Лицейские беседы

Профессор Зильбер: «Подготовка специалиста должна иметь гуманитарную основу»

Фото из личного архива А.П. Зильбера
Фото из личного архива А.П. Зильбера

Знаменитый врач-анестезиолог цитирует наизусть Гейне, разбирается в тонкостях поэтического перевода, сам пишет стихи. 

Взять интервью у доктора медицинских наук Анатолия Петровича Зильбера собиралась давно. Последней каплей для осуществления задуманного стала встреча с коллегами в Белоруссии, которые, услышав рассказ о моей малой родине – столице Карелии, воскликнули с нескрываемой радостью: «Петрозаводск! Это город, где живет профессор Зильбер!».

Слава об этом уникальном человеке, враче от Бога, действительно много десятилетий подряд шагает через все границы. Несмотря на очень почтенный возраст (82 года!) доктор Зильбер плодотворно работает, возглавляет кафедру критической и респираторной медицины Петрозаводского государственного университета, руководит  республиканским Комитетом по медицинской этике, ведёт обширную научную и образовательную работу. Пообщаться с ним приезжают медики со всего мира, а его лекции, которые он читает в том числе и по скайпу пользуются неизменным успехом в самых разных уголках планеты.

В нынешнем году в Санкт-Петербуре вышла  его сороковая по счету книга – «Врачи-труэнты: очерки о врачах, прославившихся вне медицины». Это лишь первый том давно задуманного многотомного повествования о талантливых докторах.

Когда мы договаривались об интервью, Анатолий Петрович сообщил, что на рабочем месте он бывает ежедневно с четырех часов утра, и я могу приехать в любое удобное время. Такая работоспособность меня поразила.

В его кабинете – собранная за долгие годы библиотека редких книг на медицинские темы на разных языках и огромная коллекция фигурок разномастных котов, к которой он относится с улыбкой. Интересы знаменитого доктора очень широки. Профессор цитирует наизусть Гейне, разбирается в тонкостях поэтического перевода, сам пишет стихи. Не чужд Зильбер и совсем иному труду – неподалёку от Петрозаводска, в селе Кончезеро, его руками построен двухэтажный дом. Предмет особой гордости – десятки поделок из дерева, также выполненных собственноручно.

Мы  беседовали с Анатолием Петровичем Зильбером в его рабочем кабинете, а потом и в уютной домашней библиотеке.

Анатолий Зильбер. Фото Натальи Лайдинен
Анатолий Зильбер. Фото Натальи Лайдинен

Анатолий Петрович, расскажите, о ваших корнях…

– Я появился на свет в Запорожье, в очень простой семье – у моих родителей даже не было среднего образования. Мама всю жизнь занималась хозяйством, растила детей. Она из рода долгожителей, в 99 лет в ясном уме и светлой памяти ещё читала лекции для членов общества «Шалом» – сравнивала условия жизни при Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войнах. Мой старший брат окончил Высшее военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде, стал моряком, потом преподавал в Таллиннском мореходном училище и объездил полмира с курсантами. Папа начинал разнорабочим, но поскольку проявил себя человеком сметливым и пробивным, дослужился до должности заместителя директора крупного завода.  Его заслугой, в частности, был перевоз в военное время предприятия в Ташкент: работу завода в эвакуации удалось запустить через несколько дней!

В детстве я был большим хулиганом, впрочем, остаюсь таковым и сейчас. Моя первая учительница постоянно жаловалась на меня маме. В начальной школе, кроме прочих шалостей, мы покуривали – собирали «бычки», делали самокрутки и дымили. Отец был мудрым человеком: узнав об этом, подвел меня к тумбочке, где были заперты папиросы «Казбек», и предложил мне пачку. Я, конечно, похвастался перед мальчишками, но какой интерес курить, раз это разрешено? С тех пор не курю и не пью.

В четвертый класс я пошел уже в эвакуации, в Ташкенте. Окончил школу с золотой медалью.  Сдавал в выпускном классе экзамен по узбекскому языку письменно и устно, готовил сочинение об Алишере Навои, поэте и мыслителе.

Знания в области узбекского совершенно неожиданно пригодились мне недавно: по скайпу читал лекции для ташкентских врачей, объяснить некоторые моменты нерадивым слушателям удалось только, припомнив крепкое выражение на их родном языке, которое я почерпнул на алайском базаре. Видели бы вы реакцию аудитории! Еще в запасе у меня  немецкий, который учил в школе, английский, французский, не считая украинского, на котором говорили в родном Запорожье.

Я собирался поступить в Ленинградский политехнический институт на новый тогда физико-технический факультет. Знал, что там будет развиваться перспективное направление ядерной физики.  Как золотой медалист я должен был пройти процедуру зачисления вне конкурса. Но в приемной комиссии мне сказали, пряча глаза, что произошла ошибка, набор золотых медалистов уже закончен, и мне нужно поступать на общих основаниях. Я был готов и к такому повороту событий, но еще через день мне сообщили, что принимать экзамены у медалиста – против институтских правил. Я понял, что просто человека с такой фамилией там видеть не хотят, и ушел.

Прислушался к мнению родителей, которые мечтали, чтобы я стал врачом, и подал документы в Первый медицинский институт в Ленинграде. Интересовался сначала биохимией, потом хирургией. Мои интересы всегда были шире, чем просто медицина.

 

Уникальна ваша  работа по сбору информации о докторах-труэнтах. Как вы к этому пришли?

– Действительно, у меня собрана огромная база данных о врачах-труэнтах, которую я веду с 1949 года. По поводу сбора информации я переписываюсь с Библиотекой Конгресса в Вашингтоне, Библиотекой Ватикана. Моя коллекция самая обширная в своем роде, она насчитывает более четырех тысяч имен. Труэнты («truant» в переводе с английского «лентяй, прогульщик») – это практикующие врачи или люди, получившие медицинское образование, которые сумели реализоваться и прославиться в других областях.

Будучи студентом второго курса, я познакомился с трудами ученого Клода-Луи Бертолле, того самого, который открыл бертолетову соль. С удивлением я узнал, что известный химик по образованию врач. Потом я встретил фамилию Лавуазье. Этот ученый окончил юридический факультет Парижского университета, но кроме того он интересовался естественными науками и создал биохимию дыхания, числится выдающимся химиком. Поначалу я просто отметил эти открытия для себя как любопытные факты.

Дальше стали попадаться все новые данные  о врачах,  добившихся успеха во всевозможных немедицинских сферах деятельности, и  я заносил их в свой каталог. Первая объемная и хорошо иллюстрированная книга о врачах-труэнтах, которая вышла в Санкт-Петербурге в 2013 году,  посвящена врачам, одним из главных жизненных интересов которых стало коллекционирование. Сейчас готовлю второй том о врачах, прославившихся  на ниве педагогики, материалы уже собраны.

 

Ваша библиотека впечатляет огромным количеством редких изданий. Как вам удалось собрать столько уникальных книг?

– Во время учебы в институте я зарабатывал себе на жизнь не так, как обычно это делали студенты. Иногда шоферил на грузовой машине в составе «бригады «Хох» (сокращенно от ивритского «хохма»  – мудрость), мы возили бутовый камень для колхозов Карельского перешейка.  Вторым источником материального благополучия того времени была игра в джазовом оркестре под руководством известного дирижера, прекрасного композитора Ильи Семеновича Жака. Это был известный музыкант, во многом благодаря ему знаменитой стала Клавдия Шульженко, которой он аккомпанировал и писал песни.

Я играл на пианино и на аккордеоне, за три-четыре концерта я получал столько, сколько обычные врачи за полгода труда. Денег хватало на вполне безбедную жизнь, поэтому я имел возможность покупать редкие и довольно дорогие книги.

Среди моих раритетов есть уцелевший в единственном экземпляре альбом Н.И. Пирогова, которого я считаю основоположником всей мировой хирургии,  а не только российской.  Случилось так, что типография, в которой были отпечатаны сто экземпляров этого издания, сгорела, а именно этот альбом уцелел, потому что находился у цензора. Мой институтский педагог поверить не мог, что я купил такую уникальную книгу в букинистическом магазине на Литейном, специально приходил ко мне в общежитие, брал альбом на проверку. Предполагалось, что погибли все экземпляры…

Мне удалось собрать все прижизненно опубликованные труды Пирогова. Связывался недавно с музеем-усадьбой «Вишня» (Винницкая область,  Украина), оказалось, что находящаяся там коллекция работ Николая Ивановича беднее моей. Также в моей библиотеке уникальные издания с иллюстрациями Гюстава Доре, книги с редкими автографами.

 

Среди основных сфер вашей работы не только медицина, но и педагогика. Вы подготовили и воспитали несколько поколений врачей-анестезиологов в Карелии. Что сегодня заботит вас как педагога?

– Как раз сейчас я подготовил очень важную лекцию о наставничестве и менторстве в медицине критических состояний, опираясь в своих рассуждениях на труды Пирогова. Я считаю Николая Ивановича выдающимся педагогом, многие из его идей актуальны сегодня: «сначала растить людей, а из них уже – специалистов», «не запоминать, а размышлять», «программа и учебник – ориентир, а не догма», «языки и историю – изучать всем», «не делать никаких различий в доступе к образованию, но никого не тянуть за уши».

На научных работах Н.И. Пирогова, его идеях, которые легли в основу создания целой школы, в России защитились десятки и сотни кандидатов и докторов наук, но у него нет ни одного ученика. Ведь наставничество – это не только наука, а призвание.

Моя основная забота сегодня – не просто научить специальности, а по Пирогову, – «делать людей»! Наставничество – это обучение профессиональным знаниям и навыкам, достаточным для самостоятельной работы специалиста. А менторство – постоянное воспитание и совершенствование человека, из которого надо вырастить специалиста. Кстати, немногие помнят, что «Ментор» – имя собственное, так звали учителя Телемаха  (сына Одиссея), который всему обучил молодого человека – от стрельбы из лука до управления государством.

Подготовка любого специалиста должна иметь гуманитарную основу. Особенно это касается профессии врача, престиж которой в обществе, к сожалению, в последние годы неуклонно падает. Немногие приходят на медицинский факультет по призванию.

Надо признать, что сегодня ни средняя, ни высшая школа  не воспитывают. В нашей стране работает огромное количество выдающихся профессионалов, но этого мало. Нужно, чтобы они становились менторами. Поэтому каждый на своем месте должен сделать все, что в его силах, для передачи собственного опыта и развития человеческого потенциала в учениках,  тогда мы сможем хотя бы частично преодолеть существующие системные проблемы.

Ежегодно, начиная с 1964 года, в Петрозаводске на базе нашей кафедры проходят семинары по актуальным проблемам медицины критических состояний, которые уже на третий год существования приобрели статус международных (в последние годы семинар носит название образовательной конференции «Школа Зильбера: Открытый форум»).

Подобные мероприятия в Америке стали проводиться лишь с 1969 года, то есть на 5 лет позже. И вот, уже без малого полстолетия, традиционно в октябрьские дни, когда отмечается День анестезиолога, к нам съезжаются врачи со всех уголков России, специалисты из разных стран мира, чтобы принять участие в конференции, цель которой остаётся неизменной много лет – это не наука ради науки, но практическое претворение в жизнь идей человековедения и просвещения, непрерывного медицинского образования и самообразования.

 

Трудно ли было начинать работу в области анестезиологии в стране, где никогда не было такой специальности?

– Я приехал в Петрозаводск в качестве хирурга в 1954 году. К тому времени в западной медицинской литературе уже широко освещались проблемы анестезиологии, а в СССР об этом разделе медицины еще ничего не слышали. Я тогда сподвиг своего учителя по амбулаторной хирургии Владимира Львовича Ваневского задуматься о том, чтобы начать готовить анестезиологов в Ленинграде. Вскоре были организованы первые курсы по специальности «анЭстезиология».

В номенклатуре такого термина такой специальности не было, поэтому, когда соответствующая бумага-приглашение на курсы поступила в Министерство здравоохранения Карелии, ее, по рекомендации заместителя министра, передали в Министерство культуры, решив, что термин связан с модной в то время борьбой против буржуазной эстетики. С трудом документ разыскали, и в мае-июне 1957 года я прошел одномесячную специализацию в первой группе советских врачей-анестезиологов. Нам тогда преподавали хирурги – специалистов-анестезиологов не было. В результате оказалось, что я, читавший много профессиональной зарубежной литературы, знал больше, чем педагоги. В декабре того же года состоялись повторные курсы. А уже в 1958  году я выступил с докладом на первом Всероссийском съезде хирургов, травматологов и анестезиологов. Я был единственным специалистом-анестезиологом, остальные выступавшие были хирургами.

В то время у тех, кто начинал в области анестезиологии, не было ни медикаментов, ни специального оборудования. Поэтому приходилось применять смекалку, создавая из подручных средств всевозможные медицинские приборы. До сих пор эти удивительные экспонаты хранятся в нашем больничном музее.

А в 70-х на одном из международных симпозиумов ко мне подошел заведующий кафедрой анестезиологии Гарвардского университета и спросил по-английски: «Профессор, хотите, я расскажу вам, как стал анестезиологом?»  «Разумеется!»  – ответил я.  Врач перешел на русский язык и рассказал, как в 1958 году он, будучи студентом четвертого курса  Первого Ленинградского медицинского института, проходил практику в Кондопожской центральной районной больнице и как в один из дней для проведения сложной операции из Петрозаводска ждали главного уролога и «какого-то врача-анестенизатора».

Я сразу вспомнил больного, оперировать которого мы тогда были приглашены, и вспомнил тот хитрый наркоз – приём искусственной гибернации, погружения в «зимнюю спячку», когда на время у пациента пропадает дыхание и пульс. Уже через пару лет в своей первой книге, которая вышла в 1961 году,  я в пух и прах раскритиковал этот приём и писал о недопустимости его применения на практике, но тогда, в первый год работы в качестве анестезиолога, подобные штучки казались мне невероятной дерзостью. Мое тогдашнее «колдовство» произвело такое впечатление на молодого практиканта, что он решил стать анестезиологом.

Я побывал в Гарварде в статусе приглашенного профессора. Когда я читал первую лекцию, в зале было негде яблоку упасть, студенты сидели даже на ступеньках. Я был очень удивлен такому ажиотажу. Оказывается, учащиеся пришли посмотреть на «шефа их шефа»: того, кто является наставником их руководителя.

 

А пошли ли по вашим стопам  дети?

– Обе мои дочери стали врачами, живут в Соединенных Штатах. Внук Ден Маршалик  – американский врач-уролог,  окончил университет Нью-Джерси, стажировался в Барселоне. Кроме того, он всерьез занимается проблемами гуманитарной культуры, глубоко освоил испанский язык. Сейчас он работает в Вашингтоне, в Джорджтаунском университете ведет курс художественной литературы для врачей, является соавтором серьезных научных сборников. Это второй известный мне врач, кроме меня самого, который занимается гуманитарным образованием коллег. Очень горжусь тем, что внук пошел по моим стопам именно в этом вопросе.

 

Каждый день в четыре часа утра вы уже на работе. Откуда черпаете силы?

– Это просто давняя привычка, биоритмы перестроились. За стеной моего кабинета – отделение интенсивной терапии, анестезии и реанимации. Мы принимаем самых тяжелых больных. Четыре утра – пересменка для медсестер и врачей, опасное время для тех, кто пребывает в критических состояниях. Поначалу меня практически каждый день вызывали в больницу именно в это время – несколько лет я же вообще был единственным анестезиологом в республике.  Приезжать сюда, а потом ехать домой на пару часов, чтобы снова вернуться,  никакого смысла не было. Так что я оставался на рабочем месте – анализировал карты больных, знакомился с интересующей меня литературой.  Я могу сказать, что все мои статьи, книги, диссертационные сочинения почти полностью подготовлены мною как раз в эти ранние часы…