Жила-была девочка, и был у нее братик. И везде она бегала, и везде водила за собой братика.
Как-то раз решили они забраться во двор к старой-престарой, страшной сгорбленной бабке, которая всегда что-то себе под нос ворчала и жила на самом краю деревни — там, где болото начиналось, говорят, бездонное. Старожилы еще говаривали, что ей уже сто лет исполнилось, когда они сами еще под стол бегали, и что пришла она из-за болота, где холмы снежные стоят. Была там когда-то деревня, только однажды весенней ночью, когда в небе месяц перевернутый стоял, завыли в ней разом все собаки — ветер вой на три версты разносил — а потом разом все и стихли… С тех пор не ходил туда никто — слух прошел, что по весне снег с холмов сошел, болото разлилось и деревню ту затопило по самые крыши!
Пробрались мальчик с девочкой через кусты к болоту, и начали красться по зыбкому бережку вокруг дома старухи — искать, где бы через высоченный забор с острыми кольями протиснуться. И тут видят: большой сарай задом к болоту стоит, и дверца низенькая — прямо в камыши высокие! Подползают они осторожно к дверце, смотрят в щелочку — а в сарае старуха возится, кряхтит и бормочет, лаз в полу закрывает и соломой заметает.
И так вдруг захотелось им посмотреть, что же там под полом! И уже солнце заходит, и домой пора, а хочется посмотреть — жуть! Дождались они, пока старуха из сарая уйдет, просунули прутик в щель, подняли щеколду, да и забрались в сарай. Достали лучинку и кремень с тряпочкой, лучинку подожгли — светят, солому разгребают. Вот показалось кольцо железное и лаз, потянули они за кольцо — а там темно, ничего не видать. А посмотреть ой как охота! Взяли они пучок соломы, связали узелком, подожгли да бросили вниз… Летит пучок, искры пускает — и видят они: в сажени внизу вода зеленая плещется, густая как кисель, а в глубине что-то белеется. Взяли они, связали еще один пучок, подожгли, да на прутике вниз опустили. И тут видят они: под водой в тине утопленники лежат: белые все как мел, голые и старые — старее старухи во сто раз, сморщенные все, как груши сушеные! Лежат они под водой в тине, мертвые, тихие, и только красные глаза, широко открытые горят, смотрят на детей из глубины!
Закричали дети, бросились вон из сарая, побежали по берегу, ног под собой не чуя, прибежали домой и давай отцу и деду о сарае рассказывать. Переглянулись дед с отцом, перекрестились, пошли к попу, зашли к кузнецу с подмастерьями, да и пошли гурьбой к дому старухи. Подходят они — и дивятся: нету ни дома, ни сарая, ни забора! Сполз берег в болото, провалился весь двор в болото бездонное, только жижа булькает и водовороты ходят, чавкают, камыши да кувшинки в глубину тянут.
Солнце зашло уже, только над холмами его зарево еще видно. И глядят они — идет по болоту к холмам сгорбленная старуха с распущенными седыми волосами, идет по болоту словно посуху, оглядывается, глазами словно угольками сверкает, зубы черные скалит и все что-то бормочет, словно ставни ржавые скрипят.
С тех пор начала деревня пустеть — те, кто поближе к болоту жили, рано поутру собирали молча свой скарб на телегу, запирали всю тварь в сараях, дровами и сеном весь двор обкладывали, поджигали, да и отправлялись куда глаза глядят. Вот и отец девочки и ее братика свои пожитки собрали, избу подпалили и уехали, ничего никому не говоря…
Прошло много лет, и старожилы на хуторах, что вокруг деревни остались, рассказывали случайным путникам байку, как раз в семнадцать лет, когда месяц в небе перевернутый стоит, бродит у камышей вдоль болота древняя старуха, неизвестно откуда пришедшая — ходит, бормочет себе чего-то под нос, а потом в камыши и уходит.
