Вот всегда так. Хочется сказать об одном, а жизнь подбросит весьма диковинную деталь в пазл повседневности, и смотришь на всё, что собирался сказать, уже совсем по-другому.
В апреле вышла книга «Звезда безумия» карельского поэта, мастера верлибра Тао (Виктора Фокина). Поплавала я в связи с её появлением по бескрайним волнам интернета и решила сказать о другом.
Итак, в то лето, когда до пенсии мне оставалось тридцать лет, я шла по пыльному Петрозаводску в поисках текста. Тексты всегда представлялись мне формой сокровищ, и к тому моменту я уже успела набить руку и натренировать глаз, чтобы отделять новодел от старины, дешевые подделки от «стилизации под» и бижутерию от драгметаллов. Как и все кладоискатели, я четко знала, в каком квадрате копать. Это был проспект Ленина, «Экс-либрис». Как и все кладоискатели, я понятия не имела, что обрету в конечном итоге, принимая во внимания капризы девушки-Фортуны. В солнечный летний день мне в руки попалась находка, ценность которой определило само время: у меня очень быстро её увели (а ерунду не таскают), и я ценю её до сих пор. Называлась она «Причуды». Написал её Тао.
Мне тогда очень хотелось, чтобы городская поэтическая среда оторвалась немного от обмусоливания «зари, простиравшейся по окоему» и прочих растиражированных кижских радостей. Чтобы, как минимум, люди младше тридцати отражали своё время на своём языке, а не втискивали чужое содержание в чуждые им формы. И вот я сунула нос в тонкую книжку с магазинной полки. Оттуда на меня полилось что-то наподобие:
…улица с сухими метелками пальм
и пыльный шлейф в колониальные подробности…
шорох из песка и неба — иллюзии:
словно шепчутся семена в вывернутом воздухе
…вот ты и вернулся:
Саргассова трясина, духота — дышит пустотой
сетка кровати, продавленная в пыльный космос…
Наверное, в этот момент во мне родился петрозаводский патриот. То есть я подумала, что если Петрозаводск породил грандиозную личность, которая достойно выживает здесь вопреки поросшим мхом дорогам и жесткому атмосферному давлению, я присягаю этому городу в любви до гробовой доски.
Тао — поэт-мистик. Слава Богу, я этих слов не читала, иначе бы добровольно рванула от книжной полки туда, куда обычно насильно посылают. Ведь современный поэт-мистик ассоциируется не с глубинами Руми и философией Новалиса, а с нервным созданием, увлеченно читающим абракадабру (иногда в прямом значении этого слова) и требующим безусловного принятия не только его сомнительной поэзии, но и его одаренной чем-то личности. Причем принятия на финансовый баланс со всем мистическим багажом впридачу. Чувство самосохранения обычно диктует мне противоположный вариант развития событий, вплоть до долгого и вдумчивого чтения Твардовского.
Для меня мистицизм текстов Тао не пошл, не поверхностен и не нарочит. В нем нет позы. В чем его суть — поди знай. Как говорили англичане, What is hits is history, аnd what is mist is mystery (Что попало в цель, то история, а где туман, там тайна.). Мистика Тао — это в данном контексте тайна. То есть мы, простые российские граждане, бродим ёжиками в густом тумане его причудливо связанных словес и понимаем их мистику на уровне, что марксист вряд ли бы написал:
…кропотливое знамя над ратушей, климат парит над шоссе…
Свет, забрызгавший ангела – абсолютная тень и прохлада
засиделись допоздна, рассматривая облака,
спали в косматых лапах счастья –
руки на серебро уронив
Древние римляне, падкие на ёмкие формулировки мудростей, оставили нам в наследство еще и такую: писание — это не то, что читается, а то, что понимается (scriptura non est legenda, set intelligentа). Понять прочитанное — это и труд, и искусство, и алгебра с гармонией, и слёзы с любовью. Случается, и с ненавистью. А поделиться пониманием с другим — это двойной перевод: с авторского языка на свой, со своего — на понятный собеседнику. И в чтении Тао (а он натворил четыре книги: «Причуды», «Trip», «Причуды 2.0», «Звезда безумия») остро чувствуешь, что интерпретация — вещь забористая, если к ней подходить профессионально.
Я с этим в вузе столкнулась, когда мы неделю читали страницу из «Улисса», и всегда находилось то, о чем еще можно было бы поговорить. Тогда же я поняла, что интерпретация — вещь условная, если ею занимаются любители. В случае с Тао лучше всего быть профессиональным любителем: нырнуть в текст и довериться сердцу, у которого своя логика, чуждая математике. Не надо там эпитеты отцеживать и на молекулы стихи расчленять. Слишком негуманный акт получится. Лучше читать как музыку слушать:
…поскорее бы галдели соловьи,
поскорее унесли бы молитвы мои:
камень тяжелит солнце, сверкает ручей, заливая рот – это
…вношу свечу – амен, мой волк.
Терпеливые игрушки в углу. Менора. От копыт веет стужей…
копье пробьет голову мраморную – разлетятся мысли птицами…
шуршал прибой, громоздились звери за дверью…
бокал вина и тишины
И понятно, что одному Планта подавай с Пейджем, другому «Мурку», третьему «Лыжи у печки». Поэтому одни возрадуются от верлибров этих, а другие воскликнут: «Как можно! Где воспитательный фактор? Где вера в светлую даль?» И впоследствии развитие сюжета, согласно процитированному тексту. Меня вот тоже по отдельности ни синтаксис, ни стилистика, ни философия произведений не греют, а всё вместе восхищает.
Здесь бы уместно точку поставить, но, вспоминая, что сказано «во первых строках моего письма», не удержусь. Добавлю. Захотелось мне узнать, насколько ж велик фан-клуб Тао, что пишет пресса о навороченном мистике. И тут бац! Вылезает из недр необъятной Сети:
«Виктор Фокин — (Псевдоним — ТАО) автор нескольких поэтических сборников. Его творчество не для широкого круга читателей. И, тем не менее, оно привлекает высокой концентрацией чувств, яркой образностью, необычным ракурсом взгляда на, казалось бы, привычные вещи, словно автор фотографирует реальность, находясь в состоянии невесомости. А в литературной студии «Свой голос», созданной несколько лет назад при Карельском представительстве Союза российских писателей, собираются в круг единомышленников новые творческие силы, из которых будет пополняться писательский Союз».
Меня приведенное развернутое высказывание повеселило, потому как применительно к Тао, даже принимая во внимание, что это вполне себе «обычный парень, не лишен простоты», пьет воду и ест хлеб, это звучит как «перевертыш». Типа «Моррисон, Джеймс Дуглас, американец. Автор песен. В творчестве обращался к темам мифологии, природы, межличностных отношений. Саморазрушительный стиль жизни привел к несвоевременному закату поэтической звезды». Аллилуйя.
Проявилось непроявленное.
Ограничилось неограниченное.
Определилось неопределенное.
Не хочет мир парабол и энигм.
Видимо, такие у него причуды.
Фото из личного архива Тао (Виктора Фокина)
