Культура, Лицейские беседы

Эдуард Патлаенко: «Музыку невозможно объяснить словами»

Март 2011 года. Эдуард Николаевич Патлаенко снят в своем кабинете. Вверху портрет его жены Ирины Островской кисти Ф. Ниеминена. Фото Натальи Мешковой
Март 2011 года. Эдуард Николаевич Патлаенко снят в своем кабинете. Вверху портрет его жены Ирины Островской кисти Ф. Ниеминена. Фото Натальи Мешковой
75 лет исполняется 9 марта известному карельскому композитору Эдуарду Патлаенко. Всего в жизни он добился исключительно благодаря своему таланту, никогда не шел на сделки с совестью, не занимался конъюнктурой. Эдуард Николаевич известен своей честностью и прямотой, которые что в советские, что в новые времена постоянно осложняли его жизнь. Но именно поэтому он  относится к тем деятелям нашей культуры, чья репутация безупречна. А это дороже званий и наград.

 

Композитор продолжает работать, и, значит, мы еще услышим его сочинения в концертах.
Публикуем ниже интервью Э.Н. Патлаенко из нашего архива, которое дает  представление о его взглядах на искусство, вечную драму художника и на то, что для композитора важнее музыки. С композитором беседует Галина Пуховицкая.
«У меня есть звание профессора, заслуженного деятеля искусств России и Карелии, но больше всего я горжусь тем, что я композитор». Так сказал о себе Эдуард Николаевич Патлаенко, автор четырех симфоний, симфонии-кантаты «Кантелетар», оратории «Руссия и меч», струнных квартетов, произведений для различных ансамблей, хора, музыки к драматургическим спектаклям.
— Эдуард Николаевич, начнем с чисто гипотетического вопроса. С кем из композиторов, живших и живущих, вы хотели бы встретиться? Кто из них интересен вам не только как музыкант, но и как личность?
—    Мне кажется, в одном человеке творец и личность неразделимы. Я бы с радостью встретился с Бахом — с его помощью я бы обратился к Богу. Я бы с радостью встретился с Бетховеном — с помощью его музыки я бы обратился к человеку как творению Божьему. Я бы с радостью встретился с Шопеном — с его помощью я бы уравновешивал в себе земные человеческие страсти и то, что во мне и в любом человеке от Бога, настолько его музыка гармонична.
—  Вы человек религиозный?
—    Да, я всегда был религиозным,   но не церковным. Настоящая вера и истинная религиозность всегда тайна. Недаром есть древняя поговорка: слово изреченное есть ложь.
—    А звук прозвучавший?
—    То же самое, потому что все, что изрекается, идет в физический мир, а физический мир — это иллюзия.
—    Вы   отрицаете возможность контакта со слушателями с помощью ваших произведений?
—    Нет, я не отрицаю возможность такого контакта, но я за контакт с обоюдными симпатиями. Не совсем верно ставить композитору перед собой цель написать для кого-то и для чего-то. По моему убеждению, дар творчества Богом дается любому человеку, за редчайшим исключением. И этот дар творчества дается ради эволюции души. Симфонии Бетховена меня убеждают в том, что в техническом отношении все они не очень отличаются. То же самое я могу сказать обо всех симфониях Малера, а их у него десять. Но внутреннее развитие души и Бетховена, и Малера удивительно. Оно движется, как бы от основания к вершине пирамиды. Но это движение души возможно в каждом  человеке, не только у таких выдающихся композиторов, какими были и есть Бетховен и Малер. Что касается общения с другим человеком через творчество, то здесь нужно желание и творца, и слушателя, их обоюдное согласие. Как люди находят друг друга в жизни, так и в искусстве находят себя автор и  слушатель.
— Несколько лет тому назад на I фестивале камерной музыки в Костомукше исполнялись ваши «Пастушьи песни». В том сочинении вы пытаетесь воплотить свою мысль о единстве происхождения народов. Как родилась эта музыкальная идея?
— Я сравнивал фольклорные пастушьи наигрыши разных народов. И  удивительным оказалось вот что: при соответствующих  интонационных,  очень незначительных вариациях одного народа наигрыш совершенно естественно, не насильственно превращается в наигрыш другого народа. С  одной стороны, это удивительно, с  другой — нет, потому что главная истина бытия — его многообразие, созданное единым началом — Богом.  Все народы в своей основе едины.
— Какие наигрыши вы использовали?
— Наигрыши владимирских рожечников, карельские наигрыши.
— Как вы стали композитором?

— По отношению к другим композиторам можно сказать, что композиторами не становятся, а рождаются. О себе я так сказать не могу. В детстве я увлекался историей, ботаникой, литературой. В 1951 году меня вдруг повлекло к музыке, я поступил в самодеятельный духовой оркестр. А тягу к творчеству я почувствовал в себе после просмотра фильма «Прелюдия славы». Это был фильм о молодом дирижере, который потом стал всемирно известным музыкантом. В фильме звучали «Фантастическая симфония» Берлиоза и «Прелюды» Листа. Вот эти «Прелюды» Листа перевернули всю мою душу, после этого я стал сочинять, еще не зная нот. Было мне тогда шестнадцать лет.

—    А потом было музыкальное училище?

—    Да, но попал я туда не без труда. Моя мама была категорически против того, чтобы я стал профессиональным музыкантом. И тогда я тайно послал документы в музыкальное училище. Вызов на экзамены попал маме в руки, дома был страшный скандал, но я был упрямым, и ей ничего не оставалось делать, как собрать мои вещи и проводить меня в Ставрополь. И с поступлением в консерваторию тоже было не все так просто. Я поступил в 1957 году в Ленинграде. Со мной вместе поступали крепкие ребята: Борис Тищенко, Вадик Успенский, еще кое-кто. Я сдал все экзамены, но не прошел по конкурсу. Естественно, моя подготовка была ниже средней, ведь я окончил музыкальное училище по классу гобоя. Не поступив в консерваторию, я уехал домой, но через какое-то время получил вызов учиться в классе гобоя. Один год я совмещал два факультета, но гобой сразу забросил, и на второй год меня перевели на основной, композиторский факультет.
—    У кого вы учились?
—    Моим педагогом был Александр Семенович Чишко, известныйв свое время автор опер. Но моими основным учителями были фонотека и библиотека Ленинградской консерватории, где я проводил большую часть времени.
—    И после окончания консерватории вы приехали в Петрозаводск…
—    Я мог поехать в Ставрополь, в Сыктывкар, но случайно на распределении кто-то обронил слово «Петрозаводск». Здесь нужен был в Союз композиторов молодой композитор, потому что все композиторы, кроме Синисало и Лапчинского, были в преклонном возрасте. Вот так 1 августа 1963 года я впервые приехал в Петрозаводск.
—    Никогда об этом не жалели?
—    Нет, и сейчас не жалею. Конечно, в столице при соответствующей суете больше бы исполнялись мои произведения, там просто больше возможностей, но для меня важнее не исполнение, а собственно само творчество.
—    Вам никогда не приходилось писать что-либо по заказу?
— Один раз в жизни, и неудачно. Это был балет «Песнь о Гайавате» по поэме  Генри Лонгфелло. Сочинял я по заказу нашего Музыкального театра, но балет так и не был поставлен. Потом из этой музыки я сделал сюиту-симфонию.
—    Было ли у вас искушение встать за дирижерский пульт, как это часто делают композиторы при исполнении своих произведений?
—    Конечно, было, но однажды понял, что я не дирижер, это другая профессия, для которой нужны другие качества.
—    Какую роль в вашей творческой жизни сыграл Союз композиторов Карелии?
—    Здесь надо разграничить два понятия: Союз композиторов как творческий союз единомышленников и Союз композиторов в функции профсоюза. Союз в последнем смысле дал мне очень много, помогая в переписке нот, в исполнении моих сочинений. Как творческий союз он не дал мне ничего. Я не чувствовал на себе его влияния, я всегда развивался сам. Хотя думаю, что молодой начинающий композитор нуждается в помощи не только материальной, но и творческой.
—    Более тридцати лет вы работали преподавателем музыкальных дисциплин сначала в музыкальном училище, потом в консерватории. Была ли педагогическая работа для вас только источником дохода?
—    Конечно, в этой работе для меня была важна материальная сторона. Этим самым я добивался творческой независимости, независимости от заказов. Я служил преподавателем музыки. Но эта работа приносила мне и творческое удовлетворение, особенно после того, как я перешел работать в консерваторию и у меня появились ученики по композиции. Среди моих учеников есть талантливые ребята, которые со временем заявят о себе своим творчеством.
—    На кого вы возлагаете особые надежды?
—  На всех, потому что творческий человек может раскрыться совершенно неожиданно, непредсказуемо.
—    Музыкальная среда, в которой мы живем, состоит из рок-музыки, поп-музыки. Может ли такая музыка воспитать   хороший   музыкальный вкус?
—    Мое мнение — не может. В этой музыке преобладает монотонный ритм, точнее не ритм, а метр. Это создает однобокость, преобладает один аспект. Настоящее же искусство впитывает все многообразие жизни.
—    У вас великолепная коллекция картин. Как она формировалась?
—    Я не приверженец одного какого-либо течения в искусстве. Для меня любая картина, если она меня обогащает, приглашает думать, интересна. Поэтому в моей коллекции работы художников разных направлений. Каждый художник представлен двумя разнообразными работами.
—    Кто вам наиболее близок из карельских художников?
—    Тамара Юфа. Когда я приехал в Карелию, она была первой художницей, с которой я познакомился. Тогда как раз в августе 1963 года проходила ее персональная выставка.
—    Я знаю, что вы занимаетесь и литературным творчеством…
—    Говорить о том, что я занимаюсь литературным трудом, — это слишком громко. По мере необходимости мне приходится обращаться к литературе. Я написал либретто оратории «Руссия и меч». Для этого я собирал материал восемь  лет: делал выписки из исторических документов, изучал фольклорные сборники XVI века.
—    Но вы еще сочиняете и собственные стихи…
—    Да!
—    Как бы вы прокомментировали такую мысль русского философа Алексея Лосева: «Подлинный музыкальный феномен всегда есть только томление. Он всегда есть только искание того, чего нельзя найти».
—    Прекрасно сказано, но я бы сказал точнее: в физическом плане музыка — единственная форма, через которую человеческий дух может выразить эзотерическую суть своего бытия. Поэтому музыку невозможно объяснить словами.

—    В чем роль программной музыки? У вас она тоже есть.
—    Композиторам   программа нужна для того, чтобы по возможности полнее раскрыть те стремления, которые он попытался реализовать в музыке. Полностью реализовать ту тайну, которой обладает душа, невозможно в физическом мире. И отсюда вечная драма художника — невозможность полностью материализовать то, что он знает внутри себя. И эту драму переживают все композиторы.
—    И Бах тоже?
—    Я не знаю, может быть, Бах — тот единственный композитор, который достиг счастья полностью реализовать то, что он нес внутри себя. Но зато он был одинок, и умер в одиночестве и полном непонимании и своей семьей, и своими сыновьями.
—    Удалось ли вам сохранить непосредственность восприятия музыки или автоматически во время слушания вы анализируете форму, гармонию, инструментовку и так далее?
—    Я очень счастлив тем, что непосредственность восприятия мне сохранить удалось.
—    Чем вы сейчас занимаетесь?
—    Много читаю эзотерической литературы, которая была раньше нам недоступна. Художественную литературу почти не читаю — много прочитал раньше.
—    Есть ли что-то в жизни более важное для вас, чем музыка?
—    Да, есть. Это взаимоотношения между людьми.
—    Вам везло в жизни на друзей?
—    Везло на хороших людей, а везло ли на друзей, мне трудно сказать. Мой настоящий друг — моя жена.
—    Самый счастливый период в вашей жизни?
—    Это был 1967 год, когда я познакомился со своей супругой.

—    В одном из писем Марина Цветаева писала: «Я никогда не просила «свыше» — рифмы (это — мое дело!) — я просила (требовала!) — силы найти ее, силы на это мучение». О чем просите вы?

—    А я прошу только одного — направить меня на путь истинный, научить меня любить своего Творца. Все остальное зависит от воли человека.
Эдуард Николаевич Патлаенко. Фото Ирины Ларионовой
Эдуард Николаевич Патлаенко. 1995 год. Фото Ирины Ларионовой
«Лицей» № 4 1995 год