Лариса Хенинен

Алексантери Ахола-Вало. Человек, называвший себя Светом

Алексантери Ахола, 1922
Алексантери Ахола, 1922

Алексантери Ахола-Вало прожил почти весь XX век. Его жизнь похожа на  авантюрно-фантастический роман: сын финского трубочиста в революционной России создавал новое искусство одновременно с Шагалом и Эйзенштейном, получил приглашение поработать у Диснея, в 30-е бежал от репрессий в Финляндию и был принят за большевистского агента, сидел в лагере. После войны обосновался в Швеции и получил всемирное признание как художник и философ.

 

В живописный приморский Симрисхамн  он приехал не в поисках покоя. Надо было наведаться в поместье жены, проверить, как продвигается его шведский проект — строительство школы. Дома, в Финляндии, тоже  ждали дела, так что задерживаться не собирался. Однако вдруг занемог, да так сильно, что через несколько дней к больному решили позвать уже не только доктора — священника. Когда женщина-пастор наклонилась к исповедовавшемуся для последнего помазания, тот, с усилием оторвав от подушки голову, внезапно поцеловал ее в губы. И выдохнул: «Теперь я не Ахола-Вало, я просто Вало…»  

15 сентября 1997 года земная жизнь человека, называвшего себя Светом (по-фински Valo), закончилась. Прах его развеяли над Балтикой. Там где ближе всего подходят в море друг к другу  Россия, Финляндия, Швеция, закружились в холодных пограничных водах невидимые кванты-песчинки. Свет стал морем.

К концу подходил и XX век.  Бренный свой прах Алексантери Ахола-Вало распорядился пустить по ветру, но воспоминания о  веке, приходившемся ему ровесником, завещал беречь для грядущих поколений как особую ценность.

Наследие осталось богатое. Еще  совсем ребенком он начал вести дневник. День за днем с поразительной пунктуальностью фиксировал Алексантери события своей жизни. Вряд ли сознавая поначалу, что из описания будней одного необычного мальчика сложится портрет целой эпохи — портрет с натуры. А из его детских размышлений вырастет настоящее философское учение.

Дневники  Алексантери Ахола-Вало вместе с его картинами и философскими трудами  хранятся теперь в маленьком финском городе Хямеенлинна, Удивительно подробные и кажущиеся совершенно неправдоподобными свидетельства очевидца, которого озадаченные потомки то объявляют гением, опередившим свое время, то величают бароном Мюнхгаузеном финского разлива.

 

 

«Раз я рождён в этот бестолковый мир…»

Страница из первого дневника, 1907
Страница из первого дневника, 1907

«Я не удовлетворен ни собой, ни чем-то другим. Всюду плохо. Никто не способен жить так, как должно. Все заняты бесполезным, как наш дьячок. Почему не напишут книгу, где было бы точно посчитано количество впустую потраченного времени? Больше творят зла, чем добра. Время тратится на злодейства. Если посчитать вместе все время в мире, которое было потрачено на плохие поступки, получится такое число, что не хватит цифр. Мучительно читать газеты. Недавно читал статьи в Биржевых ведомостях. Все  были только о плохих событиях. Много убийств, грабежей, глупость пьяниц наносит вред, от которого страдают дети и другие люди. Матери, сёстры и старики мучаются от глупых мужских поступков. Учат читать религиозные книги, но не учат делать добро и жить по-хорошему. И я не умею жить, как нужно. Вокруг меня такие разные люди. Я пока не понимаю всех причин, по которым люди такие разные. По-моему, надо быть одинаково доброжелательным со всеми. Как говорит папа, нет никакого здравого смысла быть плохим, если есть так много возможностей для добродетели. Так он сказал, но что это за возможности? Этот вопрос я задам какому-нибудь мудрому взрослому, который много знает. Если найду такого человека. Когда думаю об этих делах, начинаю за голову хвататься, но пожаловаться никому нельзя. Как сказала мама Анна II: «Этот мальчишка скоро станет дурачком».

Я должен спешить, потому что мне надо поступить в такую школу, где учат на учителей. Надо читать только важное, а не газеты. Мое время в этой жизни, раз я рожден в этот бестолковый мир, важнее всего потратить так, чтобы как можно быстрее начать учить людей тому, как надо жить, как приносить пользу и не делать вреда. Самому надо совершенствоваться так, чтобы быть примером для других людей. Но могу ли я быть примером для других, если сам не научился руководить собой? Играю с другими ребятами в такие игры, в какие играть не стоит — в кости, карты, фантики. Впустую трачу время на подобное. Как при этом  я могу быть довольным собой?…. Единственное что меня в себе удовлетворяет — это то, что я учусь видеть, что дела в мире плохи и начинаю понимать, каким не надо быть. Об этом надо много размышлять постоянно, пока не вырасту большим и не стану учителем».

На сегодня все. Он ставит точку в конце предложения и закрывает тетрадь. Тетрадь самая обычная, в линеечку, на обложке он сам нарисовал двух всадников на лошадях и подписал: «Дневник школьника А.П. Ахола». А.П.Ахоле, правда, пока всего семь лет и дома его зовут Али, для друзей он Алик, а любимая учительница Людмила Михайловна называет Сашенькой. Это она рассказала мальчику о том, какое полезное занятие — вести дневник. И сама подарила первую тетрадь, в которую он тут же начал записывать и зарисовывать все, что происходит в его жизни.

Писать, правда, приходится втайне от домашних и постоянно надо прятать-перепрятывать дневник то в старом бидоне, то в ближайшем ельнике, в тайнике под замшелым камнем. Ведь папы, который все понимает, часто нет дома. Папа трубочист, он чистит печи и камины не только в  Вырице, но и в соседних деревнях. Там он порой может и на неделю задержаться. Тогда Али и его младший брат Феликс остаются под присмотром неродной бабки и мачехи, которая на дух не переносит тетрадок и книг пасынка. Говорит, что только страх перед Господом, да безукоризненное знание Катехизиса может спасти его никчемную душу. Да еще работа по дому. А все эти книжки и картинки — пустая трата времени и до добра не доведут. Поэтому рисунками Али мачеха все время норовит растопить печь, а для самого художника у нее за иконой припасена вица, которую она то и дело пускает в ход, приговаривая «Кто вицу бережет, тот дитя не любит».

Между собой  Али и Феликс называют мачеху «мама Анна II». Вторая, потому что первую мачеху тоже звали Анной. Та прожила с ними недолго, и было это не в Вырице, а в самом Петербурге. Там папа, Пекка Ахола, тоже работал трубочистом. Финны вообще  тогда были в столице главными по части чистки печей и дымоходов. Дорожа профессиональной репутацией, они подтягивали в дело надежных земляков. В  Финляндии очередь выстраивалась из желающих попасть на эту опасную, но денежную работу. Терпеливо дожидались вакансии и ехали в Петербург. Так что две трети петербургских трубочистов говорили по-фински.

Пекке Ахоле повезло. Он и мечтать не мог о таком завидном месте, когда в семнадцать лет сговорил младшего брата бежать из родного Импилахти. Бежали от голода, побоев и унижений. Отца братья потеряли рано, а мать, хоть и любила своих деток, отчаявшись прокормить, отдала старших на аукцион. Были тогда в Финляндии  заведены такие «детские аукционы». Проводились они каждый год сразу после Рождества, 28 декабря, и крестьяне набирали на них себе рабочую силу из бедных детей. За содержание такого ребенка муниципалитет платил компенсацию. Кто запросит меньшую сумму, тому маленький  работник и достанется. Так тринадцатилетний Пекка Ахола переехал в дом станового пристава, где за плошку похлебки и тощую дерюжку в холодном углу долгие пять лет должен был исполнять работу, какая не каждому взрослому по-плечу.

Его терпения и покорности хватило на четыре года. А потом настал день, когда братья Ахола тайно добрались на лодке до Питкяранты, и там упросили капитана спрятать их на барже, отправляющейся в столицу. Через три дня оказались два импилахтинских мальчика в большом красивом городе, полном возможностей и опасностей.

Поначалу устроились учениками к шведскому часовщику,  за любую ошибку в работе щедро раздававшему тумаки и затрещины. Терпели.  Но чтобы стать часовщиком-ювелиром, помимо мастерства еще и деньги немалые нужны, так что Пеккиной радости не было границ, когда знакомый финн, учившийся на трубочиста, привел их к своему мастеру, и тот согласился принять их в дело. Мастер не пожалел: братья Ахола все схватывали быстро и работать стали на совесть.

Работу свою Пекка полюбил и зарабатывал неплохо. Однако  все чаще задумывался о том, что происходит вокруг. Трубочисту ведь доводится чистить и печки в небогатых домах, и камины во дворцах. Ахола стал вести опасные речи о том, что мир устроен несправедливо. Вот только как его изменить, он не знал. Тогда молодой трубочист решил, что необходимо  учиться. Мог ли Пекка представить, что в Народном доме Нобеля, куда они с братом отправились учить русский язык, кроме встречи с единомышленниками-социалистами,  его ждет главная любовь в жизни.

Рыжеволосая Ида Култалахти преподавала русский язык рабочим-итальянцам и финнам. Она и сама была родом из Финляндии.  Ее семья, как сотни других, бежала в Петербург в страшные неурожайные шестидесятые, скосившие косой голода 10 процентов населения Суоми. Петербургская жизнь у Култалахти не задалась, отцу трех девочек пришлось зафрахтоваться на корабль и отправиться в долгое плаванье. Мать тянула дочек одна, убиваясь на поденной работе, покуда не получила известие о гибели мужа. Такого удара судьбы она не перенесла. И в жизни сирот Култалахти тоже случился «детский» аукцион. Две Идиных сестренки нашли приют в семьях ремесленников, а самой семилетней Иде повезло — она попала в богатую семью доктора Зеллхейма.

Родных детей у доктора не было, только два приемных сына. Лето семья проводила на своей большой красивой вилле в Куоккале (нынешнее Репино). Все остальное время жили  в Петербурге, где Ида училась в Петришуле — знаменитом немецком училище при Лютеранской церкви Св. Петра. У нее были великолепные способности к языкам. Родным был финский, дома у Зеллхеймов говорили по-немецки, Ида свободно владела также русским, шведским и французским.  Итальянский язык обожала настолько, что перевела с него роман. А еще у девушки были золотые руки, и она с удовольствием обучалась рукоделию в дорогой корсетной мастерской.

Когда Пекка и Ида встретились впервые, проникшаяся идеей «хождения в народ» девушка преподавала рабочим в «нобелевской» народной Избе-читальне. Ахола, кроме курсов русского языка посещавший еще и кружок журналистов, в Доме Нобеля бывал часто и сразу попал под чары красивой, образованной барышни.  Даже не смея надеяться на взаимность, однажды он решился показать ей свои стихи. И скоро Зеллхеймы, которые давно уже пытались уговорить свою любимицу приглядеться к холостякам из своего круга, с ужасом узнали, что образованная красавица Ида выходит замуж за трубочиста!

После потоков слез, бурных скандалов и ультиматумов доктор лишил воспитанницу половины обещанного приданого, но Пекка Ахола стал ее мужем. И сам не верил своему счастью, так  все замечательно складывалось! С Идой он мог говорить обо всем, что его волновало, к тому же она оказалась удивительно практична. Свое приданое молодая жена потратила на приобретение корсетной мастерской, на зависть удачно расположенной — на Большой Конюшенной, рядом с Финской церковью святой Марии. Довольно быстро она заработала себе прекрасную репутацию, и помимо  иностранок, сразу оценивших Идино знание языков, среди клиенток появились и дамы из петербургских великосветских домов.

27 января 1900 года в благополучной и счастливой семье Ахола родился первенец —  Алексантери Юхо. Правда купаться в родительской ласке малышу довелось недолго. Через два года Ида родила второго сына, Феликса. После родов  энергичная молодая хозяйка мастерской поспешила вернуться к работе. Заказов было много, а домой к знатным клиенткам она всегда ходила сама. Возвращаясь с примерки по невскому льду, Ида сильно замерзла и слегла с пневмонией. Через несколько недель окаменевший от горя Пекка отвез жену на кладбище, а крошечных сыновей к своей матери, в Импилахти.

Там, в доме у  бабушки, двухлетний Али впервые столкнулся с жестокостью взрослого человека. Весенним утром он сидел у окна, увлеченный новой игрой: раскладывал на столе пушистые вербовые «барашки». Вдруг в дом вошла тетка, незамужняя сестра отца. Ничего, кроме растущего раздражения, к свалившимся как снег на голову племянникам она не испытывала.  Осыпая проклятиями нечестивца, осквернившего мусором стол, на котором место лишь посланному Господом хлебу насущному, тетка вдруг с размаху ударила маленького Али по голове так, что стул опрокинулся и пронзенный болью ребенок оказался на полу. Целый месяц он провел в больнице, слуховой нерв был поврежден навсегда, а Алексантери Ахола с этого момента стал запоминать свою жизнь до мельчайших подробностей. И не доверять взрослым.

Чужих взрослых в жизни маленького Али было много. Отцу пришлось забрать его из Импилахти в Петербург, но в съемную квартиру, которую он делил с коллегами-трубочистами, ребенка привести было нельзя. И началась у малыша кочевая жизнь. То одна тетка по матери приютит, то другая, а чаще  Пекке приходилось пристраивать сынишку пожить в какую-нибудь знакомую финскую семью. Все принимали ненадолго: больно уж ребенок подвижный, не в меру впечатлительный и постоянно задает непонятные вопросы обо всем. А у маленького Али стала  развиваться интуиция: попадая в новый дом, он пытался почувствовать, к кому из взрослых лучше не подходить, а с кем рядом можно чувствовать себя в безопасности.

Кровавое воскресенье.1927
Кровавое воскресенье. 1927

В начале 1905 года Али Ахола жил в финской семье, квартировавшей недалеко от Дворцовой площади. За ручку чужого пятилетку водить было некому и  каждый день он отправлялся с хозяйскими детьми на улицу. В воскресенье 9 января ребятишек занесло на Дворцовую. Огромная толпа, заполонившая площадь, глухо гудела. Вдруг этот гул разорвали какие-то новые, сухие и оглушительные звуки, и Али похолодел: он увидел, как с дерева упал один из  мальчиков постарше. И еще один, и еще… Он так завидовал старшим мальчишкам: ему по малолетству никуда не забраться, а они могут глазеть на происходящее с высоты. И вот эти большие ловкие мальчики недвижно лежали на снегу, по которому расплывались страшные красные пятна. А рядом женщина с безумными глазами раскинула руки, защищая свое, тоже уже неживое дитя. Крики, стоны и кровь. И маленький Али вдруг громко что было сил закричал, подняв руки к небу: «Помогите! Они стреляют в детей!».

Он не помнил, как добрался до дома. Одежда его была в чьей-то крови, в ответ на причитания хозяйки он не мог произнести ни слова, онемел.

Страшные пятна отстирали, мальчика отогрели, но душа его словно скорчилась от ужаса. Много дней он не сходил с рук взрослых, ночью мог спать только с отцом, во сне метался и плакал. И никогда больше не играл. Сидел, будто маленький старичок, погруженный в какие-то свои невеселые мысли.

Портрет отца
Портрет отца

Пекке пришлось задуматься о женитьбе: детям нужна мать, сколько можно по чужим людям. Тяжелое это было решение, ведь свою Иду он любил по-прежнему и  тосковал по ней, не переставая. Но жизнь заставила привести в дом новую хозяйку. К первой, в родах умершей мачехе Анне, мальчики не успели и привыкнуть — Пекку словно злой рок преследовал. Но ради детей пришлось сделать еще одну попытку, и в доме появилась хозяйственная  и расторопная Анна вторая.

Пекка приободрился: сыновья присмотрены, можно больше времени посвятить работе, а главное общественной деятельности. Он  с энтузиазмом писал статьи о тяжелом положении рабочих для газеты «Нева», близко сошелся с финскими социалистами. В 1904 году несколько его знакомых собрались к Толстому в Ясную Поляну. Пекка отправился с ними за компанию и сынишку с собой  захватил. Четырехлетний мальчик на всю жизнь запомнил, как пили чай на террасе в доме большого бородатого человека, как тот долго разговаривал со взрослыми, а Али играл с его внуками. Пекка после этой поездки стал убежденным толстовцем.

Революционные идеи привели трубочиста-журналиста Ахолу в тюремную камеру. Когда через три с половиной месяца он вышел из Крестов, семейству пришлось срочно паковать нехитрое имущество: из Петербурга неблагонадежного финна выслали в Вырицу.

Деревня эта, расположенная в 60-ти километрах от столицы официальной, как раз в те годы превращалась в настоящую дачную столицу Российской империи. Красивые дома, построенные богатыми землевладельцами в благодатной долине реки Оредеж, сдавались внаем обеспеченной публике. Условия в Вырице соответствовали требованиям самых взыскательных дачников: купцов, заводчиков, банкиров. Железнодорожное сообщение, телефонная связь с Петербургом, церкви, театры, кинематограф, спортивные площадки — все для отдыхающих. Местными дачниками были художник А.Н. Бенуа и философ В.В. Розанов. В шикарном особняке-тереме, принадлежавшем знаменитому артисту императорских театров Р.Б. Апполонскому и его жене актрисе И.А. Стравинской, гостили М.Г. Савина и В.Ф. Комиссаржевская, его стены слышали бас Ф.И. Шаляпина.

Вот в такой прекрасный город-сад переехал под надзор полиции Петр Адамович Ахола с семьёй. Печей и каминов в вырицких дачах было много, работы для трубочиста хватит, а с жильем вообще устроилось прекрасно. Крупнейший местный землевладелец Б. Карнеев поселил Ахола на бывшей вилле своей матери, в большом красивом доме с башенкой. За аренду Пекка договорился платить услугами, а про то, как он в Вырице оказался, оставалось известно только местному жандарму.



Игральная школа

Страница из первого дневника, 1907
Страница из первого дневника, 1907

Али было уже семь лет и надо было подумать о школе. Пекка, который и сам всегда хотел учиться, мечтал, чтобы сыновья его любимой Иды были образованы не хуже матери. И он нашел Али частного учителя. С мальчиком стала заниматься местный доктор Людмила Дмитриевна Кузьмина. Каждый день приходил Али  в чудесный дом с садом, где хозяйка учила его читать и писать по-русски, а ее дочь-подросток Лидочка — немецкому и французскому языку.

Когда через полгода пришло время идти в Земскую школу, оказалось, что делать мальчику в первом классе нечего, и его даже  было перевели во второй, но на уроке Закона Божьего обнаружилось, что ребенок-лютеранин из финской семьи не может прочесть и строчки из Часослова.  Разгневанный священник изгнал его обратно к начинающим. Али был возмущен: он не может двигаться дальше в постижении нужных вещей лишь потому, что не умеет прочесть совершенно бесполезный текст на мертвом языке! Дискутировать с первоклассником святой отец не пожелал. Тогда Али просто нарисовал на него карикатуру, а сам каждое воскресенье стал ходить в православный храм, пытаясь сначала воспринять церковнославянский язык на слух, потом с листа.  Через два месяца читал на нем лучше всех в школе и добился своего места во втором классе.

Вскоре учительница Земской школы заболела и умерла. После нескольких дней без занятий Али решил, что сам может научить первоклассников тому, что уже умеет. И стал давать уроки чтения и счета.  А к весне в школу прислали новую учительницу. Ее звали Мария — так она представилась детям, без отчества. И сказала, что будет им другом, что все они будут равны и вместе будут учиться новым вещам. На переменах она не сидела за столом, как принято, а выбегала с учениками во двор и с удовольствием играла с ними в разные игры. А еще  начала читать им «Жизнь Дэвида Копперфильда», и дети приходили в школу каждый день за час до уроков, чтобы прочитать вместе еще одну главу, поговорить, а иногда и вместе поплакать о нелегкой доле диккенсовского героя. Когда дочитали последнюю главу, учебный год закончился, а Мария уехала из Вырицы навсегда: постоянного учительского места ей не дали.

За три месяца  Мария успела стать для Али совершенно необходимым человеком. Первый раз он встретился со взрослым, который понимает детей. Когда выяснилось, что Мария уезжает, мальчик по-настоящему заболел. Несколько дней ничего не ел, ушел в свое убежище, которое оборудовал в недоступной  для вездесущей злобной мачехи башне, украшавшей деревянную виллу. Он плакал и думал о том, какая радость учиться и как грустно, что впереди длинные каникулы. И как ему повезло, что была у него Мария, и что есть Людмила Дмитриевна, которая столько знает. Тут он вспомнил соседского мальчишку, сына железнодорожника Лёньку, у которого такой радости не будет никогда. Потому что отец  лупит Лёньку всем, что под руку попадет, каждый раз, когда пьян. А пьян он каждый день. И спина у пацана вся в струпьях и шрамах, и больше всего он хочет вырасти и убить своего мучителя. Жалко Лёньку. Сейчас каникулы, может быть, устроить ему «школу», научить читать и считать?

Утерев слезы, Али подошел с этой идеей к отцу, который ответил, что Лёнька ведь такой не один, много ребятишек, которые ничего, кроме ругани и побоев, не видят. Тогда уж их всех надо собрать да поучить. Хоть во дворе у нас, а хоть и в каретнике — все равно пустует, а хозяин, может, не против будет.

Разговор этот происходил в начале июня 1907 года. Вдохновленный семилетний мальчик составил план. По этому плану он сначала обошел вырицкие семьи с маленькими детьми, отцы которых были известны своим беспробудным пьянством и буйным нравом. Поговорил с забитыми и запуганными женщинами о том, не хотят ли они отправить своих детей в летнюю школу, где их научат писать и считать. Желающих набралось больше 60-ти.

Али посчитал, что необходимо для того, чтобы будущих учеников рассадить и сколько надо учебных принадлежностей. И пошел по богатым дачам. Объяснять купцам, заводчикам, банкирам и деятелям искусств про Лёньку, про то, что мир несправедлив, что дети не должны страдать, а должны учиться, и он готов организовать такую школу, где дети сами будут учить друг друга. Только нужны деньги.

Благополучных и состоятельных дачников удивляло даже не то, что они услышали. Поражало, как по-взрослому строит фразы маленький мальчик, как он серьезен и убедителен. Али собрал 660 рублей. Немалая сумма по временам, когда учителю начальной школы платили 25. Папа Пекка договорился с арендодателем Карнеевым об использовании каретника. Один из вырицких купцов выделил пиломатериалы, а местный столяр согласился изготовить из них парты по нарисованным Али чертежам.

Чертеж парты для Игральной школы, сделанный семилетним А. Ахола
Чертеж парты для Игральной школы, сделанный семилетним А. Ахола

Среди старших учеников Земской школы нашлись желающие попробовать себя в качестве учителей, из их числа выбрали правление школы, которое решало на своих заседаниях организационные вопросы. Длинные протоколы этих заседаний Али копировал в свой дневник, в котором описывал все свои дни до единого.

2 августа за парты сели 36 мальчиков и девочек в возрасте от 5 до 14 лет.  Так началась деятельность удивительной школы, которую во избежание излишнего внимания со стороны властей было решено назвать Игральной. В зависимости от уровня умений учеников поделили на три группы. Первую учили чтению и счету, вторая выводила в тетрадях буквы и первые слова, у третьей  задачи были посложнее. А на переменах все обязательно выходили на занятия физкультурой.

Но самым главным делом в своей школе Али Ахола считал уроки просвещения. От отца-социалиста он часто слышал рассуждения о необходимости революции, но согласиться с ними не мог. «Нет смысла в перемене устройства общества, если человек останется прежним, — писал семилетний мальчик в своем дневнике. — Когда революция произойдет, бедные отберут у богатых дома и вещи и у бедняков будут лучшие условия до тех пор, пока хватит отобранного богатства. Но если не производить новых товаров, то их будет все меньше. Люди, привыкшие к облегченной жизни, без правильного образования разленятся и станут равнодушными. Все обеднеют и начнут злиться на власть, как и прежде, начнут бунтовать. Каждый будет думать, что он умнее другого, не видя, по необразованности, почему жизнь становится все хуже».

 Али сокрушался, что взрослые калечат детей духовно и телесно, забирая у них чистую, честную душу, место которой занимают преступления и предательство. Ведь в мире ничего не меняется, потому что дети впитывают зло и болезненные привычки старших.

А для новой жизни нужны новые люди. И  учителя Игральной школы пытались воспитывать этих новых людей, рассказывая на уроках просвещения детям, а позже и их родителям, об опасности пьянства и недопустимости насилия в семье, о правилах гигиены и оказания первой медицинской помощи.

Уроки друг друга юные учителя обязательно конспектировали и обсуждали. Мечтали об издании собственных пособий. Каждый день, вернувшись с занятий в земской школе, Али Ахола занимался составлением учебных планов и расписания для школы игральной. Вместе с друзьями планировал кампании по сбору средств. И сам зарабатывал: рисовал и изготавливал вывески  для местных лавок, а с одиннадцати лет стал помогать отцу чистить трубы.

По воскресеньям он продолжал занятия с Людмилой Дмитриевной. Восьмилетнего Сашу она учила уже не чистописанию и арифметике. Греческая мифология, мировая история, география, биология, палеонтология открывались для мальчика на воскресных уроках в ее светлой гостиной. В увитой плющом садовой беседке разбирали они педагогические идеи Руссо и Песталоцци, изучали философию от Сократа и Платона до Карла Маркса. Али был захвачен процессом и обожал свою учительницу, называя ее в дневнике  «приемной мамой, вскормившей его молоком знаний». Рядом с ней он чувствовал тепло, любовь и неподдельный интерес к себе. В родительском доме, увы, в его сторону неслись лишь оскорбления невежественной мачехи, бурчавшей, что Пекка распустил своего щенка-выскочку до того, что тот вообразил себя взрослым и не проявляет никакого почтения.

Петр Абрамович человеком был мягким, часто шел у сварливой супруги на поводу, но и к мнению учительницы прислушивался. Он занимался с сыном финским языком, а когда Людмила Дмитриевна сказала, что у Али есть способности к рисованию и посоветовала показать мальчика настоящему художнику, Ахола повез сына к самому Репину, в Пенаты. Тот согласился посмотреть привезенные работы, сказал, что мальчик не без способностей и дал несколько советов по композиции.

Игральная школа росла: скоро занятия шли в Вырице уже в трех помещениях.  По итогам первого учебного года учеников в ней было 59, уроков просвещения проведено 446 (и их посетили также 520 взрослых), уроков истории было 148,  географии — 49, ботаники — 57. Уроков рисования, для которых был приглашен профессиональный учитель, — 72, а проведенных самостоятельно 31. Уроков труда для девочек — 50,  для мальчиков — 47, и общих занятий по домоводству — 24 часа. Математики 55 учебных часов младшим и 86 второклассникам. Консультаций для учителей — 38. 14 раз собиралось школьное правление, провели пять общих школьных собраний и два вместе с родителями.

В Игральной школе  рисовали карикатуры на пьяниц и курильщиков, ставили в собственном театре обличающие пороки пьесы, написанные учениками, читали и обсуждали книги, проводили лекции и диспуты.

Независимой вырицкой игральной школой  заинтересовались в академии педагогических наук, даже присылали комиссию для ознакомления с ее деятельностью. Но и врагов у юных просветителей было немало. Пьющие отцы постоянно жаловались в местную полицию на то, что их дети выходят из-под подчинения, становясь политическими бунтарями. Игральной школе много раз удавалось отстаивать свои права перед жандармами, но в 1914 году по требованию полиции она прекратила свое существование. «После запрета властями детям обучать себя и воспитывать, стало мертвенно пусто, мы поняли, что мир взрослых болеет неизлечимой эпидемией».

А в жизни несчастного  соседского мальчишки, ради которого Али решил поставить в каретном сарае парты, Игральная школа сыграла судьбоносную роль. Старательный Ленька как-то раз получил за успехи в учебном году денежную премию, которую спрятал от отца под подушкой да не уберег. Пропил отец деньги, а потом спьяну избил сына до полусмерти. Али с друзьями отвезли его в больницу, а сами отправились искать Леньке опекуна среди богатых дачников. И нашли. Винзаводчик Глечке взял мальчика под свое покровительство, дал ему воспитание и образование.

Конечно, на всех жертв пьяного родительского произвола милосердных заводчиков не хватило, нередко бывало, что школьный совет устраивал своих  бедствующих учеников в детский дом, в работе которого Игральная школа принимала самое живое участие. В этот детский дом ушли в конце концов от злобной мачехи и братья Ахола. А после закрытия школы в Вырице Али ничего не держало. Он сбежал в Петроград.

Гирька, ёршик, марципаны и революция

Братья Ахола, 1916
Братья Ахола, 1916

Холодным зимним утром шестнадцатилетний Алексантери Ахола шагнул  из вагона поезда в новую жизнь. За спиной в рюкзаке запасные носки, коробка с красками и карандашами, пара учебников, 11 тетрадей с дневниковыми записями и  справочник фокусника варшавского издания. В кармане 14 рублей. Первую ночь пришлось провести на мраморном полу Финляндского вокзала. На следующий день нашлось по объявлению место ученика в аптеке. Там он  месяц за еду и койку растирал в ступке порошки, покуда отец не разыскал беглеца и не определил его в трубочисты.

Нежеланная это была работа для Али, неинтересная и нелюбимая. Но что делать? Вскоре к нему и младший брат присоединился. Вместе они чистили трубы Мариинского, Александровского, Михайловского театров и консерватории. Заодно ловили  на театральных крышах голубей и сдавали их на ресторанные кухни.

Вечерами Али учился, ведь именно для этого он приехал в Петроград. Ему удалось вступить в общество «Маяк», созданное «для содействия умственному, нравственному и физическому саморазвитию молодых людей». Трубочиста в это общество не приняли бы,  пришлось слукавить — указать в анкете профессию киномеханика (он действительно успел поработать в первом вырицком синематографе). Отработав с пяти утра до шести вечера, Али снимал грязную рабочую одежду, быстро мылся, переодевался и бежал на Надеждинскую (теперь ул. Маяковского), где в нескольких метрах от здания «Маяка» брал извозчика, чтобы подъехать к входу с видом человека, не знающего финансовых затруднений.

На курсах в «Маяке» была возможность изучать языки, математику, философию, психологию, лечебное дело — всё это на уровне высшей школы. Али стал самым младшим слушателем этих курсов и при этом успевающим лучше всех. По рекомендации преподавателя «Маяка» профессора В.В. Зендера он даже попал на все лето практиковаться в ботанический сад, где выращивали лекарственные растения доктора Бадмаева.

Али Ахола, 1916
Али Ахола, 1916

Али очень хотелось скинуть запачканную сажей форму  навсегда и он упорно изучал объявления о работе. Как-то прочитал, что на кондитерскую фабрику, где он как раз чистил печи, требуется мастер-кондитер. Чем не шанс изменить жизнь? Не тратя времени на раздумья, пошел в библиотеку и заказал все имеющиеся книги по кондитерским технологиям. Читал три дня и три ночи, а затем позвонил на фабрику и договорился с управляющим о встрече.

К собеседованию, конечно, пришлось не только книжки почитать, важно было и внешне произвести приятное впечатление. Костюм-визитка и белые перчатки у него уже имелись — пришлось приобрести для мероприятий, проводившихся «Маяком», но вот выглядел Али моложе своих шестнадцати и ростом был невелик. Чтобы казаться повыше, придумал в ботинки напихать скомканных газет, а на лице изобразил тонкой кисточкой щетину. Той же кисточкой нарисовал себе визитную карточку, да так, что от типографской не отличишь. На встрече с управляющим держался специалистом, знающим себе цену, свободно и независимо. На просьбу показать диплом отвечал, что раньше хотел бы познакомиться с производством — вдруг фабрика окажется для него слишком примитивной. В цеху уверенно задавал вопросы обо всем, что успел прочитать за три дня, и внезапно произвел столь благоприятное впечатление, что был принят. И отработал мастером-кондитером несколько месяцев, стараясь иметь хорошие отношения с самыми опытными рабочими и пользоваться их знаниями и секретами. Возможно, рано или поздно самозванного кондитера разоблачили бы, но фабрика была раньше уничтожена пожаром.

Али опять вернулся к своим гирьке, ершику и веревке. Как-то направляясь с этим надоевшим инвентарем к очередному клиенту, он заметил на берегу Малой Невки у Петровского моста толпу возбужденных людей. Оказалось, сбежались они на жуткое и отвратительное зрелище: полиция извлекала из проруби тело «царского друга» Григория Распутина.

Позже А. Ахола-Вало рассказывал и о том, как спустя несколько дней они с братом присутствовали при сжигании тела Распутина разъяренной толпой на привокзальной площади в Царском Селе, куда гроб доставили для захоронения. Воспоминания об этом событии он оставил очень подробные, однако свидетелем его быть никак не мог, поскольку старец был погребен в Александровском парке Царского Села на территории строившегося А. Вырубовой храма Серафима Саровского, и лишь после Февральской революции захоронение было найдено и Керенский приказал организовать уничтожение тела. Труп Распутина был сожжён ночью 11 марта в топке парового котла Политехнического института.  «Самое сожжение имело место около большой дороги от Лесного в Пескаревку, в лесу при абсолютном отсутствии посторонних лиц, кроме нас, ниже руки приложивших:..» —  сообщает официальный акт. Никакой толпы и никакого пепла, летающего по улицам Царского Села в воспоминаниях А. Ахола-Вало.

А в прекрасном большом городе, на который Али смотрел со скользких  опасных крыш, уже зрела катастрофа. Близкие знакомые семейства Ахола из числа петроградских финнов к этому процессу имели самое непосредственное отношение. Друг Пекки Ахола Карло Куоса, который жил в доме по знакомому всей России  последнему пушкинскому адресу, имел в своей квартире подпольную типографию. Он получал из Цюриха революционную газету «Искра», которую они вместе с матерью переводили на финский и шведский язык и  здесь же, на Набережной Мойки 12 , печатали и отправляли в Финляндию и Швецию. Занимался переводами «Искры» и Пекка Ахола. Али несколько раз раздавал нелегальную газету в трамваях, а однажды, пользуясь своим профессиональным доступом в тюрьму на Шпалерной, помог бежать из тюрьмы двум неизвестным революционерам.

И вот оно началось. Ранним утром 27 февраля (по старому стилю) 1917 года Али спешил на работу через Знаменскую площадь.  Вокруг памятника Александру III (« Стоит комод. На комоде бегемот. На бегемоте обормот»), толпились женщины. Сотни женщин. К кому-то из них жались маленькие детские фигурки, снующие в толпе агитаторы пихали в замерзшие руки листовки. Женщины то пели, то начинали отчаянно выкрикивать «Долой войну! Хлеба!». Тут же кружили конные казаки. Напротив главного входа в Большую Северную гостиницу горел большой костер, к которому женщины подходили греться. Из палатки рядом с костром вдруг вышел офицер и скомандовал: «Огонь!». В тот же миг офицерская голова капустным кочаном прокатилась по снегу, оставляя за собой кровавый след. Та же кровь мгновенно замерзла на казацкой сабле.  Все, что дальше произошло на площади на глазах у потрясенного Али, он нарисует. Красками напишет Февральскую революцию.

В октябре он вместе с отцом шагал под красным знаменем по улицам Вырицы, распевая Марсельезу и Варшавянку. Колонна собралась небольшая, осенний ветер трепал нарисованные Али транспаранты с революционными лозунгами, счастливый Пекка произнес перед односельчанами пламенную речь: «Царизм повержен, тирания пала и наша обязанность теперь строить новую, счастливую жизнь. Прежде всего надо прекратить войну!».

Выступление это понравилось в Вырице не всем, арендодатель, землевладелец Карнеев тут же отказал Пекке в жилье, с трудом он смог снять  дворницкую на одной из удаленных дач. Столь желанная и долгожданная революция сделала жизнь Ахола только сложнее. Петр Абрамович был хорошо оплачиваемым профессионалом, но теперь оказалось, что услуги его никому не нужны. Богатые дачники спешно уехали, печи и камины стояли холодными в заколоченных домах. Анна, подрабатывавшая стиркой, тоже осталась без клиентов. А еще Пекка оказался отрезан от общественной деятельности: в том углу, где им пришлось поселиться, не с кем было организовывать собрания, не перед кем произносить речи.

Совсем другое дело Али  — они с братом были теперь петроградцами и наблюдали крах старого и рождение нового мира из самого эпицентра.

Али ходил на митинги. Восхищался Александрой Коллонтай и еще в июле 1917-го слушал Ленина, выступавшего с балкона дома Ксешинской. Главного большевика он увидит еще раз и совсем близко. Али нередко забегал на работу к другу по Игральной школе, служившему в библиотеке Смольного сыну вырицкого сапожника Володе Избакову. 31 декабря 1917-го друзья наблюдали в приоткрытую библиотечную дверь, как по коридору, по которому совсем недавно чинно гуляли институтки, движется группа серьезных господ  в цилиндрах, как из зала заседаний стремительной походкой выходит к ним вождь революции и говорит: «Ага, так-так. Это уже решено — независимость Финляндии. Теперь остались только формальности. Могу поставить подпись на вашем прошении, больше ничего не требуется. У вас два экземпляра?». После чего один из мужчин в непролетарском головном уборе протягивает председателю Совнаркома документ в двух экземплярах, и тот быстро подписывает бумаги тут же, на подоконнике.

Так  юный Алексантери Ахола становится свидетелем подписания исторического постановления о независимости Финляндии. Это воспоминание, также очень подробное и изобилующее деталями, вызывает недоверие, поскольку ни один из членов делегации, прибывшей во главе со Свинхувудом в Смольный за решением о независимости страны, нигде не упоминает о подписании столь серьезного документа в коридоре на подоконнике, да и подписано это постановление не только Лениным , но и другими наркомами.

Общество «Маяк» было закрыто большевиками сразу вскоре после октябрьского переворота. Али потом писал, что за полтора года  преподаватели общества дали ему больше знаний, чем он смог бы получить в любом другом учебном заведении за десять лет. Однако «Маяк» остался в прошлом. Надо было самостоятельно искать свой курс в бурлящем хаосе нового мира. Али успел выучиться на водителя трамвая, получить диплом техника по плавильным печам, поработать в типографии, прежде чем в 1918 году оказался главным специалистом по отопительным системам в Ораниенбауме. Оттуда он и ушел на фронт


Война, искусство и Елена

А. Ахола в 1922 году в костюме и сандалиях собственного дизайна
А. Ахола в 1922 году в костюме и сандалиях собственного дизайна

Алексантери Ахола не мог стоять в стороне, когда опасность угрожала новому миру, о котором, пусть каждый по-своему, они мечтали с отцом. Но и оружие в руки он тоже взять не мог: с детства не признавал насилия и был убежденным пацифистом. Применение Али нашлось в идеологическом отделе шестой дивизии, где он рисовал плакаты, учил грамоте красноармейцев, устраивал лекции и агитационные представления. Двигаясь вслед дивизии на телеге, груженной книгами и учебными принадлежностями, Ахола организовывал читальни и школы, которые работали по тому же принципу, что и его Игральная школа  — лучше подготовленные учили более слабых.

Воевать Алексантери довелось в Польше, а весной 1920-го штаб армии был перемещен в Витебск. Али, конечно, слышал, что Витебск с его уникальной, совершенно невероятной для провинциального города эстетической средой славится своей художественной школой.  Он вернулся в Витебск после войны в 1921 году, чтобы поступить в школу Юделя Пэна, воспитавшего целую плеяду великолепных художников.

Именно Пэн был учителем Эля Лисицкого и Осипа Цадкина, именно он разглядел когда-то божью искру в красящем трактирную стену подростке Мойше Шагале. В 1919 году Шагал преобразовал школу своего учителя в народное художественное училище, в стенах которого, по его выражению,  «представлены и функционируют свободно руководства и мастерские всех направлений от левого до «правых» включительно». В этих же стенах создавал свою теорию нового искусства Казимир Малевич с единомышленниками.

Впрочем, Алексантери Ахола был далек от радикально настроенной художественной молодежи, восхищавшейся идеями Шагала и Малевича. У него были свои цели, собственный художественный стиль и четкая философия. Он знал, что творит ради построения нового общества, справедливого и гармоничного, он воспитывает человека будущего.

Причем воспитывает не только силой искусства: 21-летний Али в Витебске берется в одиночку растить четырех приемных детей: четырехлетних близнецов Петра и Павла, четырнадцатилетнего Исаака и финскую девочку Хельми. Чтобы всех прокормить, приходится много работать. Он самостоятельно овладел разными техниками графики, и  его работы, обличающие невежество, алкоголизм, религиозные заблуждения, охотно публикуют газеты. Кроме того Али преподает в школе рабочей молодежи.

Чтобы совмещать такую напряженную работу с учебой, он начинает разрабатывать специальную систему планирования и контроля за расходованием времени.  Отныне даже 15 минут его времени не тратятся впустую, каждый свой день он раскладывает поминутно — на сон, гигиену, творчество, стараясь гармонизировать все сферы жизни. Со временем из этого вырастет целая философская система самосовершенствования человека, которую он назовет эвохомология.

Эту систему не смогло разрушить даже появление в жизни Али женщины. Дочь униатского священника Елена Яцкевич была еще подростком, когда без памяти влюбилась в жившего по соседству Мойшу Шагала. Но взрослый юноша, очарованный своей Беллой, не обращал на девочку никакого внимания. Уязвленная Елена решила, что найдет себе кавалера из  художников не хуже и обязательно выйдет за него замуж. Она долгое время присматривалась к студентам художественного училища, до тех пор, пока не увидела миловидного и харизматичного Ахола. Не заметить его было невозможно, ведь даже одежду и обувь Али проектировал и шил себе сам! Девушка просто подошла и заговорила с ним, а потом попросила проводить до дома.

Через несколько дней, когда Али уже и забыл об этой встрече, прислуга из дома Елены принесла ему письмо с приглашением на ужин. И молодой художник отправился в гости. В доме священника Яцкевича собралось самое лучшее общество, Али с удовольствием беседовал с хозяином дома, когда тот, заведя его в кабинет, вдруг поинтересовался: «Каковы же ваши намерения в отношения моей дочери?». Гость, несколько опешив, ответил, что никаких особых намерений в отношении Елены не имеет, они и увиделись-то сегодня второй раз в жизни. Тут настала очередь растеряться Яцкевичу. Изменившись в лице, он попросил срочно позвать супругу. Оказалось, Елена так много рассказывала родителям об Али и его любви к ней, что они решил: дело идет к сватовству. Али ничего не оставалось, как извиниться и откланяться.

Однако, встреча с поклонницей изобразительного искусства была роковой. Елена не собиралась отступать. Она терроризировала предмет своей страсти и устраивала истерики родителям. Доведя до нервного истощения всех участников драмы, барышня добилась своего — 9 марта 1923 года Алексантери Ахола  и Елена Яцкевич венчались.

На церемонию бракосочетания жених прибыл в собственноручно изготовленном костюме датского придворного пажа — на широком камзоле большой кружевной воротник и манжеты, бархатные бриджи, черные шелковые чулки. Невеста была в простом темно-синем платье.

Ахола -Вало писал про свою жизнь в Витебске:«В этот период окончательно сформировались мысли о том, как человечество может избавиться от неправильного порядка жизни и вредных обязательств, что идут от хронического варварства и слепого материализма. Я убедился, что надо создать ответственную науку про качество человека, от которой на самом деле «воспрянет род людской». Именно в Витебске я проводил первые эксперименты самообразования…».  

Хлопоты по обустройству семейного гнезда в эти эксперименты вписывались с трудом. Не вписывалась туда и взбалмошная Елена. Сразу после свадьбы она потребовала, чтобы муж отказался от приемных детей, а когда родила дочку, то быстро устала от роли матери. Алексантери даже пришлось целый год растить ребенка одному, покуда жена свыкалась со своим новым положением. Счастливого брака не получилось.

 

«Броненосец Потемкин» и тиран из рубероида

Насколько удручала Ахолу ситуация в семейной жизни, настолько успешно складывалась жизнь творческая. В 1924 году он отправился учиться в политехникум изобразительных искусств в Одессу. В это время великий Эйзенштейн снимал там свой «Броненосец Потемкин». Али не только довелось вместе с другими студентами промаршировать в белом офицерском мундире в массовке знаменитой сцены расстрела на лестнице. Он собственноручно изготовил  тринадцатиметровый макет броненосца для рекламной кампании фильма.

У  Алексантери Ахола-Вало  был еще один шанс поучаствовать в создании киношедевра, на этот раз анимационного. В 1927 году он получил приглашение от самого Уолта Диснея. Вало тогда много и успешно работал, уже получил свою первую  премию как график, и ему казалось, что мир покорен. Предложение американского мультипликатора он недооценил и ответил отказом, о чем в зрелые годы искренне сожалел.

Приглашение от Диснея пришло Вало, когда он работал в Минске. В белорусскую столицу Алексантери перебрался в 1925 году и сразу вошел в ее культурные круги. Для представителей минской творческой интеллигенции харизматичный финн был «Дзядзька Алесь», в каталоге Первой Всебелорусской художественной выставки  фигурировал как  Александр Петрович Ахола-Вало, а поклонники называли его «Человеком Возрождения» и даже «Микеланджело революции».

В десятках белорусских газет и журналов печатались его иллюстрации, карикатуры,  графическая реклама. Он рисовал портреты выдающихся деятелей — Владимира Ленина, Михаила Калинина, Феликса Дзержинского, Максима Горького. Работал со скульптурой. Александр Петрович Вало (так он стал подписывать свои работы) жаждал продвигать новое революционное искусство.

В  1927 году он вместе с группой единомышленников организовал художественное общество «Прамень», целью которого была объявлена «перестройка бытовых основ путем приближения искусства к практическим требованиям самой жизни». «Праменьцы» стремились «содействовать развитию индустриализации, применяя технику графического выражения, близкую к облегчению массового производства продукции»,  они занимались просветительством, оформлением книг, спектаклей и интерьеров.

Ахола-Вало работает над «Павильоном человеческих страданий»
Ахола-Вало работает над «Павильоном человеческих страданий»

Но самым масштабным своим белорусским проектом Александр Вало  считал «Павильон истории человеческих страданий», построенный в Минске. Он  всегда говорил о нем как о самостоятельном художественном объекте, но на самом деле это был павильон белорусского отделения Международной организации помощи революционерам (МОПР) на первой Всебелорусской сельскохозяйственно-промышленной выставке 1930 года. Художественные композиции и инсталляции авторства Ахола-Вало изображали пытки и страдания людей на протяжении разных исторических эпох. В центральном экспозиционном зале художник установил 6-метровую статую из рубероида, символизирующую мировое зло. У подножия фигуры, сжимающей в руках пистолет, лежали поверженные людские тела, а в ее голову была вмонтирована специальная аппаратура, проецирующая на стену текстовую информацию о жертвах в капиталистических странах. Монумент был виден снаружи сквозь стеклянную стену.

Работа Ахола-Вало была подвергнута жесткой критике. По-другому и быть не могло, ведь единственным методом советского искусства уже был провозглашен соцреализм. Вало даже не получил гонорар за этот масштабный проект. Не дожидаясь открытия выставки, в гневе выкинув вещи из окна своей минской  квартиры, оскорбленный художник покинул Белоруссию. А грандиозный монумент прекратил свое существование в 1931 году, когда большинство павильонов были закрыты.

 

Чужой среди своих


Белорусский период закончился  для Ахола-Вало хоть и обидно, но вовремя. В республике начиналась политические репрессии, многие  друзья и коллеги художника были арестованы. Алексантери впервые задумался об отъезде в Финляндию.

Осенью 1930-го с женой и с двумя дочерьми он отправился в Хельсинки. Планировал встретиться с братом Феликсом, которого не видел столько лет, и завести знакомства в художественных кругах. Ему хотелось бы остаться в Суоми и, конечно же, занять свое место в  финском искусстве. Но без покровительства влиятельных людей в этом деле было не обойтись.

Ахола-Вало нанес визиты двум важнейшим персонам в мире финской живописи: художникам Ээро Ярнефельту и Аксели Галлен-Каллеле. С Ярнефельтом общего языка не нашел. Мастер пейзажа  был категоричен в оценке работ гостя: «Художник должен быть художником и никакой политики!». Галлен-Каллела оказался более благосклонен. «Вот этот человек будет продолжать», — произнес он, представляя Алексантери Ахола коллегам. Но и его протекция в поисках работы не помогла. Слишком большое подозрение вызывал любой прибывший из Советской России. Двери издательств и редакций были перед ним закрыты.

Семье пришлось возвращаться в Советский Союз, в Москву.

С рекомендательным письмом от знакомого Ахола-Вало обратился к Крупской и благодаря ей получил работу в Институте материнства и  защиты детей. Он разрабатывал проекты зеленых городов вокруг Москвы и продолжал развивать свою философию воспитания нового человека. Но творить  в Советском Союзе становилось все сложнее, а жить страшнее. Шел 1933 год, когда однажды, общаясь с Карлом Радеком, он услышал совет: «Уезжайте! И семью увозите! Скоро будет поздно!».

Так получилось, что родившись и получив паспорт в Великом княжестве Финляндском, Алексантери Ахола остался гражданином Финляндии после получения ею независимости. С  этим паспортом он смог выехать в Хельсинки, а благодаря связям в финляндском посольстве еще и вывезти свой огромный, собиравшийся с далекого 1907 года, архив.

Финляндия встретила холодно. Здесь были уверены, что так легко, да еще со всем нажитым, из Советской России мог выехать только большевистский агент.  Алексантери не принимали в обществе, все попытки получить работу заканчивались провалом. Семья бедствовала настолько, что не могла прокормиться и вынуждена была отдать дочерей в детский дом. А когда началась советско-финская война, неблагонадежного гражданина Ахолу арестовали.

В лагере родилась картина «Голубая душа»  — как еще художник мог справиться с переполнявшими его чувствами? Всю свою боль вложил он в фигуру с открытым сердцем, в мольбе устремленную к источнику Света по лестнице жизни. На ступеньках лестницы даты — 1939, 1940, 1941. Годы страданий.

«Голубая душа»
«Голубая душа»


Он покинул Финляндию в 1946 году. Получив от финляндского государства стипендию на создание картины на историческую тему, отправился в Швецию изучать историю викингов и задержался там на 40 лет. Жил сначала в Стокгольме, затем купил старое школьное здание в Симрисхамне в провинции Сконе, в котором устроил себе уютный дом-ателье и где нашли пристанище все его работы.

Время, прожитое в Швеции, было самым спокойным и безмятежным в жизни художника. Несчастливый брак с Еленой распался еще в Финляндии, Ахола даже устроил «прощальную свадьбу» — настоящий праздник с гостями, угощеньем и подарками. В присутствии друзей бывшие супруги торжественно объявили, что расстаются, поскольку не подходят друг другу.

В судьбе Алексантери появилась Тару Салмио. Она занималась организацией его выставок в Швеции и стала ему незаменимой помощницей, а потом и женой. Ахола зарабатывал своим мастерством — его пейзажи, натюрморты и портреты хорошо продавались.

В своем поместье он начал строительство колледжа, где планировал готовить учителей, способных продолжать и развивать его педагогические взгляды. Так он надеялся передать и сохранить свое идейное наследие, но, увы, адептов в Швеции не нашел. Зато такие люди нашлись в Финляндии. 83-летний Ахола переехал в город Хямеенлинна и перевез туда на вечное хранение главное свое сокровище — архив, началом которого были дневники мальчика из Вырицы. Простые школьные тетрадки, которые приходилось прятать от злобной мачехи в старый молочный бидон.

 

Загадочные дневники

Обложка 1-го тома дневника. Детские рисунки А. Ахола
Обложка 1-го тома дневника. Детские рисунки А. Ахола

«Ведь дневники эти, что пишу, – это история, которая будет книгой напечатана через 100 лет. Но не вечно же зло всё-таки будет на свете. Об этом я стал думать в последнее время и главное только то, чтобы эти дневники могли бы быть сохранены, как и до сих пор, в тайниках»,  — писал он 23 июня 1914 года. И в 2016-м в Финляндии вышел из печати пятый, последний том «Дневников школьника».

Эта книга с заурядным, ничего особо увлекательного не обещающим названием, поистине уникальна.  На тысячах страниц маленький мальчик описывает внутренний мир ребенка — свой собственный мир — взрослым языком. Рассказывая о своей жизни, он тщательно фиксирует не только события, но и свои реакции на поступки взрослых, на их воспитательные приемы. Как зрелый  педагог рассуждает о необходимости уважать в детях индивидуальность и поддерживать их природную тягу ко всему новому. И невозможно поверить, что рассуждающему 7, 10, 14 лет.

Был ли это необычайно  чувствительный чудо-ребенок с высоким уровнем интеллекта, из тех, кого в конце XX века назовут красивым словосочетанием «дети индиго»? Или дневники на многих тысячах страниц на самом деле странная мистификация? Если  удивительные события, описанные школьником Али Ахола, действительно происходили, то почему другие их участники не оставили никаких воспоминаний? Почему никто из многочисленных учеников Игральной школы не рассказал о таком уникальном опыте потомкам?

Но если все это игра взрослого авантюриста, то как быть с пачками исписанных детским почерком старых тетрадей, хранящихся теперь в архиве признанного художника и философа? Нет на эти вопросы ответа.

Разве что спросить у Света, ставшего морем…

 

При подготовке текста использованы следующие источники:

1. Ahola-Valo, Aleksanteri: Koulupojan päiväkirja osa 1. Hämeenlinna, Elpo ry, 1985. Suomennos: Aleksanteri Ahola-Valo
2.  Ahola-Valo, Aleksanteri: Koulupojan päiväkirja osa 2. Hämeenlinna, Elpo ry, 1990. Suomennos: Ahola-Valo.
3.  Ahola-Valo, Aleksanteri: Koulupojan päiväkirja osa 3. Hämeenlinna, Elpo ry, 1992. Suomennos: Ahola-Valo.
4.  Ahola-Valo, Aleksanteri: Koulupojan päiväkirja osa 4: Hämeenlinna, Elpo ry, 1998. Suomennos: Maini Lehtinen
5. Ahola-Valo, Aleksanteri: Koulupojän päiväkirja osa 5, Hämeenlinna, Elpo ry, 2016. Suomennos: Maini Pekkarinen.
6. Ahola, Ritva: Aika laulaa laulujaan: kertomus suomalaisen suvun vaiheista Pietarissa ja Inkerinmaalla 1860-luvulta vuoteen 1919. — Elpo ry, 2007
7.Ahola, Ritva: Uusi maa.Uusi ihmenen. — Elpo ry, 2015
8. Saarinen Saana: Vallankumouksen  suomalainen silminnäkijä. Aleksanteri Ahola-Valon vuosi 1917 Pietarissa. — Elpo ry, 2017

9. Saarinen Saana: Tapasin Tolstoin. — Finn Lectura, 2015

10. Антон Денисов: Мифы и факты из жизни «белорусского финна» О минском периоде творчества и деятельности художника Алексантери Ахола-Вало. — Белорусская думка, №7, 2018
11.  Алексей Олиферук: «Революция с финским акцентом», документальный фильм. — 2017
12. Видеоинтервью Алексантери Ахола-Вало разных лет.


Интернет-источники

https://www.ahola-valo.fi/
http://vyritsa.ru/