Однажды я толкала самолет. Летели мы над темными лесами, перелесками. Внизу снег подтаявший, мартовский, рыхлый. Мы сидели и смотрели друг на друга.
Шесть человек с одной стороны и шесть с другой. У одного на коленях коричневая папка, и других вещей не видно. Мужик лет сорока, в собольей формовке. Шапка такая. Выглядит как ушанка с завязанными на макушке ушами, а на самом деле отштампованная на болванке кепка. Сразу видно – райкомовский. Где соболя? У них, конечно. Рядом колхозная ударница, портрет из районной газеты «Заветы партии». С заседания из области возвращаются.
Исподволь смотрели друг на друга. Держались взглядами как руками. Так трясло, вот-вот все свалимся куда-нибудь в темный лес. На улице поздний вечер, по дороге в Тевриз садились в Больших Уках, а этот крюк непонятно как возник в нашем маршруте – высаживали троих большеуковских с коричневыми папками в одной собольей и двух норковых шапках.
Садились там на раскисшее поле. Потянуло ветерком. Не май месяц, март. Летчик прошел к выходу: «Оп, а это кто дверь открыл?! Вы чо, ребята?» Женщина из сбербанковских, одетая в черную дошку и меховую корону, оторвалась от аэрофлотского плотного пакета и произнесла прерывисто: «Дяденьки, я только держалась за ручку. Я не открывала ничего».
Билетов не было до вечера, я так и осталась бы в Омске и уехала бы завтра на автобусе и добралась бы ночью, вышла бы на работу под прокисший говорок завуча о пропущенных уроках. А так все путем, как говорят шукшинские герои. Успеваю… вовремя… по шолоховскому «Нахаленку» конспект написан, дату подправлю и вперед – не по плану. Буду говорить о времени, когда жизнь человека ценили дешевле пули… Купила плакаты, будут новые таблицы склонений, спряжений… Ощущение праздника… что там без меня происходит? Люблю уезжать. Люблю возвращаться.
Хорошо хоть мать моя была на заправке: я позвонила в аэропорт, чтобы оттуда позвонили в Омск, в кассу аэропорта, чтобы мне продали билет. Повезло. В партию меня не примут – литературу преподаю, парторг сказал, что мы на заметке, долгая проверка, естественникам легче пойти в партию, у них не может быть заблуждений, они реалисты. Ну, а я летаю наравне с партийными вне очереди. В Омске человек двадцать осталось, всем надо домой. Что ж, не всем завтра на уроки.
По телу мурашки – промерзла; если удастся быстро пройти километр до автовокзала на последний рейсовый автобус, еще час пилить до деревни в мокрых сапогах, а там еще полкилометра до дома. Может, согреюсь, пока буду шагать. Поискала сапоги – только войлок, резина, кирза. Нет. Подошва сквозит, добегаю, летом на отпускные схожу на барахолку.
Посадка в Больших Уках была судьбоносной для сапог, по Омску проскочила в сухих сапогах, а вот тут пришлось выходить на улицу. Самолет долго гудел, сотрясался от нарастающей скорости лопастей. Потом все стихло. Наше полусонное от качки, бултыхания по воздушным ямам томление прервалось выходом из кабины обоих летчиков, каких-то похожих друг на друга: румяных, веселых в накинутых на плечи полушубках и оленьих унтах.
Открывая дверь, один сказал: «Придется всем выйти». Вышли. Жались в сторонке. Райкомовский вышел с папкой, стоял у самолета, что-то объяснял одному из летчиков. Тот смотрел на шасси с выражением, с которым матерятся. Рыхлый снег не дал разогнаться, застрял наш АН в Большеуках. Прилетели так, как будто приплыли. Не ждали. Картина Репина в полном объеме. Вылезли мы, вылезли. Чего делать-то.
«Придется толкать»! – сказал второй летчик. Мы потянулись к темной махине, потерявшей очертания летательного аппарата, а скорее похожего на огромное животное, невероятно уставшее от ветра, холода, сырости. Толкая самолет, я увидела и колхозную ударницу, она покрикивала: «А, ну еще раз! Мужики, не подводите!» – и бодро налегала на боковину усталого монстра. Оказалось, кроме меня с ней вокруг были одни мужики. Райкомовцу не хватило места для толкания, и он рассказывал кому-то историю про «Икарус»: «Да, был случай в Таре – сидит бабка, смотрит телевизор, сериал свой любимый, а в это время в дом врезается автобус, как раз в то место, где стоял телевизор, телевизор соскочил с комода, а вместо него переднее стекло «Икаруса» с очумелым водителем, похожим на Олега Ефремова, бабуся в обморок упала».
Было смешно, хотя совсем замерзла, не верилось, что такое можно растолкать. Но мы толкали, толкали, толкали, толкали и столкнули с сугроба, ничего слетели. Потянулись в салон. Все смеялись. Не от радости. История всех рассмешила. Все смотрели перед собой с выражением бывалого рассказчика перед тем, как поведать необычную бывальщину.
Сразу вспомнилось мне, как один раз добиралась на попутном КамАЗе на районный семинар учителей, поломался КамАЗ – всё, опоздала. Дядька-водила вылез, покопался в моторе, потом сказал: «Помоги, дочка, нажимай на педаль, а я буду заводить». Куда-то я нажимала, дядька заводил мотор на улице, мотор завелся, поехали дальше.
Я не опоздала на урок. Пятнадцать мальчиков и девочек ждали меня в деревне. Я прилетела.
