Толпа провожающих уже стояла у вагона. В свете фонарей холодными пушинками падал снег.
– Если получится, не возвращайся, – наставляла Машка, гладя ее руку резкими, нервными движениями. Лучшая подруга. Говорят, друзья за границей теряются. Алена в это не верила – как можно потерять Машку? Они же с детского сада вместе, с первого до последнего звонка за одной партой, даже живут в одном доме – номер 20 по Кирова. Машка утверждала, что это из-за дома у них «двадцать» – любимое число, но все, конечно, началось со школы, двадцатой физико-математической. А потом уж набежало остальное: маршрут автобуса, возившего их в университет, номер папиного кумира Третьяка, день рождения Андрея Кончаловского – идола мамы. Ну, а три месяца назад, двадцатого сентября, она встретила его.
Толку-то. Ей все равно уезжать, ничего бы не вышло. Все и было-то только в ее голове. Он просто помогал ей с языком – всем уезжающим на стажировку студентам от международного отдела полагался нативный спикер, в качестве репетитора. Ей достался Маг. Это прозвище, конечно, потому что показывал фокусы, по-настоящему его звали Майк.
Майк тоже пришел на вокзал. Ее взгляд иногда натыкался на его, и время от времени в уши залетал теплый голос с мягким заграничным «р». Если бы не он со своими фокусами, все бы тут давно уже рыдали, подумала Алена, а так только самые близкие: Машка да мама. Папа курил чуть поодаль – мама отогнала – и делал вид, что в глаза попал дым.
Мама держала дочь под руку, прижимая к себе через толстое пальто крепко-крепко, не повернуться. Немолодая она уже, кольнуло в сердце, сорок три, папе вообще сорок пять, как же они тут без меня?
И, конечно, заревела. Столько держалась, и на тебе!
Машка сняла варежку и начала вытирать подругины ручьи платком.
– Все будет хорошо, ну что ты? – повторяла, моргая мокрыми ресницами. – Тебе сколько лет, забыла? Это же наш счастливый год! Я вот тебе завидую – ты там новую жизнь начнешь!
Хоровод девичьих шуб с вкраплениями черных мужских дубленок окружил всхлипывающий треугольник.
– Не забывай нас там, – запричитали разными голосами. – Пиши почаще! – Звони! – Сейчас ведь можно бесплатно!
И заспорили, какая программа лучше, «Вайбер» или «Скайп», повытаскивали зачем-то телефоны.
Машка оттерла галдящий гурт:
– Не слушай, Лека. Забудь все, что здесь было. – И добавила в самое ухо, почти коснувшись губами: – И его забудь!
Алена кивнула, шмыгая носом. Машка единственная знала ее секрет. Ну, который только в голове, конечно.
– А тьепер окус-покус! – громко объявил объект тайных воздыханий.
Народ зааплодировал с энтузиазмом и выстроился в кружок.
– Кто уизжаит тот вибираит! – Маг, встав перед уезжающей на одно колено, раскрыл веер двадцатидолларовых купюр. Когда Алена вытянула одну, выпросил у зрителей ручку и велел написать «на деньишки лубое слова».
Она хотела написать «Майк», но этого делать было нельзя. «Алена» тоже не годилось, деньги – не место для автографа. Накорябала в итоге «20».
Фокусник подмигнул, стащил с белобрысых вихров шапку-ушанку (этого ужасного кролика он купил на рынке и очень гордился), показал всем, мол, пустая, проверьте (некоторые пошуровали рукой), и, смяв «деньишку», кинул на дно. После чего водрузил головной убор обратно, завязал завязки и под радостное улюлюканье поболтал головой. Наконец, решив, что время изумлять пришло, наклонился и вынул голову из ломящейся от двадцатидолларовых купюр ушанки.
Раздался общий восторженный вздох: – Как ты это сделал? – Вау! – Молодец какой!
– Эта ищо ни всьо, – отмахнулся волшебник. – Типер нада искат щасливу деньишку!
Он опять опустился на одно колено и протянул Алене шапку. Она со смущенной улыбкой нырнула рукой на самое дно и уцепила первую попавшуюся бумажку.
– Расвирнут! – потребовал Маг.
Зрители притихли в ожидании чуда. Алена развернула, ахнула и показала всем – ее двадцатка! Но как? Невероятно!
Все захлопали, засвистели, девушка, все еще с удивлением на лице, протянула купюру хозяину, но он не взял: – Тьебе, для щасти.
И в этот момент грянуло «Прощание славянки» – для одиннадцатичасового московского всегда ее ставят. Можно подумать, весь состав уезжает навсегда.
– Отъезжающие, заходим в вагон! – скомандовала проводница.
Все заговорили одновременно, стали хлопать по плечам, целовать. Совсем близко возникло мамино лицо с неестественно огромными глазами.
– Будь счастлива! Это твоя главная задача, поняла? Поняла, дочура?
Но она ничего уже не могла ответить, только обнять последний раз мамин воротник и вдохнуть запах папиного пропахшего табаком шарфа.
Мир поплыл из-за хлынувших слез и даже из окна вагона долго еще был размазано-соленым.
Только после следующей станции стало чуть легче. Попутчица по купе читала книжку, не задавая вопросов. Принесли чай. Алена полезла в карман за мелочью, нащупала мятую двадцатку, вытащила на свет. И в тот же миг разлилось-затопило грудь негаданное счастье: на реверсе банкноты, прямо по фасаду Белого дома было выведено корявыми русскими буквами «Я люблю тебя».
