Культура

Зимний рояль

Фото Владимира Ларионова
Сергей Главатских и Анатолий Рыбалко

В Карельской государственной филармонии январь выдался богатым на фортепианные концерты.

Каждый из них был по-своему знаменательным и интересным, и  бессменная ведущая филармонических концертов Татьяна Талицкая, каждый раз, предваряя музыку, готовила к ее восприятию так, словно вытаскивала из-под елки очередной подарок. Но, в музыке, как и в жизни, не все подарки вызывают восторг. Попробую рассказать о собственных впечатлениях.

15 января, в день рождения филармонии, в концертном зале царил аромат прекрасной Чехии: под управлением любимого оркестрантами и петрозаводской публикой дирижера Анатолия Рыбалко была представлена 38-я симфония Моцарта («Пражская»), симфоническая поэма Б. Сметаны «Влтава», а на десерт очаровательная пианистка Софья Гюльбадамова сыграла фортепианный концерт А. Дворжака.

К сожалению, исполнение первого из заявленных произведений произвело на меня удручающее впечатление: после первого взмаха дирижерской палочки со сцены донеслось что-то нестройное в исполнении духовой группы. Как я, очнувшись, поняла, это было вступление к симфонии. Правда, подхватившие мелодию первые скрипки слаженно пропели нечто разумное и приятное слуху, но за ними вновь послышались нестройные всхлипы духовиков. Вторая и третья части симфонии убедили меня в том, что играть Моцарта – означает брать на себя очень большую ответственность. Несмотря на эту явную неудачу, оркестр прекрасно и в высшей степени эмоционально исполнил прозвучавшую следом симфоническую поэму Сметаны, немало удивив меня таким резким перевоплощением.

Софья Гюльбадамова на сцене Карельской государственной филармонии. Фото Ларисы Сураевой

Во втором отделении царила талантливая Софья Гюльбадамова. К сожалению, сидела я в 12-м ряду, и в полной мере ощутила все акустические недостатки большого зала филармонии, в котором нависающий над партером балкон аккумулирует шуршаще-шипящие звуки зала, конкурируя с исполняющейся музыкой. Я плохо слышала солистку в тех местах концерта Дворжака, где оркестр звучал мощнее, чем струнное pizzicato. Искать более удачное место было невозможно, поневоле пришлось прислушиваться, регулируя звук, включая собственный внутренний слух.

Настроив себя подобным образом, поняла, что пианистка Софья Гюльбадамова мастерски владеет звуком: в сольных лирических высказываниях рояля он парил над притихшим оркестром. Порадовали гибкость, изящность и какая-то простота в звучании рояля, а также великолепное ансамблевое чувство, которое связывало дирижера и солистку.

18 января я побывала на сольном концерте пианиста Сергея Саратовского,  петрозаводчанина по рождению, поэтому с особым трепетом ожидаемого публикой. Заинтриговали его звания лучшего артиста Канады (2008 год) и доктора музыкальных искусств.

Нужно сказать, что я уже бывала на концерте Сергея Саратовского два года назад, тогда на меня огромное впечатление произвело исполнение сонат Скарлатти. Сергей Саратовский – музыкант, в арсенале которого есть все завидные качества концертирующего пианиста: блестящая техника, выдержка, широкая звуковая палитра.

К сожалению, в этот раз у меня сложилось ощущение, что в игре пианиста не хватает задора, искорки. Возможно, программа, которую выбрал Сергей Саратовский, не слишком подходит к его темпераменту. Мне показалось, что спокойствие, с которым исполнялись Равель и Рахманинов, слишком сильно контрастировало с блестящей пианистической отделкой Саратовским этих произведений. Извечный вопрос соотношения формы и содержания зазвучал для меня после этого концерта с новой силой.

 

24 января ждал настоящий подарок – Концерт для фортепиано с оркестром А. Скрябина и Симфония №15 Д. Шостаковича. Солистом в этот раз был Сергей Главатских, выпускник Московской консерватории, теперь преподаватель в своей Alma Mater, лауреат международных конкурсов. Конечно, титулы это не главное, главное – что когда он положил руки на клавиатуру, я сразу поняла: сейчас все будет гармонично – и звук, и эмоции, и техническое совершенство.

Концерт Скрябина был сыгран на одном дыхании, в полном единении солиста и оркестра. Пианист очень убедительно воссоздавал образы, задуманные композитором. Не было ощущения, что солист «делает» музыку. Происходило абсолютно естественное следование за сменой романтических интонаций: от радостной возбужденности до крайнего уныния и отчаяния. Несмотря ни на что музыка рождала ощущение весны, молодости и свежести. Можно было расслабиться и не думать о пианистических недостатках и недостатках акустики или звучания. Все было на своих местах.

Сергей Главатских существовал на сцене совершенно органично, как в плане понимания музыки, так и в отношениях с оркестром. Он то парил над музыкой, то нырял в глубь ее звучания и соединял звук рояля с оркестром.

О, оркестр! Я полагаю, что благодаря дирижеру Анатолию Рыбалко наш коллектив стал настоящей опорой для пианиста, звучание было единым и стройным.

Настоящее удивление и восхищение вызвала прозвучавшая во втором отделении 15-я симфония Д. Шостаковича: оркестр предстал перед своими слушателями как слаженный музыкальный инструмент в руках дирижера. У меня не хватало слов, чтобы описать свои эмоции – всю симфонию пронизывало четкое осознание дирижера и оркестрантов того, что они делают и для чего. Форма симфонии была выстроена идеально, невозможно было отвлечься ни на минуту.

В первой части преобладали детские, радостные образы, служащие фоном для личных, далеко не таких оптимистических раздумий. Во второй части притихший зал, не отрываясь, следил за пронзительным соло виолончели в  исполнении Нины Феофановой.

Отчетливо представлялся ясный солнечный день за окном наполненной книгами и пылью ленинградской квартиры с огромными потолками и щемящей тоской человека, одиноко живущего в ней. Музыкальный образ был дополнен звучанием духовой группы, на удивление чисто исполнившей свою роль похоронного оркестра.

На протяжении всей симфонии образ раскачивающегося маятника, рушащего все вокруг и не прекращающего свое движение, даже когда внутренняя и внешняя катастрофа достигают своего апогея, не покидал меня. Не отрываясь, я следила за этой трагедией с ужасом, восхищением… И, несмотря на весь смертельный итог симфонии, после такого финала как никогда хочется жить.

Вот такие яркие события и заставляют испытывать гордость за оркестр.