Моё знакомство с подрывными западными радиоголосами началось с приобретения радиоприёмника «Океан»…
Два дня сидел в «Контакте» и тщательно – выпуск за выпуском, год за годом скачивал всё, что осталось от знаменитых когда-то «Рок-посевов» –получасовых музыкальных радиопередач, выходивших еженедельно на русской службе ВВС по пятницам и субботам.
С одной стороны, конечно, это немного смешно – в двадцать первом веке, когда тебе, благодаря Интернету, доступна вся информация, которая только есть на свете, слушать порой очень плохо сохранившиеся эфирные записи тридцатилетней давности – с треском, морзянкой и хищным урчанием глушилок. Хотя Высоцкий на МР3 и Штирлиц на DVD – это тоже по-своему странно, а ведь смотрим и слушаем!.. И как не окунуться вновь в давно ушедшую эпоху, услышав, как бодрый, полный иронии и дружелюбия голос произносит своё знаменитое: «Всего вам самого наилучшего, ребята!»
Моё знакомство с подрывными западными радиоголосами началось с приобретения радиоприёмника «Океан» – громоздкого деревянного ящика с антенной и с гордой красной надписью на боку: «40 лет великой Победе» Скорее всего завод, производивший это чудо техники, очень торопился выполнить план подходившей к концу очередной пятилетки и мне достался бракованный экземпляр, то принимавший на одной волне сразу все радиостанции, то самовольно перескакивавший с волны на волну. Пришлось идти в магазин и требовать замены, с которой мне всё-таки повезло.
Нет, это был далеко не первый приёмник в моей жизни. Но радиола «Бирюса», под аккомпанемент которой прошло всё детство, хоть и имела два коротковолновых диапазона, но была настроена либо на первую, либо на третью программу Всесоюзного радио. 15.00 – детская радиопостановка на третьей, к началу которой ещё надо прибежать из школы, 16.00 – программа для подростков на первой, под которую приходилось обедать и делать уроки, 18.00 – передача для школьников на третьей, плюс к тому, если по телевизору не было интересных фильмов, можно было до позднего вечера слушать «Театр у микрофона» – какой-нибудь взрослый радиоспектакль, шедший без перерывов на новости и рекламу два-три часа. У «Океана» оказалось не два, а целых пять коротковолновых диапазонов – и я сразу понял, зачем мне они понадобятся!
В пятом классе мне дали серьёзное поручение – готовить материал для еженедельных уроков политинформации и для стенда, посвящённого напряжённой, как всегда, международной обстановке. Нельзя сказать, будто свои обязанности я выполнял прилежно – иногда откровенно халтурил и выкручивался как мог, однако с этого момента учителя, ругая меня за какой-нибудь поступок или просто за лень, стали приговаривать: «Ведь ты же можешь стать хорошим идеологическим работником!»
Международной политикой я действительно интересовался, отчасти благодаря радио, отчасти благодаря тем же политинформациям, но временами чувствовал, что воспринимаю всё не как все, что во мне зреет левый экстремист. Мне, например, было немножко жаль свергнутого в Кампучии диктатора Пол Пота, который явно находился ближе к коммунистическим идеалам, чем наши унылые престарелые вожди. Разговоры о борьбе за мир тоже казались скучноватыми – то есть, конечно, как и всё прогрессивное человечество, я осуждал действия вездесущей натовской военщины, но был не прочь собственноручно нанести ядерный удар по Америке.
Все попадавшие мне в руки газеты неизменно начинали читаться с полосы о событиях за рубежом, и особый интерес вызывали статьи о западной культуре, об идеологической борьбе двух миров. Я уже начинал писать стихи и очень хотел узнать, что и как делается у них, чтобы сделать что-то похожее – но по-нашему. То есть, если у них сплошная пропаганда насилия – я тоже его начинаю пропагандировать в своих стихах, но это уже наше, социалистическое насилие, если их рок-исполнители, которых я ни разу не слышал, зашифровывают в своих текстах названия наркотиков, то я в банальный карельский зимний пейзаж акростихом впишу слово «марихуана», о которой даже не знал, как она выглядит. К счастью, когда каких-то голливудских дельцов от искусства начинали ругать на чём свет стоит за пропаганду какого-то го-мо-сек-су-а-лизма, я не понимал, о чём идёт речь и не имел возможности перенять наверняка ценный опыт…
Сегодня мне кажется, что очень многие мои ровесники и люди из поколения чуть постарше когда-то переболели этой детской болезнью крутизны. В определенный момент жизни ведь очень лестно себя чувствовать святее папы римского и человечнее Ленина. Причём не у всех это вовремя проходит. Иногда мне даже думается, что капитализм 90-х был настолько диким и бандитским лишь по одной причине – наши реформаторы постигали теоретическую сторону своей профессии не по книгам выдающихся экономистов, а по ковбойским боевикам и решили повторить увиденное в местных условиях…
Что же касается западной прессы и вражьих радиостанций, то их у нас ругали так, что очень хотелось всё это почитать и послушать самому. По сути дела единственным веским аргументом в дискуссии с нашей стороны было то, что все сотрудники радио «Свобода» получают зарплату в ЦРУ и в конгрессе США. Антисоветских журналистов ловили на мелких фактических неточностях и оговорках, посвящая им целые статьи, но когда дело касалось каких-то принципиальных вещей, типа назревавшего в социалистическом лагере экономического кризиса и сталинских репрессий, ответить было просто нечего. Наконец-то открывшаяся для меня возможность настроиться на короткую волну, увидеть врага в лицо и посмеяться над этими идиотами радовала безумно.
На волне первой попавшейся под руку радиостанции – баптистского «Транс-мирового радио», которое даже не пытались глушить, действительно оказалось очень смешно. Вперемешку с псалмами там проповедники рассказывали наивные и чуть ли не на ходу выдуманные притчи о грехах и подвигах. Например, о том, как в Канаде какой-то фермер на полном ходу переехал трактором с бороной свою маленькую дочку, но девочка не получила ни царапины, поскольку отец, перепахивая её, читал молитвы. «Алилуйя!» – надрывался в экстазе падре, а я недоумевал, почему Бог вместо того, чтобы вот так прикалываться, не вложил всем в голову побольше мозгов?
Китайцы и албанцы, с которыми в начале 80-х отношения были неоднозначными, занудными голосами пересказывали примерно то же, что можно было прочитать и в наших газетах, изредка добавляя в комментарии мелкие упрёки в оппортунизме кремлёвских вождей. Ещё попалась странная радиостанция, где круглые сутки медленно, скучно, проговаривая все знаки препинания, надиктовывались из Москвы материалы для провинциальной прессы. (И на что только люди тратили своё время, когда не было Интернета!) И лишь тех, кого громче всего проклинали обозреватели-международники, слышно не было. Едва только раздавались позывные радио «Свобода», их сразу же накрывала волна искусственных радиопомех.
Удача пришла ко мне только летом. Неподалёку от города Велижа Смоленской области, где я проводил время каждый год с июня по август, находился крупный военный аэродром, почти круглые сутки шумевший своей аппаратурой в эфире так, что никаких специальных глушилок уже не требовалось – иногда, в период каких-то важных учений даже «Маяк» ловился с трудом. Но поздно ночью всё аккуратно отключалось и наступала полная свобода слова.
Так однажды я случайно наткнулся на передачу «Голоса Америки», посвящённую пятой годовщине со дня смерти Высоцкого, которую вела актриса Жанна Владимирская. То, что человек, чья пластинка с песнями из фильма ставилась на проигрыватель каждое утро, при жизни подвергался гонениям, а после смерти даже не удостоился хоть сколько-то соответствующего его звёздному статусу некролога, стало откровением. Реальность начинала поворачиваться ко мне своей невидимой стороной. В других передачах вдруг выяснялось, что академик Сахаров – не псих и не агент мирового сионизма, каким его обычно представляли в пропагандистских телефильмах типа «Заговора против страны Советов», а человек, говорящий очень разумные вещи и стремящийся предотвратить глобальную катастрофу.
Ещё больше потрясли исторические программы о сталинизме. Да, конечно, к своим четырнадцати годам я уже успел не раз услышать о странном 37-м годе, когда зачем-то было расстреляно своими же соратниками несколько героев гражданской войны, чьи подвиги нам ставились в пример. Но в скупых упоминаниях об этом у писателей-деревенщиков и фронтовиков, даже в найденном у бабушки на чердаке хрущёвском издании «Истории КПСС», всё это подавалось как цепь частных случаев, почти курьёзов, незаметных на фоне грандиозных побед социализма. Истинные масштабы репрессий же говорили совсем о другом, и особенно обидным казалось, что узнаю я это от американских историков Ричарда Пайпса и Роберта Конквеста. А не от соотечественников. Прочтение подборки писем «самого человечного человека» – Владимира Ильича, состоявших из одного только слова «расстрелять» – не вымышленных, не засекреченных, просто взятых из официального собрания сочинений, вообще кого угодно могло послать в нокаут. Чёрт побери, как же теперь к вступлению в комсомол готовиться?!..
Сомнения можно было перебить и заглушить только мыслями о высоком. Но литературные программы поднимали в душе не меньшую бурю. Открытием оказалось уже то, что существует классика, о которой ничего не говорят в школе. Удивительные строки ахматовской «Поэмы без героя», которую я полюбил на всю жизнь, и само имя Анны Андреевны, и голос её, сохранённый на уникальных магнитофонных плёнках, приплывут ко мне на коротких волнах. И проза Алексея Ремизова, о которой через двадцать лет придётся писать диссертацию, и пастернаковский «Доктор Живаго». И история многострадального Осипа Мандельштама – вместе с его прекрасными стихами, конечно же, и бунинские «Окаянные дни», и горьковские «Несвоевременные мысли»…
На русской службе ВВС запрещённые книги читали целыми сериалами – с продолжением, дважды в день. И когда в пятницу, ровно в полночь, заканчивалась очередная серия, в эфире звучала заставка – народный женский хор колхоза имени Маргарет Тэтчер затягивал задушевную песню: «Сева, Сева Новгородцев, город Лондон, Би-Би-Си-и-и!»
Впервые я его поймал, когда Сева читал с продолжением книгу мемуаров Джорджа Харрисона «Я, моё, мне». Книга была скандальной, написанной вскоре после раскола Beatles и содержала немало колкостей в адрес бывших друзей. Но это было неважно. Ливерпульская четверка, творчество которой я открыл для себя полтора года назад, всё так же оставалась мерилом всего в отечественной и зарубежной музыке, о ней хотелось знать как можно больше – а информации не хватало. И тут – такая находка! Кроме того, любые намёки на «желтизну» исчезали из текста благодаря манере ведущего. В отличие от всех звёзд подпольного эфира – закоренелых диссидентов и эмигрантов, видевших самого царя, он держался не надменно, каждый выпуск начинал с какой-нибудь злободневной байки – чаще всего автобиографической, затем минут пять сообщал свежие музыкальные новости, изредка вставляя от себя остроумные комментарии и столь же раскованным оставался на протяжении основной части, успевая ещё ставить песни главного героя программы и давать краткий перевод их текстов!
На передачи Севы Новогордцева я подсел всерьёз и надолго. Время для меня теперь измерялось отрезками от пятницы до пятницы, и если по причине сложных погодных условий или остервенелого глушения радиосигнал из Лондона до меня не доходил, настроение резко портилось – казалось, что ещё одна неделя прожита напрасно. Когда же эфир бы чист и спокоен, я слушал внимательно, запоминал имена и названия. Делал беглые пометки в тетрадях и блокнотах.
В ту пору у каждого увлечённого современной музыкой подростка – а увлечены были почти все, всегда под рукой имелась толстая тетрадка-«песенник», в которую от руки записывались тексты любимых хитов – наших и зарубежных, списанных со страниц журнала «Крестьянка» и «снятых» на слух с самиздатовских кассет. Знание языка при этом не имело значения, так что воспетый узбекскими ВИА «Ялла» город Шахрисабз превращался в загадочный Шахризад, а записанная русскими буквами строчка из шлягера Тото Кутуньо «L’Italiano» звучала так: «Лошара ми кантана, лошара итальяно…»
Оформляли тетрадки кто как мог – девчонки чаще всего наклеивали повсюду вырезанные из старых поздравительных открыток цветочки, особо продвинутые меломаны в качестве иллюстраций использовали фотографии эстрадных звёзд. В моём песеннике какое-либо оформление отсутствовало начисто и главными были не тексты песен, а комментарии к ним. Списав из той же «Крестьянки» очередной шедевр, звучавший из всех радиоточек, я мог беспощадно глумиться над ним на трёх-четырёх страницах до позднего вечера, иногда даже забыв сделать уроки.
Иногда я рецензировал недавно купленные пластинки, составлял персональные хит-парады или просто размышлял о жизни – например, цитировал все услышанные сквозь сон на очередном комсомольском собрании маразмы. Это был мой собственный самиздат-самчитат, который показать было некому – да я бы и не рискнул никому такое показать. И стиль всех своих экспромтов я сознательно выдерживал в духе «как бы сказал об этом Сева». Новгородцевский юмор иногда был на грани фола – например, когда ведущий говорил о «первомайском подарке наших украинских товарищей», имея в виду Чернобыль, но он казался настолько заразительным, что, зарядив им свои аккумуляторы, хотелось творить и шутить самому.
Отдельные севины афоризмы нынче можно цитировать только с пометкой: «И гении тоже ошибаются!» В августе 1985-го, например, возглавившая мировые чарты молодая певица была представлена так: вот какая-то попсовая американка итальянского происхождения – красивая, конечно, но с голосом, от которого легко можно заработать катар желудка. Впрочем, кто же тогда мог серьёзно относиться к Мадонне?!..
Некоторые выпуски «Рок-посевов» произвели настолько сильное впечатление, что перевернули кое-какие привычные представления о мире. Такой, например, запомнилась передача о группе «Трубный зов», вышедшая в ночь на Пасху 1986 года. Ровесники мои – восьмидесятники – наверняка хорошо помнят эту нашумевшую в своё время историю, когда простой ленинградский таксист Валерий Баринов, в свободное от работы время занимавшийся сочинением песен, на глубоко засекреченной студии где-то в Прибалтике записал первый русскоязычный альбом в стиле христианского хард-рока и даже умудрился выпустить пластинку в Англии. Окрылённый успехом, он даже попытался вместе с товарищем по группе сбежать на Запад через финскую границу, отмотал за это срок и потом эмигрировал уже на законных основаниях, на радость выступавших по всему миру в его защиту баптистов. Музыка группы уже тогда казалась мне несколько наивной, но полной искренних эмоций, и, послушав интервью с Бариновым, я хоть и не проникся его идеями, но к верующим стал относиться более уважительно. Не могут же, в самом деле, люди так рисковать и принимать страдания из-за какой-нибудь ерунды!
Столь же ошеломительной стала и программа, посвящённая памяти Александра Башлачёва. При жизни поэта записи его альбомов и концертов широкого хождения не имели, и услышать лучшие его песни и стихи многие смогли лишь благодаря «Рок-посеву». К счастью, в феврале 1988 года радиоголоса уже никто не глушил и все слова были вполне разборчивыми, несмотря на весьма неровное качество самих записей.
Боролись с Севой, кстати сказать, не только глушилками, но и другими, более хитроумными способами. Именно на пятничный вечер советское радио ставило самые интересные молодёжные и музыкальные передачи. Толку от этого, правда, было мало. Во-первых любой желающий мог на той же короткой волне поймать радиостанцию «Орбита», транслировавшую на Сибирь московское радио с опережением на два-три часа и получить двойное удовольствие, послушав сначала наших, а потом и ненаших.
Кроме того контрпрограммирование в идеологической борьбе – штука коварная. Уже в самом начале перестройки радиостанция «Юность» начала выпускать в ночь с пятницы на субботу программу «Для тех, кто не спит», авторы которой так обнаглели, что почти сразу же отправили своего лондонского корреспондента на интервью… к Севе Новгородцеву. В конечном итоге из длинной беседы в эфир попал лишь невнятный десятиминутный кусочек. На следующей неделе тех, кто не спит, развлекать было некому…
А тем временем «косить под Севу» у ведущих наших развлекательных программ становилось модным. Особенно этим отличался Олег Гробовников – журналист радиостанции «Юность», один из основателей «Молодёжного канала», а впоследствии – один из первых ди джеев «Радио Рокс», у которого даже голос был подозрительно похожим. Ужасы капитализма и развратную сущность западной культуры он клеймил с таким комсомольским задором, что все его слова воспринимались скорее как издевательская пародия на пропаганду.
Одну из первых своих статей о рок-музыке, опубликованную в газете «Комсомолец» в декабре 1986 года, я закончил то ли с недоумением, то ли с робкой надеждой: «Недавно я узнал, что «Аквариум» работает над своей первой пластинкой. Это – большое достижение, но мы и здесь опоздали. Уже давным-давно на Западе подумали о советской рок-музыке и выпустили альбом «Красная волна», в который вошли записи «Странных игр», «Алисы», «Аквариума» и «Кино». Странно, что нас с нашими же группами знакомит Сева с Би-Би-Си, а не, скажем, Юрий Николаев из «Утренней почты!» Скажу честно – никаких реальных перемен я не ждал, но невольно оказался провидцем. Первой телепередачей, зрители которой наконец увидят, как Сева выглядит, ровно через три года окажется именно «Утренняя почта» с Юрием Николаевым.
А глушение западных радиостанций Горбачев отменил уже через месяц. Теперь если нашим официальным идеологам что-то не нравилось, они писали опровержения в газеты – причём чаще всего в те, которые только они и могли читать. В то же время тон передач заметно изменился – одно дело, когда ты разговариваешь сам с собой и совсем другое – когда видишь лицо собеседника. Менялись остававшиеся неизменными чуть ли не в течение десятилетий сетки вещания.
Русская служба ВВС, зная, кто у неё самая главная звезда, стала делать музыкальные передачи ежедневными, причём музыка слушателям предлагалась очень разная – ретро, джаз, авангард, и даже английскому языку теперь обучали по текстам песен Джорджа Майкла и Стива Уандера. Героем нового времени сделался ведущий ретро-программы «Бабушкин сундук» некто Сэм Джонс. Он был суетлив, криклив и несколько вульгарен, показывая всем своим видом, какой он стопроцентный американец и временами проговариваясь о каких-то приключениях из прошлой жизни, прошедшей в советской глубинке. Неудивительно, что такой буйный малый продержался на плаву всего два года. В прощальном выпуске «Сундука» Сэм будет ругать заполонившую все телеканалы попсу и употребит слово «дерьмо» не меньше полусотни раз.
В общем, фигура это будет скорее комическая – однако кое в чём Джонс окажется настоящим революционером. Например, он первым стал принимать телефонные заявки из России в прямом эфире и даже устроил интерактивное интервью с самим Полом Маккартни. Правда, поначалу наши люди не умели связываться с дальним зарубежьем, забывали набирать коды и сводили с ума своими ежеминутными звонками редакцию одной крайне консервативно настроенной московской газеты… Сева же долгое время ещё по старинке устраивал спецвыпуски «Рок-посева» по письмам, приходившим какими-то тайными неподцензурными каналами. Конкурентов, впрочем, он не боялся. Ведь его в эфире стало втрое больше!
В ноябре 1987 года, как раз в день, когда страна праздновала семидесятую годовщину октябрьской революции, вышло новое часовое ток-шоу «Севаоборот», в котором, помимо Новгородцева, участвовали ещё два популярных «бибисейца» – джазовый обозреватель Алексей Леонидов и историк, бывший политзек сталинского призыва Леонид Владимиров, а также гость со стороны. Беседа, как правило, шла живая, раскованная, а темой могло быть что угодно – от новой книги Виктора Суворова до сексуальной революции или новых методов лечения от облысения.
Первый выпуск, например, был посвящён выходу в Англии знаменитой книги Артемия Троицкого «Рок в СССР», которой устроили такой жёсткий разбор, что обиженный критик был вынужден оправдываться через «Комсомольскую правду». Ещё большим скандалом оборачивались для программы некоторые заявления Владимирова, касавшиеся малоизвестных фактов истории. Ради опровержения идеи о том, будто марш сталинских соколов «Всё выше, и выше, и выше» был содран с известного нацистского марша, радиостанция «Юность» даже целый радиоспектакль записала. Многих ли переубедило сие произведение – неизвестно, но столь болезненная реакция тоже может считаться свидетельством успеха…
Напечатанная в августе 1989 года в газете «Комсомолец» моя статья о Севе называлась «Севаоборот по-английски». Бесхитростный текст объёмом в три машинописные страницы – краткое напоминание биографии радиоведущего, критическая оценка всех его проектов и призыв наконец-то отнестись без враждебности к творчеству человека, так много сделавшего для расширения нашего кругозора в годы «холодной войны»… О том, что это была первая в Союзе положительная публикация о нашем герое, я узнаю через два месяца из очередного «Севаоборота». Всё произошло как-то очень вовремя – стали открываться границы и кое-кто их начал пересекать туда и обратно.
Вот так однажды гостями лондонской студии стали наши земляки – Александр Фёдоров и Виктор Зубов, основатели и руководители самого влиятельного новгородцевского фан-клуба – рок-синдиката «НОРИС», базировавшегося в Петрозаводске. Я с этими людьми никогда знаком не был, хотя, по слухам, один из них жил чуть ли не в соседнем дворе, зато они внимательно следили за прессой и прихватили с собой, помимо номеров своего самиздатовского журнала, несколько газетных вырезок. Меня тоже цитировали и обсуждали достаточно продолжительное время. Увы – мне не повезло. Это были первые недели учёбы на филологическом факультете Петрозаводского университета – самые трудные и полные хлопот. Домой иногда приходилось возвращаться очень поздно, и к той программе удалось подключиться ближе к концу. Из всего услышанного особенно запомнилось радостное резюме Владимирова: «В России слово правды всегда приходило с периферии!»
Потом о Севе будут писать и снимать все, кому не лень, – особенно во время первого официального визита на родину. В новогоднюю ночь он даже чокнется с телезрителями бокалом в популярной «Программе А». В 90-х его звезда тоже не померкнет – авторские программы, сделанные по уже привычным лекалам «Посевов» зазвучат на Радио России и на «Маяке», выйдет несколько книг, составленных по мотивам старых программ и представляющих собой маленькие рок-энциклопедии.
Вот только отношение к радиоголосам уже никогда не будет прежним. На их волну мы будем настраиваться разве что в дни очередных путчей, когда телевидение с утра до вечера примется крутить «Лебединое озеро», вместо того чтобы давать оперативную информацию о происходящем.
Наконец, в конце 1993 года в гроб совкового прошлого вбили последний крепкий гвоздь – в местном FM-диапазоне, прежде радовавшем слух только тихим шипением и потрескиванием, зазвучали позывные «Радио Рокс». Здесь крутили всю тот же англоязычный рок-мейнстрим, на котором я вырос, только круглосуточно и в стереофоническом качестве. Теперь «Рок-посевы» совпадали по времени с эфирами обаятельной и звонкоголосой Кати Нестеровой, уйти от которой к Севе не хватало никаких сил.
О том, что в начале нового века русская служба ВВС закроет свою самую популярную музыкальную передачу, а десятью годами позже вообще перестанет существовать за ненадобностью, пресса сообщит мимоходом, как о какой-то третьестепенной новости – и я не испытаю в связи с этим почти никаких эмоций. Все мы когда-то, выполнив свою миссию, станем частью истории. Вопрос лишь в том, какой именно частью?
Сейчас мы живём в мире, который не знает, что такое информационный голод. Каждый сам выбирает, знать или не знать, верить или не верить, и вся эта наша свистопляска вокруг глушилок тридцатилетней давности кажется почти смешной. Сколько финансов было вбухано в пропаганду и в контрпропаганду с обеих сторон «железного занавеса», сколько судеб и карьер сломано – а для того, чтобы отправить всех врагов на заслуженный отдых, нужен был всего лишь пустяк. Перестать считать слушателей и зрителей дебилами, которые неспособны разобраться, что хорошо, а что плохо!
Несколько томов своих «песенников» я до сих пор храню в верхнем ящике письменного стола, хотя в последний раз заглядывал в них двадцать пять лет назад – чтобы вписать текст новой песни группы «АукцЫон» «Вот так я стал предателем». Очень дороги мне эти потрёпанные общие тетрадки в клеёнчатых обложках. Всё-таки премудростям журналистской профессии меня никто никогда не учил, поскольку в 90-х у филфака местного университета ещё не было отделения журналистики. Многого я до сих пор не знаю и не понимаю, до многого доходил своим умом слишком долго, но у меня были достойные заочные учителя – ранние статьи Троицкого и передачи Новгородцева. Отправить на свалку написанное под их влиянием – всё равно, что плюнуть в лицо своим учителям!
Кстати, радиоприёмник «Океан», несмотря на почтенный возраст, на здоровье не жалуется. За это время у меня вышло из строя два музыкальных центра Samsung, три магнитолы какого-то подозрительного азиатского происхождения и один компьютер, сгоревший в результате короткого замыкания. Говорят, будто всемирно известные фирмы, обслуживающие общество потребителей-шопоголиков, специально закладывают в производимую ими бытовую технику дефекты, чтобы она не могла служить нескольким поколениям. Промышленность же тоталитарных стран всегда готовится к грядущим войнам и выдаёт продукцию, выдерживающую условия, приближенные к боевым. Сколько раз я ронял со стола мой многострадальный ящичек, заливал клеем и тушью, забывал на целую ночь на балконе – живучий, сволочь, и даже не очень-то заметно облупилась надпись «40 лет великой Победе»
Только вот на кой мне сейчас его пять коротковолновых диапазонов, совершенно непонятно. У меня же есть Интернет, в котором можно найти всё-всё! Ну, кроме разве что того выпуска «Севаоборота», в котором обсуждалась моя статья. От передачи для истории, кажется, осталось только краткое упоминание на официальном сайте Севы – но ни аудиозаписи, ни стенограммы! А мне очень бы хотелось иметь её в своем домашнем архиве – не для того, чтобы потешить болезненное тщеславие, а просто как сувенир из весёлой рок-н-ролльной юности…
