Случаются дни в декабре, когда тебе кажется, что бог уходит в отпуск. Он запирает свой выстуженный дом, относит кошку соседям и отправляется путешествовать. Он одет в свитер грубой вязки с высоким горлом, куртку с капюшоном и меховые ботинки. За плечами у него рюкзак, в котором лежит термос, галеты, бритва и теплые носки.
Где-то под Вожегдой бог ловит попутку и едет по засыпанной снегом дороге, едва угадываемой в северном еловом мраке. Навстречу ему движутся лесовозы, выдающие себя издалека скрипом бревен, некоторые из которых изуродованы шрамами морозобойных трещин.
Смердящие соляркой и копотью, грузовики вырастают из метели и стремительно проносятся мимо рассерженными драконами. Их фары это чаши, содержащие концентрат слепящего света, которым заправлены настольные лампы во всех полицейских участках мира.
В декабре мир покидает милосердие…
Нет, не так… Случаются еще, слава богу, дни, когда ты просыпаешься и ощущаешь приятную пустоту под сердцем, зовущую заполнить ее чем-то таким же невесомым; когда ты не вползаешь, как обычно, в рутинные дела, будто тучный трубочист в печную трубу, а седлаешь время, подстраиваешься под его едва заметную кривизну и несешься ошалевшим серфингистом, не уворачиваясь от брызг.
В такие дни «молнии» застегиваются без запинки, шнурки развязываются без узлов. Заусенцы удаляются безболезненно, ботинки не пропускают воду, пиджак сидит как влитой. Победный посвист чайника непонятным образом напоминает тебе о девушке, у которой ты ночевал год назад. Кофе заваривается в нужной пропорции с первого раза, избавляя тебя от необходимости подливать кипяток или добавлять сахар.
Ты спускаешься по лестнице, насвистывая замшелый хит Oxford Circle, о котором в радиусе десятка километров не знает никто, кроме тебя. Ты идешь нарочито расслабленной походкой боксера, выигравшего последний бой нокаутом. Ты наслаждаешься всемогуществом, ты почти танцуешь, пригласив в партнерши самую таинственную женщину – свою тень.
Пламя зажигалки не гаснет, сигарета тлеют аккуратным ободком. Дороги свободны от пробок, светофоры мерцают изумрудом, страдающие насморком водители вытирают нос предплечьем.
По радио рассказывают о затерянной в тропической лесах бразильской деревне, все население которой владеет игрой на различных музыкальных инструментах, и где с утра до позднего вечера звучит музыка; одни умирают, но им на смену приходят другие, которые тоже ничего не знают о пентатонике, органном пункте, знаках альтерации и синкопах, однако это не мешает им участвовать в магических обрядах приобщения к тихому океану звуков, ориентируясь исключительно на врожденное чувство ритма и спонтанную симпатию к нонаккордам.
Мальчишки, сидя на корточках, жуют эклеры. Люди вежливы и остроумны, их парфюм тебя не раздражает.
Покупки совершаются на ровную сумму, избавляя тебя от необходимости выуживать из карманов мелочь и выполнять арифметические действия, унижающие возможностью ошибки.
В кофейне пахнет карамелью, табаком и лаймом, заученные улыбки официанток кажутся искренними, и ты не имеешь ничего против того, что тебя все-таки обсчитывают.
Заполучив свой мокко, ты сидишь за столиком в углу, а где-то под потолком, в колонках, тихо шелестят песни Velvet Underground, отлакированные до совершенства.
Газета, что лежит перед тобой, предлагает махнуть на море, продать земельный участок, произвести размен квартир или стать хозяином трех комнат улучшенной планировки, в которых ты мог бы дразнить друзей отсутствием мебели или наличием барной стойки.
В пику мудрецам из Сен-Виктуарского аббатства ты рассуждаешь о строении шара, расположении звезд, силе ветра, жизни растений и корней. Ты воспринимаешь умножение как очень быстрое сложение, ты приводишь сущее к единому знаменателю, ты не дробишь дроби – именно так ты восстанавливаешь самоуважение в области математики, — чувство, которое чуть было не утратил в магазине.
Ты думаешь о том, что если отвлечься от будничной чехарды, положенной на алтарь выживания, и прислушаться к тому, что обычно остаётся неуслышанным за ярмарочным, карусельным гулом повседневности, то аморфные комочки слизи, когда-то не принятые всерьёз эволюцией, обретут свою истинную форму и шагнут на поле для гольфа, повергая статистов в ужас. Но тебя это не пугает.
Вечер полон кошачьей грации, и ты, проживая это волнующее настроение, пытаешься заигрывать с девушками, что спешат по своим делам, возможно, не таким уж и невинным.
Ты чувствуешь, как внутри тебя соединяются все улицы города, ты являешься для них тем зазеркальем, где пересекаются прямые, точкой, в которой встречаются лучи. Ты выражаешь согласие с идеей вечного возвращения, но считаешь своим долгом уточнить величину периодов возврата – не тысячелетья, а доли секунды.
В такие моменты волшебство просится в гости, ангелы касаются тебя своими мягкими крыльями, перегородки реальности складываются, словно бумажные стены в японских домах, и жизнь внезапно сводится к желанию освободиться от неясного томления где-то в районе поясницы.
А потом ты просыпаешься…
