Серое утро опять залепливало глаза городу мокрым снегом. Чистый и наивный, он ложился на дороги, где его тут же раскатывало в грязь тяжелыми колесами реальности. Стремясь убежать от такой участи, он лез в распахнутые глазницы домам, но натыкался на непроницаемые стеклянные стены. С виду холодные, на деле слишком теплые для его натуры… И кирпичные, железобетонные исполины плакали талым снегом.
«Они может и не хотят его убивать. Такая природа у них просто… На их месте плакал бы любой» –— подумал про себя Винталий Поршенев, отходя от окна. Этим утром, похожим на тысячи других в этом арматурно-стальном равнодушном городе, он встал позднее обычного – одна из многочисленных его свобод, которые в великом разнообразии ему предоставляла Власть, управляющая дыханием всего, что его окружало. Проснулся, протянул руку к прикроватному шкафу, извлек оттуда в аккуратной, еще нетронутой ржавчиной баночке собственные глаза и уши. Маленькой отверточкой, вмонтированной в руку, ловко приспособил части на должные места. Ослабив завязочки небольшого мешочка из алой, чуть потертой ткани, слегка потряс и бережно высыпал в голову мысли и чувства, которые хоть и были немногочисленны, но являлись предметом его особой гордости. У многих их и вовсе нет.
Затем быстрая, отточенная сборка всего остального тела: шарниры, поршни, рычаги, всё идеально смазанное еще на ночь, отполированное. И вот уже стоит перед окном, упражняясь в философии, Винталий Поршенев.
Сегодня у него будет долгий день, полный впечатлений. Подгоревший завтрак горьким запахом напомнит о том, что он категорически против утреннего практикования в риторике. А автобус маршрута 224-м, приходящий на свою остановку, в отличие от Винталия всегда точно по расписанию, будет полностью солидарен в своем отношении к пространным рассуждениям с обугленными тостами. Ровно как и обворожительная в гневе его начальница Колесина Ободовна Спица. У нее-то уж точно в маленькой аккуратной головке с идеально посаженными миниатюрными ушками мыслей не было, не то что у него, Винталия. Зато глубине и яркости ее чувств он втихаря завидовал: как она размахивала руками, гремя металлическими пальцами, когда он в очередной раз с виноватым видом заглядывал к ней в кабинет позднее на целых две минуты! Непростительное опоздание, Винталий! Как вы смеете!..
А после почти бесконечный рабочий день. Есть, конечно, и такие, что счастливы на своей работе, те, к кому осознание того, кем они хотят быть, пришло раньше, чем они кем-то стали. Любимчики судьбы. Ну а нашему герою, по его собственному глубокому убеждению, повезло многим меньше, ведь он пошел на поводу общества, моды, послушал советов, а не своего поршневидного сердца, будучи еще совсем юным, наивным и неопытным. Да и попросту глупым, чего скрывать! Теперь-то он не такой. Теперь он понимает, какую роковую ошибку совершил когда-то. Нужно было идти туда, куда звала его душа. Правда, где это «туда», он для себя никогда не конкретизировал.
В какой бы степени обычно и даже заурядно не начался этот день, закончиться ему было суждено совсем неординарно. Рабочие будни незаметно подошли к концу, но судить об этом было можно только по сгустившемуся оттенку неба: солнца не было видно за плотным покрывалом облаков. Под ногами утробно чавкала густая грязь, еще утром бывшая дорогой и снегом. Винталий, придавленный каждодневными заботами, а всё больше собственными мыслями, шел домой, как вдруг непонятно откуда – будто не из этого мира – на его плечо опустилась бабочка. Да-да, самая обыкновенная бабочка. С ярко-синими чешуйками на больших крыльях, она деловито шевелила усиками, будто ей совсем не было дела до серого мира, который ее окружал, погоды, которая явно отличалась от привычного ей тропического тепла.
И тут Винталий осознал всё. Как будто бесцветные стеклышки его глаз вдруг задышали, мелко задрожали от неведомого ранее ощущения, и постепенно налились лучистым цветом, вбирая в себя золото взявшегося будто ниоткуда солнца, патину состарившихся стен и каштан растерзанной дороги. Он вдруг увидел всю детальную красоту окружающего его мира, замершую на мгновение на взмахе его ресниц: вот маленькая девочка с упоением взывает к растрепанной матери, доказывая трагической буквой О капризного ротика вожделенность рожка мороженого. Рожок мороженого в протянутой услужливым жестом руке мороженщика блестит наполированным металлической круглой ложкой боком фисташкового шарика. Вся эта картина немного утомляет шарик мятно-зеленого цвета, и он роняет сладкую каплю прямо в осеннюю грязь. И вокруг – миллионы, миллиарды одномоментных событий, утонченная красота каждого из которых никогда – Никогда! – (торжественно повторил про себя наш герой), никогда больше не повторится. Откуда-то изнутри забухало как-то совершенно по-иному, исчезло механическое полязгивание поршня, и движение внутри стало более податливым, мягким и упругим….
– Как тебя зовут? – внезапно спросила синяя бабочка, не покидавшая своего места.
– Вин… нет! Просто Витя, – застенчиво улыбнулся молодой человек.
