

Дело было направлено на новое рассмотрение. Может быть, у заключённого появилась надежда, а зря. Часто так делалось, если считали, что дело приговорённого мало потянуло за собой других жизней. Прошло ещё четыре месяца. Военный Трибунал Сибирского военного округа, добавив ещё несколько статей, вновь приговорил его к расстрелу. Дважды к смерти приговорённый. Приговор  исполнен 27 августа 1939 года.

Его жена, моя двоюродная бабушка, тётя Лёля, очень переживала за его слабый нос и в каждом письме в тюрьму писала о носовых платках, спрашивала о здоровье. Следователи заподозрили в этом какой-то зашифрованный скрытый смысл. А потом один из них посоветовал: «Уезжайте, уезжайте скорее отсюда, пока можете!»

Тётя Лёля умрёт в 1984-м, она никогда не узнает, что станет с Иосифом. Не узнает, что 25 апреля 1956 года он посмертно реабилитирован. Что только в 1990 году в связи с  моим обращением в КГБ смерть его была зарегистрирована в Новокузнецком ЗАГСе с указанием истинной причины смерти – расстрелян. В справке  сообщалось, что «в архивных документах отсутствуют сведения об изъятии у И.Г. Элиашберга при аресте каких-либо ценностей, личных вещей, фотографий, писем, недвижимого имущества». Далее шаблонная строчка подобного документа: «Примите от нас искренние соболезнования…» По удивительному совпадению или закономерности, понятной кому-то свыше, запись о смерти была сделана 12 июня 1990 года, в день ареста Иосифа Герасимовича, спустя 52 года после этого и спустя 34 года после реабилитации.

 

Моя бабушка Мария Георгиевна Майер и её муж Михаил Иванович Антонов, 1950-е. Бабушка Мура была с ним счастлива

 

Моя бабушка Мура прочла  эти строки справок и свидетельств. Только она  ещё знала и помнила мужа своей сестры.

Герой войны и «враг народа», русский и еврей, рабочий и инженер, большевик и беспартийный, даже не скажешь, что современники – жизнь одного была оборвана так рано, так давно…

Они мои деды, не важно, что не родные, не важно, что я их никогда не видела. Они были хорошими людьми, жизнь их была честной и не бесполезной, но у них не было детей и некому их помнить, кроме меня. А я хочу, чтобы их помнили.

 

 «… большие люди… сами расписываются на страницах истории, и у них имеется множество слуг, которые не дадут им исчезнуть. Но тихий, скромный человек так-таки и сходит на нет, такой хороший, милый мне человек – и вот  нет никому до него дела. Досада вызывает новые силы и думаешь: а вот нет же, не дам я тебе от нас исчезнуть. Живи, любимый человек, живи!»  

М.  Пришвин