Великая Отечественная. 1941 - 1945, Михаил Гольденберг

«Киев бомбили, нам объявили…»

Леонид Гольденберг. 7 декабря 1944 года
Леонид Гольденберг. 7 декабря 1944 года

К 70-летию начала Великой Отечественной войны

«Проснулся в 4 часа утра от гулкого шума взрывов. Посуда задребезжала на кухне. Выбежал на крыльцо. Казалось, что небо было в крестах — так много самолетов атаковало город. Дома напротив уже не было. В нем жили военные и члены их семей. Теперь понимаю, как четко немецкие летчики ориентировались в военных объектах», — так мой отец часто рассказывал мне о первых минутах войны в Киеве.

Для 14-летнего мальчишки, как и для всех, этот момент разделил жизнь на до и после… Пришла общая беда для всех.
Рассказы отца были полны деталей – он обладал удивительной памятью:
«Юнкерсы налетали на город регулярно. Над нашим двором пикировал один и тот же Ю-87. Летчик строчил из пулемета, а лицо его было видно хорошо. Он смеялся! Просто хохотал…», — продолжал отец. В этот момент я обычно возражал: «Папа, ну это тебе казалось…» — «Поверь. Это было так. Соседской девочке на моих глазах пуля попала в колено, и нога отлетела в сторону метра на два. Летчик действительно смеялся…».
Мог ли отец разглядеть лицо смеющегося немецкого летчика? Дискуссия была многолетней. Абсолютная честность отца, о которой ходили легенды, и его фотографическая память не побеждали мое сомнение. Однако, основной удар по нему нанес любимый актер Лев Дуров. Я сам слышал, как он рассказывал, что к ним в московский двор прилетал один и тот же летчик, которого он позднее узнал, увидев в колонне пленных. Он привел его к себе домой. Немец сидел у них на кухне и плакал. И еще один аргумент в пользу отца. Специалист по военной истории Сергей Титов подтвердил, что немецкие летчики действительно закреплялись за отдельными районами городов, изучали их досконально и специализировались на бомбежках, зная их, как свои пять пальцев. Да и кабина Ю-87 имела большой обзор. Конечно, шлем и очки порой делали летчиков очень похожими. Злобный оскал можно принять с 50-ти метров за улыбку…
Отец вспоминал: «У нас в семье был радиоприемник  СВД-9, но он молчал. До 12.00 плохо понимали, что случилось. Провокация? Ошибка? Слово «война» прозвучало лишь в речи В. Молотова. Мама заплакала, прижав к себе трехлетнюю дочурку. Отец ее успокаивал, говорил, все это быстро кончится. Он участвовал, как тогда говорили, в кратком польском походе в сентябре 1939 года и размышлял по аналогии с ним… 23 июня мы проводили папу на сборный пункт, который расположился в моей школе. Он надел свой серый костюм, который доставали только по торжественным дням. Прощались у уже охраняемых школьных ворот.  Очень скоро папа в форме красноармейца просунул нам через забор сверток с этим серым костюмом. Мы зарыли его потом с другими вещами, которые не взяли с собой в эвакуацию. Вернувшись в освобожденный Киев через три года, мы обнаружили, что тайник пуст…
Каждый день мимо дома, в котором мы жили до войны, шли на фронт войска. Вскоре поток пошел и в обратную сторону. С фронта шли понурыми, помогая передвигаться раненым,  которым не было конца. В Киев от отца с фронта пришло одно письмо, в котором он просил не эвакуироваться. Верил, что разобьют врага быстро. То ли боялся потерять связь с семьей, то ли политработников наслушался… А эвакуировались 17 августа, чуть ли не последним эшелоном. Сборы были недолгими. Радиоприемник наряду с велосипедом, лыжами мы отнесли по указанию властей  на сборный пункт…
Когда поезд шел по мосту через Днепр, я слышал крики «ура». Это наши шли в контратаку. В Святошино шел бой. Немцы сбросили десанты и захватывали плацдармы, готовясь к штурму города», — вспоминал отец, заканчивая всегда повествование: «Не успей мы эвакуироваться — быть бы нам всем в Бабьем Яру на Сырце…». Любой объект родного города он добавлял с районным топонимом.
А потом было то, что Константин Симонов талантливо выразит в емких словах:

Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду —
На всех. На все четыре года.

Она такой вдавила след,
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет, и тридцать лет
Живым не верится, что живы…

Эх, дорогой Константин Михайлович, уже 70-лет! Правда, живых осталось очень мало. Но прожили они жизнь действительно по-особому. Для них она была подарком. У многих из них война забрала детство. А сегодняшнее лихолетье и старости достойной лишило.
Мои родители и круг их людей были удивительно добрыми и порядочными людьми. Их главным воспитателем была война.
Андрей Рублев во времена Куликовской битвы был ребенком. Двенадцатилетний Пушкин был современником Бородинского сражения. По-моему, он великолепно потом выразил суть поколения моих родителей:

Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались.
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас…

Мамин брат с войны пришел искалеченным, больным  туберкулезом. У нее погибли все родственники. Отец отца – мой дед, все равно бы не надел свой серый костюм. Он пропал без вести под Сталинградом в октябре 1942-го. Отец получит похоронку, но, поверив в надежду формулировки документа, скажет о ней  по секрету только своей соседке по парте – моей будущей маме. А в Киев он вернулся в сентябре 1944-го. Переночевать дома отцу не пришлось. Квартира оказалась занята соседями – женщиной с тремя дочерьми, у каждой из которых было по маленькому ребенку. После фразы: «Мы купили это жилье у немцев», — дядя отца – подполковник, имевший ранение в голову, выхватил пистолет. Моя бабушка повисла у него на руке: «Мы сами разберемся. Давно знаем друг друга…». Разбирались два года, пока бабушка не попала на прием к депутату С.А. Ковпаку и ей, как вдове погибшего, вернули две малюсенькие комнатки, с удобствами во дворе…

Отец ушел ночевать в казарму Киевского танкового училища. Потом он прослужил в Карелии 33 года.
Эта фотография сделана 7 декабря 1944 года. На обороте надпись, адресованная все той же девочке-однокласснице, с которой уже обо всем договорились: «Вспомнишь – посмотришь. Посмотришь – вспомнишь». Этот поэтический «перл» семнадцатилетнего курсанта и дата удостоверяют, что главным сценаристом судьбы моей семьи была война.

22 июня 1941 года – начало Книги Судеб всех послевоенных поколений.  Всех, кто родился после… Наряду с 9 мая оно объединяет всех и делает нас народом. Предадим забвению – превратимся во что-то другое…