Владимир Берштейн

Стоит ли просить прощения?

На вопросы читателей отвечает
психотерапевт-конфликтолог Владимир Берштейн

«На меня обиделся один человек. Причем я не чувствую себя виноватой. Но чтобы не продлевать ссору, я попросила прощения. Мы помирились. Меня эта ситуация не беспокоит. Но другой мой друг сказал, что это унизительно – просить прощения, если ты не виноват…     Ольга».
В старом анекдоте жена, завершая ссору, говорит мужу: «Хорошо, пусть я не права! Но ты по крайней мере мог бы попросить у меня прощения». А если серьезно, то следует признать, что Ольга, попросив прощения за то, в чем не считала себя виноватой, пошла на существенную уступку обидевшемуся человеку. Практика межличностных отношений убеждает, что следует избегать принятия на себя вины без убедительных доказательств.
И обида, и ощущение вины, и все прочие  чувства сугубо индивидуальны и субъективны. Понятно, что разные люди по-своему оценивают слова и поступки как собственные, так и окружающих. И если я, скажем, обиделся, это вовсе не означает, что меня на самом деле обидели. Просто я именно так воспринял и интерпретировал происшедшее.
По идее все недоразумения лучше всего выясняются и устраняются в процессе откровенного разговора. Недостаточно просто выказать обиду, следует еще и разъяснить, в связи с чем она возникла. Тогда истинному или мнимому обидчику легче понять обиженного, поставить себя на его место и извиниться, даже в случае несогласия со своей виной. Точно так же разумно аргументировать позицию, когда не видишь нужды извиняться. Возможно, обиженный придет к выводу, что проблема, как говорится, яйца выеденного не стоит.
Одним словом, при любых конфликтах следует стремиться к бесхитростному разговору заинтересованных сторон. К сожалению, это не в российской традиции и не присуще нашей культуре. Мы, как правило, склонны абсолютизировать собственные ощущения и искренне не понимаем, а то и негодуем, когда другие с ними не согласны. Сразу либо начинаем дуться, замыкаемся в себе и прерываем контакты, либо способны устроить разборку, в которой каждый слышит только свои доводы.
Прояснять все в спокойном партнерском диалоге не приучены и не очень-то умеем. Более того, сплошь и рядом претендуем на то, чтобы обидчик самостоятельно догадался о наших чувствах, расшифровал их по тону, а то и полному молчанию, жестам, выражению лица… И отреагировал бы только ожидаемым для нас образом. Иначе он или она – «нечуткие» и даже просто «не любящие» нас люди! Так из-за чего-то невысказанного, неуточненного, возможно, просто из-за пустяка рушатся многолетние отношения.
Я не берусь судить, правильно ли Ольга сделала, извинившись за вину, которую не признала. Могу только предположить, почему она так поступила. Просто отношениями с тем человеком она дорожит больше, чем своими сиюминутными чувствами. Ради сохранения отношений и поступилась самолюбием.
Ее второй друг не вправе давать здесь оценку исходя лишь из того, что в подобной ситуации он, возможно, поступил бы иначе. Может, да… А может, нет… Это зависит от его отношений с тем, кто ждал бы извинений. Согласится ли друг-«оценщик» расстаться, например, с любимой женщиной или другим близким человеком только из нежелания унизить себя всего лишь вежливыми словами «прости», «виноват»? И являются ли они истинным унижением? Очень непростые вопросы, на которые у меня нет однозначных ответов. Поскольку всплывает принципиальный момент – разница между искренним раскаянием и чисто ритуальным извинением. Но это отдельная тема.
В любом случае мы не должны распространять свои взгляды, жизненные установки на окружающих и ожидать от них только одобряемых нами реакций. Люди вольны действовать по своему разумению. Скажу больше: я отношу себя к разряду тех психотерапевтов, которые считают, что в каждом отдельном случае человек поступает единственно возможным для себя образом. Иначе он поступил бы иначе.
«Лицей» № 12 2009