Лариса Хенинен

Загадочные Птюч и дрэг-квин

Выставка «Звездная пыль из России» в музее современного искусства «Киасма»

О выставке «Звездная пыль из России» Владислава Мамышева-Монро в музее современного искусства «Киасма», Хельсинки

…Это было целую жизнь назад. Жаркий июль 1997-го  я наблюдала из окна офиса в центре Петрозаводска. В то лето я поменяла работу и об отпуске можно было забыть. Я и забыла. Потому что это было лучше отпуска, эта новая работа. Я занималась совершенно не известными ранее мне поразительными вещами, у меня были прекрасные, вдохновленные коллеги и лучший в моей жизни начальник.

Новое для всех дело, которым мы занимались, вызывало интерес у очень разных  людей. Кто только не перебывал в этом офисе! От городских сумасшедших до целеустремленных предпринимателей, от важных директоров в галстуках до экстравагантной богемы. Сколько же их — изобретателей, художников, писателей, фотографов, музыкантов — оказалось в городе, который, думалось, уже  не мог меня ничем удивить…  Благодаря им любой заурядный понедельник превращался в событие.

В один из таких понедельников перед моим рабочим столом появился ничем не примечательный молодой человек в шортах и гавайской рубашке. Рядом вырос мой приятель. Приятель выглядел невероятно торжественно и со значением, выразительно произнес: «Лариса, познакомься, это Владик Монро!». Видимо, не разглядев в глазах моих ожидаемой реакции, он настойчиво уточнил: «Монро, Лариса! Птюч!».

Этого птичьего слова я тоже не знала, однако признаваться  в этом было неловко. Так что я просто помогла однофамильцу кинозвезды отослать электронную почту, зачем он, собственно, и приходил, и мы втроем отправились пить кофе. За кофе беседовали об установившейся в Петрозаводске жаре и дождях в Питере, откуда только что приехал человек в гавайской рубашке. Сам он все больше молчал и мягко улыбался. Улыбка была такая, что как-то сразу становилось понятно, почему он не Влад, а Владик.  Про «Птюч» же так ничего понятно и не стало, и я вернулась к работе, позабыв об этой незначащей встрече на ближайшие два десятка лет.

 

Вспомнилась она вдруг сейчас, когда на улицах зимнего Хельсинки ярко-розовые рекламные плакаты закричали о том, что музей современного искусства Киасма рассыпал по своим залам  «Звёздную пыль из России». С плакатов на закутанных прохожих и заиндевевшие машины томно смотрит не по сезону отчаянно декольтированная кинозвезда, неповторимая Мэрилин Монро. Впрочем, если протереть замерзшие очки, то можно увидеть, что это не совсем Мэрилин, и прочитать имя — «Vladislav Mamyshev-Monro». Что-то похожее я когда-то слышала, но ведь не может же быть…

В Киасме
В Киасме

А вот и может. Мы с подругой идем в Киасму. Навсегда любимейший момент в этом музее  — по невероятному киасмовскому пандусу поднимаемся вверх, к свету. Входим в первый зал, вот она выставка «Русский стардаст». В информации на стене непонятное  — «самый известный дрэг-квин», а еще вызывающие у меня легкий дискомфорт слова «травести» и «художник-перфомансист». Неудивительно, что за двадцать лет мне так и не встретилось имени художника Монро: это совсем не мое искусство, всё, что обещает эта выставка, бесконечно далеко от моих предпочтений в прекрасном. Ну, хоть узнаю, что за «дрэг-квин» такая.

Оказалось, кстати, это вовсе не то, о чем можно подумать. Сленговое «дрэг-квин» обозначает артистов (обычно мужского пола),  которые используют женские образы, переодеваясь в одежду женского гендера.  Для создания гротескного, драматического или сатирического эффекта они часто преувеличивают определенные особенности. При этом далеко не всегда дрэг-квин являются людьми нетрадиционной ориентации.

Переодевшись когда-то в поисках самовыражения в знаменитую американскую кинодиву Мэрилин Монро, Влад Мамышев обнаружил в себе  удивительный талант «дрэг-квин». На выставке  целый цикл его фото в этом образе  — «Жизнь замечательного Монро».

Выставка «Звездная пыль из России» в музее современного искусства «Киасма»
Мэрилин Монро

Можно сказать, что  замечательная Монро определила когда-то судьбу мальчика из хорошей ленинградской семьи и даже дала ему впервые почувствовать вкус славы. Слава эта, правда, была не совсем та, о которой, как правило, мечтают родители мальчиков. В ленинградской газете появился фельетон о неподобающем поведении ученика токаря Ленинградского кожевенного объединения Мамышева:  комсомольский патруль поймал его в Публичной библиотеке за вырезанием картинок из старых газет. Это были портреты Мэрилин Монро. На дворе стоял 1985 год, в советском прокате шел фильм «В джазе только девушки» и 16-летний Владик Мамышев только что влюбился в Мэрилин на всю жизнь.  

Учеником токаря он тоже стал благодаря картинкам. С раннего детства играл в довольно странную развивающую игру, придуманную для него мамой — вторым секретарем Василеостровского райкома партии. Мама раскладывала перед мальчиком портреты членов Политбюро ЦК КПСС, предварительно отрезав от них подписи с фамилиями и чинами, и экзаменовала сына на знание этой жизненно необходимой  информации.

Владик должен был знать наизусть фамилии-имена-отчества и статус суровых мужчин в номенклатурных костюмах:- член Политбюро, кандидат в члены Политбюро… И знал, и никогда в маминой игре не проигрывал, а в мечтах, как сам рассказывал, видел себя на месте Генерального секретаря. Мечтам этим сбыться было не суждено, а вот уникальные  знания пригодились. Когда Владика перевели в элитную школу с литературным уклоном, ему было чем впечатлить одноклассников, поначалу принявших новичка с оттенком обидного снисхождения. Он развлекал соучеников не только тем, что мог безошибочно выпалить все эти  скучные ФИО людей, регулярно провожавших в аэропорту Генерального секретаря в программе «Время», но и рисуя их лица по памяти.  Рисовал очень похоже и совершенно не пытаясь сделать карикатуру. Но при этом получалось очень смешно. Как будто партийные бонзы были  карикатурой на самих себя. За эти картинки его из школы и выгнали. Пришлось идти в ученики токаря.

 

Теперь лица Политбюро ЦК КПСС — часть экспозиции выставки «Звездная пыль из России». Те самые портреты с первых страниц советских газет и обязательных стендов. Вот только позабытые лица несколько преображены женственным макияжем. Игра в «травести»  —  Эдуард Шеварнадзе превратился в Аллу Пугачёву, Николай Рыжков обратился в героиню садомазо-шоу, а Михаил Сергеевич Горбачев предстает в образе индийской красавицы (этот портрет, появившись на обложке журнала Stern, прославил Мамышева-Монро на Западе).

Выставка «Звездная пыль из России» в музее современного искусства «Киасма»

Сам художник утверждал, что взялся разработать женские образы всем партийным функционерам, чтобы в случае путча они могли покинуть Кремль в таком виде, подобно Керенскому, сбежавшему,согласно легенде, накануне Октябрьской революции из Зимнего дворца в женском платье.


Ленинградское кожевенное объединение  бесследно растворилось в прошлом, когда несостоявшегося токаря Мамышева призвали в армию. Попал он на Байконур, художником в детский клуб космодрома. Как-то, видимо, заскучав, придумал красками нарисовать на лице черты любимой кинозвезды. Потом сымпровизировал  из штор соответствующий наряд, из кукольных волос соорудил парик и попросил сослуживца-фотографа запечатлеть себя в этом экстравагантном образе. Фотография, обнаруженная через пару дней замполитом, эффект вызвала прогнозируемый. Солдата Мамышева отправили в психиатрическую больницу.

 

Вернувшись к жизни без устава и больничного распорядка, Влад сблизился с людьми, которые олицетворяли собой новый русский авангард. Вступил в творческую группу «Новые художники» и во время вернисажей и выставок стал пробовать себя в качестве дрэг-квин. В 1989 году его главным проектом стало «Пиратское телевидение», в сюжетах которого во всех женских образах  выступал  он сам. Однако, главной его любовью осталась  Мэрилин Монро. Чувство было настолько сильным, что слово «Монро» не только стало псевдонимом художника, но и в паспорте его появилась запись  —  Владислав Юрьевич Мамышев-Монро.

 

На выставке есть фото художника и в других , совершенно не схожих друг с другом женских образах. Утонченная Грета Гарбо и яркая Бриджит Бардо,  неистовая Эми Уайнхаус и Алла Пугачева, к которой эпитета не подберешь. И легенда советского кино Любовь Орлова. Особенный для Влада образ. Он посвятил ему большую часть себя и даже создал римейк культового советского фильма «Волга-Волга», сократив и переозвучив картину Александрова, а главное —  заменив Любовь Орлову собой путем компьютерного впечатывания своей загримированной головы на место головы актрисы. На первый взгляд это выглядит дурацким издевательством над классикой, однако, если вспомнить страшную историю создания самой жизнерадостной советской комедии и те надругательства, что ей пришлось претерпеть  —  ужас и страдания сценариста и оператора,  ссылка, расстрел, насильственные перекраивания сценария, изъятие отдельных сцен, которое продолжалось вплоть до1960-х годов, — римейк Мамышева-Монро обретает глубокий и трагичный смысл. Он не получил широкой известности, но в 2007 году  был отмечен премией Кандинского.

Выставка «Звездная пыль из России» в музее современного искусства «Киасма»
Любовь Орлова

 

Интересно, что Мэрилин, которую художник буквально боготворил, причисляя ее к «великомученицам, павшим жертвам неошовинистского общества, относящегося к женщине как к скоту», в его воплощении  выглядит все же вульгарной, а вот Любовь Орлова, излучающая ледяную, без единой ноты сексуальности власть, поражает своей безупречностью. Влад Монро так подробно изучал душу советской Снежной королевы, добравшись даже до недоступных писем  и документов из семейного архива, что, принимая ее образ, поражал невероятным сходством.

 

Как добивался он такой достоверности? Это было не просто вживание в образ. В чем секрет — в шикарном правильном гардеробе, искусном гриме, безупречном артистическом мастерстве? Или это мистика? Перед каждым проектом Монро изучал биографию персонажа, много раз пересматривал все его фотографии и фильмы, скрупулезно  изучал черты лица, мимику, жесты, часами репетировал перед зеркалом. Очень требовательно относился к интерьеру и декорациям, сам выбирал и мастерил всё — костюмы, парики, грим. Он использовал себя, как холст, делая точнейший рисунок, не допуская никаких отклонений от оригинала. И когда рисунок был готов, случалось чудо — душа выбранного им персонажа, преодолев материю, пространство и время, оказывалась в его теле. В этот момент он не был актером, изображающим Наполеона или Любовь Орлову. Это были Наполеон или Любовь Орлова в оболочке, тщательно подготовленной  и  щедро предоставленной Владом Монро. И не нужно  было никакого актерства, чтобы повторить  пластику персонажа, соткать из имеющихся в лицедейском арсенале копию исходившей от него ауры. Все это возвращалось вместе с вызванной  из небытия душой.

Особенно отчетливо ощущаешь эту мистику, стоя перед развешенными в ряд портретами в образах исторических и вымышленных персонажей. Петр I и Дракула, Жанна д’Арк и Достоевский, Будда и Ленин, Шерлок Холмс и Гитлер. Невозможно поверить, что на этих фото один и тот же человек. Да, талантливый грим, незаурядный артистизм. Но глаза! Как могут быть у одного и того же человека на портретах  такие разные глаза?! Разное все — форма, разрез, цвет, блеск! Пожалуй, если бы кому-то пришло в голову зачем-то обследовать сетчатку или радужную оболочку глаз Влада Монро в этих образах, то метод аутентификации по глазам мог бы быть скомпрометирован.

В образе Достоевского в Баден-Бадене
Достоевский в Баден-Бадене


Глаза художника Влада Монро стали зеркалом, отразившим души его персонажей, каждого из которых он понял и полюбил. Понял Достоевского, в образе которого снимался в Баден-Бадене, благообразном и страшном месте писательского катарсиса. Не был поклонником его творчества, но страсти и муки писателя ощутил, как свои. Увидел в чудовище Гитлере слабого и закомплексованного Адольфа, нервно поправляющего редкие волосы, боясь, постоянно страшась не понравиться. А в другом монстре  — Бен Ладене, в образе которого гулял по Москве, заглянул в Шереметьево и на овощной рынок, наскоро перекусил в Макдональдсе — разглядел красивого пожилого человека, измученного болезнью почек. Художник, который говорил о трёх ипостасях своей идентичности — сам Мамышев, божественная Мэрилин и ужасный Гитлер, не оправдывал своих персонажей-злодеев. Это, кажется, вообще было не его дело — обвинять, оправдывать, восхвалять или уничижать. Его дело было дать приют, оболочку им, его волей спустившимся ненадолго с небес или поднявшимся на мгновения из ада. Они являлись, и сами рассказывали людям о себе все самое главное, даже то, что хотели бы скрыть.


И тут понимаешь, что за этими играми с переодеванием скрывается  большое подлинное искусство. И человек, любивший кривляться перед зеркалом (ах, какое оказалось удовольствие наблюдать эти восхитительные кривляния  под грассирующего  с шелестящей пластинки Вертинского — вот он гусар и вдруг он курсистка, а потом сразу заспанный ямщик, который через мгновение превратится в богемную красотку! ), обожавший ерничать, разыгрывать,  развлекаться и вовлекать в карнавальное веселье всех вокруг  —  большой серьезный художник.  Разный,  постоянно меняющийся, умный и очень сложный. Как бы невзначай, но очень чувствительно нажимающий на больные точки и заставляющий думать.

В образе Екатерины II
Екатерина II

«Он сам был звездой, изображал звёзд и также изображал, как звёзды угасают и превращаются в пыль»,  — так объяснил название выставки ее финский куратор  Яри-Пекка Ванхала.

«Звездная пыль из России» заканчивается большим панно-иконостасом. Несметное количество фотографий разного формата и качества. На каждой из них Владислав Юрьевич Мамышев, Владик Монро. Такой, каким  друзья запомнили его, внезапно и нелепо утонувшего в совсем неглубоком бассейне на Бали 16 марта 2013 года. В гриме и без грима, веселый и не очень, «анфан террибль» и «райская птица»,  расслабленный и сосредоточенный, в элегантном пальто и в гавайской рубашке. Той самой, в которой он когда-то в жарком июле 1997-го материализовался перед моим рабочим столом в петрозаводском офисе.

 

А загадочный «Птюч» —  это российский глянцевый журнал, который в середине девяностых — начале двухтысячных рассказывал о модных тенденциях молодёжной культуры. Влад Монро для него писал.