Олег Гальченко

Ретро, ах, ретро!..

Фото video-time.ru
В 90-е телевизионщики во главе с Леонидом Парфеновым придумали стопроцентно выигрышный ход – встретить очередной Новый год под «Старые песни о главном»

Старыми хитами  у  нас пытаются  заглушить  отсутствие  новых  интересных  идей, новых лиц и понимания, куда двигаться дальше.

 

 

Пытаться  разобраться  хоть  в  современной,  хоть  в  вышедшей  из  моды  популярной  музыке,  глядя  в  телевизор  или  слушая  радио, – всё  равно,  что  ограничить  свой  круг  чтения  книгами  из  школьной  программы.

 

Несомненно,  нам  предлагают  самое  яркое  в  своём  жанре,  но  далеко  не  всегда  оно  является  самым  лучшим.  Тут  я  в  течение полутора недель  заставлял  себя  отсматривать  на  DVD  все  «Дискотеки  80-х»  и  «Легенд  Ретро FM»  и в  результате  пережил  довольно  странное  чувство.  С  одной  стороны,  это  была  встреча  с  песнями  из  детства и  юности,  многие  из  которых  не  приходило  в  голову  переслушивать  последние  лет  двадцать  пять,  с  другой  же  – разбудить  в  себе  ностальгию  так и не  удалось. Уж слишком непохожи были люди, мелькавшие на экране, на звёзд тех  времён! 

 

Вот  диско-дива,  занимавшая  верхние  строчки  европейских  хит-парадов  четверть  века  назад,  растерявшая  последние  остатки красоты и для отвлечения внимания выпустившая  на сцену чернокожего  амбала, который  лихо скачет под  модный  электронный  ремикс, а  заодно читает  рэп. Вот  очень  популярный  тридцать  лет  назад  гёрлз-бэнд,  бывшие  участницы  которого   последние  лет  двадцать  всё  больше  не  поют,  а  судятся  из-за  авторских  прав. (Повезло  девчонкам  на  старости  лет – на  родине  их  уже  подзабыли,  а  тут  в  России  за  серьёзные  бабки  пригласили  выступить!  Ну  как  тут  на  время  не  помириться?) 

 

И  окончательно меня  добил  Юрий  Васильевич  Шатунов,  неизменно  затягивавший: «Детство, детство, ты куда  бежишь? Детство,  детство,  ты  куда  спешишь?  Не  наигрался  я  ещё с  тобой.  Детство,  детство,  ты  куда:  Постой!..»  Дяденька,  вам  уже  сорок  лет  – неужели  же  вы  только  сегодня  заметили,  что  детство ушло? После  детства, после сумасшедшего успеха  «Белых  Роз» у человека  вроде бы была достаточно долгая жизнь, за  которую  можно  было  многое  понять и  узнать. Именно  об  этом  стоило бы  рассказывать  сейчас,  выходя  на сцену. Но крутится  старая  фонограмма,  плачут  в  зале  дамочки,  когда-то слушавшие то же  самое школьницами. Значит всё в порядке  и  можно  продолжать  гастролировать,  выпускать  альбомы  со  старыми  песнями  на  новый  лад  и  жить  безбедно.

 

 

В  своё  время  Валерий  Ободзинский  ушёл  с  эстрады,  предпочтя  участь  полубомжа  и  наркомана,  едва  только  понял,  что  не  может  больше  петь  о  том,  как  трудно  признаться  в  любви  в  восемнадцать  лет.  Шаг,  может  быть, и слишком радикальный, но по крайней мере честный по отношению  к  слушателям. Большинству  же  артистов  не  удаётся  вот так  соскочить  на  полном ходу с  поезда  даже  при понимании, что от времени они уже отстали и мало кому  нужны. Всегда ведь есть надежда, что ещё вспомнят, позовут, покажут по центральным телеканалам в самое  смотримое время.

 

В  последний  раз, кстати  сказать, покажут – ведь любое модное ретро может  существовать лишь под лозунгом: «Однажды  двадцать  лет спустя». Ещё одно поколение,  повзрослев и твёрдо  встав  на  ноги,  в  определённый  момент  начинает  подводить  предварительные  итоги  прожитого. Именно  в  этот  момент  человек  острее  всего чувствует  желание  окунуться  в  атмосферу  своей  юности – вот и  всплывают  из  ниоткуда  забытые  кумиры,  и  снова  начинают  звучать  хиты,  которые  когда-то  всем  надоедали  до  жуткого  раздражения,  а  теперь  греют  душу.  Пройдёт  ещё   немного  времени – и  повзрослеет  следующее  поколение  со  своим  «ретро»,  а  предыдущее  навсегда  уйдёт  в  тень вместе со своим кино, музыкой и такой  смешной  с  современной  точки  зрения модой. И тогда уже единственный шанс у звезды напомнить  о  себе – это,  умирая  в  полной  нищете, попасть в поле зрения Андрея  Малахова.

 

 

Вообще-то  мода  на  ретро  существовала в  том  или  ином  виде  всегда.  Например,  в  Европе  в начале XVIII века, заново открывавшей  для  себя  наследие  античной  культуры,  кипели  нешуточные  дискуссии о том, стоит  ли  нам  так  серьёзно  воспринимать  искусство  каких-то  первобытных язычников,  причём  противниками  ностальгических настроений  выступали  не  какие-нибудь  церковные  мракобесы,  а  писатели  типа  Шарля  Перро. 

 

Придёт  время – и  та  же  Европа  будет  открывать  для  себя XVIII век, ещё  совсем недавно казавшийся наивным  и  неестественно  пафосным. Но  наши  предки обращали взгляд в прошлое  прежде всего потому, что  видели  в  нём  источник вдохновения для творчества. Двигаться  вперёд, по пути прогресса, они не забывали.

 

Нынешние ретрограды слеплены  совсем из другого  теста.  Старыми хитами  у  нас пытаются  заглушить  отсутствие  новых  интересных  идей, новых лиц и понимания, куда двигаться дальше. Наша цивилизация так быстро стареет и дряхлеет, что может жить только воспоминаниями о былых победах  или трагедиях. И лишь в узком кругу рафинированных  эстетов – да  и  то  нечасто,  можно  теперь  услышать  фразы, типа: «А ты видел?», «А ты слышал?», «А ты  читал?» Мы всё чаще пересматриваем, перечитываем,  переслушиваем,  расписываясь  в  том, что будущего у нас нет.

 

 

Началось это,  кажется,  в  70-х  годах  прошлого века,  когда звёзды  нашей  эстрады вдруг затосковали по ритмам довоенного джаза. Танго и фокстроты  в  стиле Утесова – а  иногда  и  из  его  репертуара, начали  исполнять даже  ориентированные на  лучшие  образцы  западной поп-музыки вокально-инструментальные ансамбли. Некоторые из них подходили к делу  нестандартно, с юмором. Помню, как одно время почти  ежедневно в  радиоэфире   крутилась знаменитая  «Песенка  извозчика» в исполнении «Ариэля», стилизовавшего номер под звучание заезженной патефонной  пластинки  со  всеми  потрескиваниями,  перескоками и заиканиями, а я в свои четыре года не мог понять, зачем на радио  ставят такие плохие записи. 

 

Иногда это пелось искренне, иногда – чтобы потешить  тщеславие  престарелых  композиторов, заседавших в жюри различных конкурсов и щедро раздававших  призы всем, кто, по их мнению, не  подражает Западу. Ещё  почему-то было модно петь про немое кино – тоже,  естественно, в шутку, и здесь тоже не обходилось без  курьёзов. Например, у  белорусской группы «Верасы» имелась очень популярна песенка, начинавшаяся  словами: «На экране – бравый ковбой. Лассо в руке, подпруга в другой…».  Когда она в очередной раз  игралась в  какой-нибудь  юмористической  радиопередаче, мне неизменно вместо «подпруги»  мерещилась «подруга» и воображение рисовало образ ну очень сильного ковбоя, способного держать в одной  руке подругу, видимо, пойманную с помощью лассо. Тема старых роялей, старых патефонов, старых  духовых оркестров – причём не только тех, что  провожали на фронт добровольцев, тоже  была  весьма популярна.

 

 

Но всё это шло именно в качестве пародии или заигрывания с экзотикой – типа  использования  индийского ситара  в  аранжировках.  Параллельно  существовало  и  вполне  серьёзное  «ретро».  Слушая  по  радио свою самую любимую передачу «Встреча  с  песней», где встречались то романсы,  записанные ещё  до  революции,  то  забытые  всеми  песенки,  сочинённые задолго до моего рождения,  я не запоминал имён  исполнителей,  даже  не  очень интересовался, о чём именно они поют. Но я пытался  представить, что за жизнь происходила за окном студии, в которой велась  запись, о чём думали музыканты,  аккомпанировавшие солисту и как могут сложиться их судьбы через пять, десять, двадцать лет. Слушая старую  музыку, я путешествовал во времени – и  хорошо забытое  старое  казалось  живее и привлекательнее.

 

 

На годы моего тинейджерства выпал расцвет моды на  ностальгию по  60-м. Ещё совсем недавно все взрослые  не могли без смеха вспоминать, как когда-то слушали  всякую чушь про ландыши, чёрных котов, Манжерок  и  Лучший  Город  Земли. И вдруг по рукам  пошли  хрипловатые  самиздатовские  плёнки новой  московской группы «Браво», солистка которой  Жанна  Агузарова  звонким голосом пела примерно о том же  самом, напоминая сразу всех шестидесятниц и в то же  время оставаясь современной.

 

Эти  записи пробудили  интерес  и  к подлинным  60-м – не  только  к  музыке,  но  и  к  кино, литературе, истории. И  выяснилась удивительная  вещь – вроде  бы  советская  эстрада  времён  хрущёвской  оттепели  была  такой  же  официозной, довольно поверхностной по содержанию и далёкой от того, что  происходило  во всём цивилизованном  мире.  Но в ней присутствовало больше  жизни,  больше  искренних эмоций,  чем  в  песнях  тех  же  самых  композиторов, написанных уже десятью годами  позже. 70-е  были  скучными, застёгнутыми  на  все  пуговицы, почти  бесполыми.  Если  бы  не  Пугачёва,  пытавшаяся  приблизиться хоть  на  шаг  к  стандартам  западной поп-музыки –  неумело,  провинциально,  иногда  просто неоправданно  привнося в песню на стихи  Мандельштама  некий  намёк на эротику в духе Донны  Саммер,  вроде  бы  и  вспомнить  о  музыке  нашего  детства почти  нечего. А 60-е  завораживали даже  характерным  для  тогдашних  студийных записей эхом, даже робким позвякиванием первых электрогитар, ещё  ничего  не знавших о  The  Beatles  и  томными  вздохами  первых  электроорганов.  Ну,  и  конечно  же  голоса –  восторженные, наполненные неподдельным оптимизмом. Это пели  последние  романтики,  которым  не  стыдно верить  во что-то светлое.

 

 

Ностальгия по 60-м пришла из неформальной молодёжной среды и как-то очень удачно срифмовалась с ранней перестройкой, с возвращением из опалы, эмиграции и несправедливого забвения настоящих шестидесятников, ещё думавших, будто у них есть возможность доделать  недоделанное  двадцать лет назад. Поскольку значительная  часть  оттепельной эстрады стараниями товарища  Лапина, хозяина  телевидения  времён  застоя, тоже была отлучена от эфира,  вспомнили  и  про неё.

 

Правда, сенсационного возвращения в духе «Дискотек  80-х»  ни  у  кого не получилось. Тамара Миансарова, Вадим Мулерман, Лариса  Мондрус, Светлана  Резанова  и  многие  другие  ещё  могли интересно  рассказать в интервью, как им хорошо жилось в молодости и как звёздный  час  внезапно закончился, но петь так же, как прежде, уже  даже  не  мечтали. Однажды телевизионщики собрали их всех в одном концерте и заставили  петь живьём под шикарный джазовый  биг-бэнд. Зрелище оказалось жалкое,  временами  даже  пугающее,  ибо  кто  из  них  кто, удавалось понять только   благодаря бегущей  строке, но не по подсевшему голосу, не по стандартному  репертуару.

 

 

Тем не менее перестроечный шоу-бизнес сумел выжать из ретро максимум выгоды. Особенно  повезло  в  этом  смысле группе «Доктор Ватсон». Хор пожилых мужичков, ветеранов  надоевших всем и тихо распавшихся ВИА, не придумал  ничего  лучше,  как  собрать  все  известные хиты – от «Чёрного кота» до «Шизгары» в длинные-длинные  попурри и кататься с ними по стране, имея грандиозный  успех. В своё исполнение они не вкладывали ни капли  души,  аранжировки  отличались  редкостной  банальностью, но, наверное, народу нравилось это именно потому, что в караоке так сумел бы спеть  каждый. По сути, всё, что они смогли – это убить интерес к песням. По крайней мере к 1989 году куда-то исчезли  юные неформалы, щеголявшие  в  родительских прикидах, плясавшие твист на концертах группы «Мистер Твистер» и гордо называвшие  себя  стилягами.

 

 

Мода прошла, но вкус  к «старому доброму» остался. Тем более что перестройка, все больше и больше делавшая главным своим лозунгом один – «Назад, в будущее!», давала  простор для самой бурной  фантазии. Ничем не примечательный певец и композитор Олег  Газманов, известный как «папа того мальчика  Родиона, что орёт про собачку Люси», вдруг затосковал  по  дореволюционному казачеству, сочинил свой «Эскадрон» и вмиг сделался  по-настоящему  популярным. Никто не обращал внимания на  удивительную бессмысленность текста, представлявшего  собой детальное  описание  буйного   помешательства («эскадрон моих мыслей шальных»!!), а тем  более – на то, что легко запоминающееся клавишное  соло автор позаимствовал у далеко не казачьего ансамбля «Bad  Boys  Blue».  На  руинах  тоталитарной  империи   гремел  гимн  свободе, а от  чего  эта  свобода  и  для чего – уже неважно.

 

О казаках тут же  запели  все,  кому не лень – даже  разбитная  Маша  Распутина. Но  особенно  смело  заявила  о  себе тогда  мало  ещё  чем  отличившаяся  группа  «Любэ»,  сочинившая  песню  про  батьку  Махно: «Мёртвые  с  косами  вдоль  дорог  стоят – дело  рук  красных  дьяволят…»  Их   моментально  полюбили  и  признали  воистину  народными.  И  по-моему,  не случайно.  Среди появившихся  в  конце  80-х  на  поп-сцене  проектов  трудно  назвать  ещё  один  столь  же  стильный  и  органично  соединявший  в  себе  вроде  бы несоединимое – рок  и  попсу,  лагерный  блатняк и сталинский агитпроп. Первые три альбома с музыкальной точки  зрения у них точно получились весьма недурными, но всё дело портили тексты, авторы  которых  ради красного  словца не  щадили  никого. То  Расторгуев  наезжал  на  Екатерину  Великую  с  требованием  отобрать  у  Америки  Аляску,  то  умилялся  просторами Расеи,  раскинувшейся  от  Волги  до  Енисея… Самой  же  странной  в  репертуаре  группы  для  меня  навсегда  останется  написанная якобы по мотивам  пушкинской «Капитанской  дочки»  баллада «Тулупчик  заячий»:  «Тулупчик  заячий,  тулупчик заячий, тулупчик заячий, ещё  ты цел!  Россию-матушку,  Россию-матушку, Россию-матушку ты обогрел!…» Вот уже и двадцать лет прошло, а я всё понять не  могу, что это за символ спасения  Родины  такой – заячий  тулупчик  с  барского плеча, подаренный  беглому  разбойнику – кстати,  по  мнению  некоторых историков,  являвшемуся  иностранным  резидентом, да  к  тому  же  ещё  и  оказавшийся  тесноватым?

 

 

Вслед  за  казаками  в  город  вошли  белые. Ещё  была  свежа  память, как     комсомольская  пресса  стыдила  молодёжь, неразборчивую в своих музыкальных  увлечениях  и   слушающую   антисоветские романсы,  типа «Поручика Голицына» в исполнении всяких  предателей. Неожиданно все поняли, что белогвардейцы – тоже люди, причём очень хорошие,  а у безродного «Поручика» появился  чуть ли не целый десяток «настоящих» авторов. Почему авторство в  конце  концов  признали  за  Михаилом  Звездинским – до сих  пор остаётся  загадкой.  Найти  доказательства  ему было бы несложно, если бы таковые действительно  существовали. В 70-х годах в стране был хорошо развит  магнитофонный самиздат и на чёрном рынке при желании можно было достать любую запись – хоть  мировой знаменитости, хоть дворового самодеятельного  ВИА, а уж плёнки с  концертами  барда, чьи песни всем известны наизусть, наверняка бы имели такое же хождение, как Высоцкий или  Розенбаум. «Поручик Голицын» известен поклонникам  шансона  в  сотнях  версий, а о Звездинском до 1989 года не слышал никто. Усомниться в мифах, которые  создавал о себе  шансонье, осмелилась  разве что певица Жанна Бичевская, имевшая  опыт  общения  с  настоящими  аристократами-эмигрантами, но к ней никто не  прислушался. Звездинский ещё много лет  записывал  альбомы  золотопогонной  лирики  и  дополняя  текст «Поручика» уже  после  августовского  путча 1991  года,  когда  это  стало  не опасно,  куплетами  про «красную  сволочь».

 

 

Любая  мода  рано  или  поздно  превращается  в  карикатуру  на  саму себя. От повального интереса к белой гвардии по крайней мере российская  культура получила  реальную  пользу – к  слушателю  наконец-то  начинали  возвращаться изданными официально на виниле мастера старой эстрады, по  тем или иным причинам оказавшиеся после революции за  рубежом – Пётр  Лещенко, Юрий Морфесси, Константин  Сокольский  и многие другие. Был  даже странный момент, когда крутить их записи в эфире уже не  запрещалось, но рассказывать об их жизненном пути никто ещё не решался.  В результате  Аллу  Баянову советским телезрителям впервые представили в  передаче «Музыкальный киоск» как «известную румынскую певицу», а несведущей  публике  оставалось лишь дивиться, как хорошо эта старушка  владеет  русским  языком. Алле  Николаевне,  кстати,  посчастливилось  единственной  из  всех  белоэмигрантских звёзд не только дожить до  признания  на родине, но и  пережить свой подлинный звёздный  час на  двадцать  лет…

 

 

К середине 90-х  уже  стало  ясно,  что ничего  похожего  ни на  Америку,  ни  на царскую  Россию у нас не получается, да и вообще не получается  ровным  счётом ничего. Поэтому ни рыдания Александра  Малинина, ни  бодрый рэп Богдана Титомира  не  казались отечественному шоу-бизнесу  актуальными.  А тут ещё на носу  парламентские и  президентские  выборы, исход которых  представлялся настолько неясным, что многие знаменитости даже не знали,  кому из кандидатов продаться так, чтобы не сломать себе дальнейшую  карьеру. И тогда телевизионщики во главе с находившимся в зените славы Леонидом Парфеновым придумали гениальный, стопроцентно выигрышный  ход – встретить очередной Новый год под «Старые песни о главном». Проект  с одной стороны вроде бы несерьёзный, даже пародийный, пересыпанный скрытыми цитатами из кинохитов 30-50-х годов, но в случае воцарения  товарища  Зюганова всё это вполне  можно было предъявить  как  доказательство искренней преданности: «Мы вас ждали! Мы в вас верили!» Удачные сценарные  и  режиссёрские  находки легко  компенсировали  несовершенство музыкального  материала, а успешная продажа дисков и  видеокассет с фильмом если не окупила затраты на костюмы и декорации, то по крайней мере показала направление, куда надо двигаться. Продолжение  «Старых  песен» на перовом канале снимали потом ежегодно вплоть до начала нового  века, а  конкурирующие  каналы  пытались создать  что-то  похожее, но с учётом своих особенностей. И продолжают в том же духе до  сих  пор.

 

 

Вряд ли Парфёнов  предвидел,  какой  вирус запустил  в  Останкино. И ныне  телеэфир напоминает склад просроченных продуктов, которые ещё можно  впарить самым бедным и неприхотливым, если отмыть всю плесень и  перебить  подозрительный  запах  какими-нибудь  добавками. 

 

Когда-то  в  годы,  называемые  застойными,  все  ждали  праздничного  телеконцерта  и  «Голубых огоньков» только потому, что там можно было услышать новый  хит – и не один. Иногда одного появления в эфире  человеку хватало для  того, чтобы назавтра проснуться знаменитым. Нынешние  музыкальные  программы  устроены так,  чтобы не отвлекать зрителей от праздничных  застолий  или от дремоты  в  кресле после трудного рабочего дня. Для того  чтобы  прогреметь  с  чем-то  новым  на  федеральном  канале,  надо  раскрутиться  либо  в  Интернете,  либо  на  какой-либо  молодёжной  радиостанции,  что  случается крайне  редко – ведь  при  обилии  талантов  в  России,  яркие  прорывы  происходят  раз  в  десять-пятнадцать лет. Хуже  того – самые популярные музыкальные телеканалы постепенно переформатируются, отказываются от музыки, перестают  рассказывать о том,  что  сейчас  слушает  остальной  мир.  В  результате  когда  на  Первом  Иван Ургант шутит про  Леди  Га-Гу, процентов  семьдесят  слушателей  вообще не знает, о ком идёт речь и ещё  пятнадцать  что-то  слышали  про девушку,  разгуливающую  в  платье из  мяса. Единственным окном  в  западный  шоу-бизнес для  нас остаётся конкурс «Евровидение», за  которым я  лично  слежу с 1985  года  и  пока  что  не  сделал  для  себя  ни  одного  открытия.

 

 

Поставленная  на  поток  «ретруха»  не  только  не  воспитывает  хорошего  вкуса,  но  и  искажает  наихудшим  образом  все представления о  прошлом.  Скажем, в 70-х годах лучшие из отечественных вокально-инструментальных ансамблей были не только  суррогатами  качественного западного  рока,  но  и  замечательными  школами  для  профессиональных музыкантов,  и  творческими  лабораториями  для  самых  разных экспериментов. Они  работали в строго определённых  идеологических рамках, но это им не  мешало  на  досуге  слушать  что-то  совсем  не  советское  и  потом  аранжировать  комсомольскую  лирику Александры  Пахмутовой  под  Led  Zeppelin или Uriah  Heep. Некоторые, поупражнявшись так годик-другой,  начинали уже  сочинять и  записывать собственную музыку – так  под  крышами  официальных  коллективов  появилось  немало  популярных в  будущем подпольных  рок-групп.  Продаваться  в  рабство  филармониям   молодые рокеры шли только для того, чтобы получить  доступ  к  хорошей  аппаратуре. 

 

Когда в 90-х тема ВИА снова  начала  взывать  интерес  у  широких масс,  расформированные  по  причине  банкротства  концертных  организаций в период перестройки  ансамбли  вернулись  на  сцену.  Но  музыка  их  уже  была  абсолютно  мёртвой,  без  подтекста.  Ситуацию ещё  усугубила и неразбериха с авторскими правами. Любой случайный  человек,  пару месяцев поигравший в легендарном составе, мог присвоить  «ничейный» бренд, собрать  вокруг  себя   начинающих  музыкантов  и  отправиться  на  гастроли как «та самая легенда 70-х».

 

Сколько стараниями  самозванцев  образовалось  новых  «Синих  птиц», «Добрых молодцев» и «Песняров», я  уже  сбился  со счёта.  Впрочем,  лучше  не  считать  и  не  слушать  их альбомов,  а  поставить на  проигрыватель  старую,  шипящую  пластинку  сорокалетней  давности – только  она  ваших  ожиданий  и  не  обманет. 

 

Когда  в  моду  вошла  попса  80-х,  стало  ещё  проще:  зарядите  знакомую  всем  фонограмму,  поставьте  на  сцене  хоть  пугало огородное – а  стадион  всё  равно  будет  плясать  и  аплодировать.  Ещё  огорчает  то,  что  из  прошлого  выбирается  всё  самое  примитивное  и  незатейливое,  подходящее именно для дискотеки. Для меня, например,  80-е  ассоциируются скорее не с «Белыми розами», а с Вячеславом Малежиком – человеком,  выросшим  на  Битлах и тонко  чувствующим  хорошую  лирическую  поэзию. Но Малежика вы никогда не  увидите на «Дискотеках  80-х», потому что больно умный. И не только его…

 

 

Попсовая  «ретруха»  резко  сужает  кругозор  слушателя.  Нас  убеждают,  что  раньше  профессиональные  композиторы  рождали  только  шедевры,  хотя  просмотр  любого  из  выпусков  «Песни  года»  за  1971-1999годы  легко  убеждает  в  обратном. Нам  говорят,  будто  раньше  никто  не  исполнял  шлягеров  с  дурацкими  текстами,  хотя  не  какой-нибудь  Иван  Дорн,  а  Пётр  Константинович  Лещенко  позволял  себе, например,  такое:  «Моя  Марусечка,  моя  ты  душечка!  Моя  Марусечка,  моя  ты  ку-у-уколка!  Моя  Марусечка, а  жить  так  хочется!  Я  весь  дрожу, тебя  молю – будь  моей  женой!..»  В  то  же  самое  время  нам  внушают,  что  прошлое,  которое  было  до  нашего  рождения,  не  стоит  нашего  внимания.  Не случайно  ретро-радиостанции  уже  давно  не  крутят  хитов  60-х.  Они  не  будут,  подобно «Встрече с  песней»  воскрешать  забытые имена и разыскивать  раритетные  записи,  ибо  раскручивать тех,  кого  не  пригласишь  уже  на  очередную  дискотеку,  нет  смысла.  Кстати,  что  такое  по-вашему ретро?  Неужели  любое  красивое старьё?  Тогда  Шаляпин – это  тоже  ретро?  А  Вивальди? А  русская  народная  музыка – не  та,  что  от Бабкиной, а та, что от настоящих  деревенских  бабок? А тибетская музыка, которая старше  русской на страшно сказать сколько тысячелетий?

 

 

Нет  ответа.  Ведь  даже  значительная  часть  любителей  высокой  классики  на поверку  оказывается  фанами  Николая  Баскова, никогда не слышавшими даже имён  Малера,  Слонимского,  Шнитке,  Губайдуллиной. FM-форматы уже успели  приручить и эту часть публики.

 

 

При  всём  при  том  настоящее  ретро – штука  действительно  очень  увлекательная. Если  залезть  с  головой  в  Интернет,  в  специализированные  сайты,  посвящённые  музыке  прошлых  лет,  где  заядлые  коллекционеры  выкладывают  свои  оцифровки  доисторического  винила  и  спорят  о  том кто лучше –  Анастасия Вяльцева или Варвара  Панина, вы уже не сможете слушать радио. В кругу истинных музыкальных  антикваров  звучат  совсем  другие имена, обсуждаются совсем другие темы.

 

Десять лет назад, например,  все  вдруг  заново  открыли  для  себя «демократов» – то есть эстраду бывших  стран социализма, сейчас всё пристальнее приглядываются  к  прибалтийской  музыке – как  советской, так и современной,  а также  к  так  называемому  «советскому  гаражу» – то  есть  малоизвестным  ВИА, оставившим после  себя записи ужасающего качества, но звучащим очень трогательно  и  искренне  именно благодаря своей наивности. Эти  люди  не  выколачивают  деньги  из  сентиментально  настроенной  инфантильной толпы, а просто  любят музыку и пытаются заразить своей чистой любовью других. И вы  тоже  заразитесь очень  быстро, если  с ними  пообщаетесь.

 

А  ещё  вы  сможете  многое понять о других поколениях – и о тех, которых  мы  уже не  застали,  и  о  тех,  что  идут  вслед  за  нами.  Вы  вдруг с удивлением обнаружите,  что  нынешняя  молодёжь не придумала  ничего такого, чего не было  у  нас  или  до  нас, – разве что техника звукозаписи и звукоизвлечения  немного усложнилась. И  ещё  вы  заметите,  как  быстро  движется  время.  Как-то  незаметно  в  ретро  превратились не  только  шлягеры  нашей  юности, но и Dr. Alban с Богданом  Титомиром.  Пройдёт ещё лет пять-десять – и достигшие  бальзаковского  возраста  солистки  группы  «Тату»  на  какой-нибудь «Дискотеке  – два нуля»  станут, страстно целуясь, вышибать  ностальгические  слёзы у своих  ровесниц. «Кошмар!!!» – скажете вы? Но ведь будут же, и очень скоро!

 

 

Возможно,  мне это тоже не очень понравится, но, в принципе, я к этому уже готов. У каждого поколения – свой кайф, свои зеркала, в которых вовсе не  обязаны  отражаться наши с вами физиономии. Тем более что и  в наших зеркалах вид открывается не самый приятный.  Из  наших  родных  80-х  мы  почему-то взяли в нынешний век только  пляски  под  жалобные  сиротские  песни. А могли бы пробуждение  гражданской  активности,  возвращение  веры в то, что мы отвечаем  за судьбу  страны,  что  всё  зависит  только  от  нас.  Вглядитесь в телеэкран повнимательнее! Это не полузабытые кумиры  отрабатывают свои последние минуты  славы. Это надежда на достойное  будущее прощается с нами навсегда:

 

И  пусть  в  твои  окна  смотрит  беспечный  розовый  вечер,

пусть  провожает  розовым  взглядом, смотрит вам вслед,

пусть все насмешки терпит твои, пусть доверяет тайны  свои!

Больше не надо мне этих бед!…