Конкурс короткого рассказа «Сестра таланта»

Стоянка поезда две минуты

Из 764 рассказов, поступивших на наш конкурс "Сестра таланта", отбор  в жюри прошли 33. Рассказ Андрея Шведова, инженера-гидролога из Петербурга, стал 34-й конкурсной публикацией

 

Жена Хохолкина была тихая и бледная. Звали ее Танюша. На лето она  с их единственным ребенком, тоже тихим и бледным, мальчиком по имени Сева, уезжала в деревню. Сам же Хохолкин ездить никуда не любил, он брал отпуск только лишь для того, чтобы посидеть с удочкой на берегу реки. Так было и год, и два, и три… Хохолкин сидел на берегу, жена Танюша  была тихая и бледная, ребенка по-прежнему звали Сева, за зимой наступала весна, а не наоборот… И вдруг, в какой-то неуловимый момент, Хохолкину стало казаться, что он не сидит на берегу реки, а едет в поезде.

Дальше — больше…

Хохолкину стало казаться, что он едет в поезде, даже когда он и не сидит на берегу реки. Теперь, вставая по утрам с кровати, он первым дело глядел в окно, проверяя, как изменился пейзаж за прошедшую ночь. Пейзаж, между тем, оставался неизменным — стояли  дома… дома… дома… Но Хохолкину всё равно продолжало казаться, что он едет… едет… едет…  «Просто поезд сделал полный круг, —  думал Хохолкин. — Выходит, я езжу по кругу? Странно…»

А тут ещё одна странность.

Из деревни должна была вернуться тихая и бледная Танюша с бледным и тихим Севой. А приехала  крикливая и краснорожая  Тереза с  крикливой и толстозадой Элен. В то же самое время Хохолкин откуда-то знал, что краснорожая Тереза и есть бледнолицая Танюша. Вот только насчёт толстозадой Элен у Хохолкина имелись кой-какие сомнения — уж больно вечно жующая Элен не походила на евшего как птичка Севу.

— Танюша… э-э…  Тереза, а где наш Сева? —  несмело интересовался Хохолкин

— Какой еще Сева?! — тут же начинала раздражаться Тереза.

Она всё делала с раздражением — говорила, ходила, сидела и даже спала, а ела не только с раздражением, но ещё и с отвращением, словно живых тараканов пережёвывала.

— Ну сынок наш.

Эти последние слова Хохолкина почему-то особенно задевали нервную Терезу.

— Ты что, совсем дурак?! — верещала она и с тем же самым верещанием обращалась  к дочери: — Элен, поди скорей сюда!

Элен была на кухне. Пила жидкий кисель прямо из кастрюли, пила долго, громко хлюпая,  тяжело сопя, проливая на грудь.

— Счас, побежала, —  отрывалась она  на секундочку от киселя.

 Ну иди же сюда, Элен!     совсем выходила из себя Тереза.

— Ну чо тебе надо-то?! —  выходила из себя  и Элен.

— Фазер твой с ума спятил!  — орала  из комнаты  в кухню Тереза.

— А я тут при чём?! — орала из кухни в комнату Элен.

А Хохолкин смотрел в окно. А за окном вместо осени была уже зима. А вместо большого города  был маленький городок, в котором когда-то жил маленький Хохолкин. «Это же моя станция, — вдруг дошло до Хохолкина. — Мне же надо скорее выходить. Здесь же стоянка всего две минуты». Хохолкин  срывался  с места,  бежал в прихожую, торопливо натягивал  куртку, выскакивал в коридор…

— Селедки купи! —  кричала ему вслед Тереза.

— И киселя!    кричала  Элен.

Но Хохолкин их не слышал, он как  метеор нёсся по лестнице, боясь, что поезд вот-вот тронется и ему снова придётся  возвращаться к жующей тараканов Терезе и жрущей кисель Элен.

Хохолкин настежь распахивал двери подъезда и выскакивал на улицу.

Бушевала метель. Крупные хлопья снега косо неслись к земле. Позади раздался гудок локомотива и послышался убыстряющийся перестук колес: тудух- тудух, тудух-тудух… Хохолкин, подставив лицо снежинкам,  ловил-ловил их губами.  И еще дышал-дышал морозным воздухом и никак не мог надышаться. 

Он успел. Успел соскочить с поезда.

Поезд ушёл без него.