В июле в Музыкальном театре Республики Карелия состоялась премьера балета Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта» в постановке Кирилла Симонова. Художник-постановщик – Эмиль Капелющ, художник по костюмам – Стефания фон Граурок, художник по свету – Александр Мустонен. На первое представление были приглашены солисты Литовского Национального Театра оперы и балета – Мартинас Ремейкис и знаменитая Эгле Шпокайте. И это не случайный выбор: Мартинас и Эгле – ведущие солисты в своем театре, танцуют там и балет Симонова «Дездемона». Интересно, что Эгле Шпокайте исполняет Дездемону и в драматическом спектакле Някрошуса. Они же танцевали Ромео и Джульетту Симонова в августе этого года на вновь возрожденном фестивале балета в финской Савонлинне.
Еще за день до премьеры нам удалось встретиться с Эгле и немного поговорить о предстоящем спектакле и о балете вообще. Балерина не возражала против включенного диктофона. Нам показалось, что часть разговора могла бы быть интересной читателям. Поэтому, почти без комментариев, предлагаем Вам расшифровку диктофонной записи.
– В Вильнюсе ты уже танцевала Джульетту…
– Уже много лет. В постановке М. Ростраповича с хореографией В. Васильева. Для меня было важно то, что автором идеи и постановщиком спектакля был именно Мстислав Леопольдович. Он был знаком с Прокофьевым. Наверняка поэтому ему захотелось поставить балет так, как задумывал композитор. В современных, да и в канонических балетных постановках «Ромео и Джульетты» музыка сокращена, номера зачастую переставлены – частая практика в балете! Рострапович и Васильев сохранили все номера партитуры, их цель была сделать музыку одним из главных действующих лиц спектакля. Вообще, проект создавался для открытой площадки, по-моему, в Греции. Но балет прижился на нашей сцене, наверное, потому что здание нашего театра современное, и хореография современная… А музыка – от Бога.
– Как в Вильнюсе обстоит дело с балетом?
– Ой! Не буду говорить…
– Ну, я помогу, конкретно меня интересует состояние балета в Литве вообще, после приобретения самостоятельности, и сейчас, во время кризиса?
– Очень трудный вопрос… Потому что я не равнодушна к тому, что сейчас происходит в нашем балете. Парадоксально, но, когда я училась в Вильнюсе балету в советские времена, у нас было ощущение, что в Литве появляется свой балет, свой стиль, и даже своя школа. Сейчас их больше нет. Так мне кажется. Парадокс заключается и в том, что (это, конечно, мое личное мнение) именно сейчас наш балет превращается в провинциальный советский. Причем не в хорошем смысле. Выплывают все отрицательные свойства советского балета: отсутствие собственного, национального стиля, индивидуальности, самобытности труппы… Вот, были определенные идеологические запреты, но при этом (вопреки этому!) было лицо, а сейчас лица нет… С другой стороны, наши артисты всегда отличались особенной индивидуальностью. Переносы балетов звучат у нас по другому, исполнение – хорошим вкусом, продуманной ролью. Пример этого – Мартинас Римейкис, мой сегодняшний партнер.
– Засилье русской школы?
– Нет. Русская школа и советская школа – разные вещи. На эту тему можно долго говорить, но, если упростить вопрос, то получается, что русская школа – это очень хорошо, а советская – очень плохо. Так мне кажется.
– Какие партии сейчас танцуешь?
– Классические? Жизель, Фея Сирени, Спящая Красавица… Из неклассических: Джульетту, Анну Каренину Ратманского, Красную Жизель и Русский Гамлет Эйфмана, Дон Ки-Хот, Мерседес… А! Конечно, Дездемону. Простите, если что-то забыла.
– Что танцевала в Хельсинки и как принимала там публика, какая она?
– Первый раз я познакомилась с финской публикой около десяти лет назад. В Хельсинки проходил балетный конкурс. А у меня тогда был такой период, когда я участвовала во многих конкурсах. В Финляндии меня приятно поразила демократичная атмосфера. Никто не шептался по углам, все было предельно открыто.
– И потом тебя пригласили в финскую оперу…
– Если честно, то нет. У них есть традиция продолжать сотрудничество с лауреатами конкурса. Но про меня забыли. Это наверняка благодаря Алексею Ратманскому я станцевала шесть спектаклей в Хельсинки. Дело в том, что при постановке «Анны Карениной» в Финляндии были травмированы все балерины, репетировавшие главную партию. Премьера была под угрозой. И у Алексея спросили: кто может станцевать? Он назвал мое имя. Когда я приехала в Финляндию, меня, конечно, сразу вспомнили и обрадовались, спросили: что ты делала эти 10 лет?..
– Какая публика самая трудная?
– Раньше публика в Европе была очень сдержанная, и литовская публика в те времена была очень похожа на европейскую. Теперь в Вильнюсе публика стала более … «демократичной», эмоционально более свободной, иногда даже не очень культурной.
В Финляндии первое мое выступление было встречено настороженно. И поэтому этот, первый спектакль для меня был безусловно трудным. Но мне повезло (вообще, в этом финском проекте мне везло постоянно), что я танцевала этот спектакль 6 раз. Уже на втором спектакле, наверное, благодаря хорошей критике, была совсем другая атмосфера. Уже чувствовалась отдача тепла со стороны публики. И с каждым спектаклем все больше и больше… А какая публика самая трудная?.. Не знаю. Я не люблю, когда зритель приходит на какое-то конкретное шоу, когда он не готов к тому, что он будет удивлен, очарован. И еще: я не люблю, когда аплодисменты раздаются некстати. В «Дон Кихоте», после фуэте – пожалуйста! Это как раз спектакль-шоу.
– Когда ты впервые узнала о Симонове: до «Дездемоны», или во время?
– Когда по театру прошла информация о том, что он будет ставить. Сначала предполагался совсем другой хореограф. А когда узнала, что буду работать с Кириллом, то навела о нем справки, узнала о его работе с Шемякиным в «Мариинке».
– Как прошла ваша первая встреча: ты вела с ним себя поначалу настороженно?
– Нет. Во-первых – сразу же проявился высокий профессионализм! Это самое важное и самое приятное в работе с балетмейстером! Мне стало интересно и понравилось сразу. Я люблю все новое, современное. У нас часто современный танец называют «модерном», но это не так. Все-таки неоклассика – это особое направление в современном танце, основанное на классических традициях, но переосмысленное современником. И Кирилл именно такой человек. Я очень часто в Литве говорю о том, что предпочитаю западный неоклассический танец, а не российско-советско-неокласический. Действительно, я считаю, что он мне ближе. Но Кирилл – хореограф с безукоризненной русской классической школой. И при этом у него так много интересных «новых классических», то есть «неоклассических» мыслей, такой интересный и самобытный балетный язык, настоящий! С ним безумно интересно работать… Кто-то очень умный сказал: «Из ста хореографов только два-три придумывают что-то новое, развивая балетное искусство. Остальные только используют их открытия». И Кирилл – один из этих трех. И это большая радость для артиста – работать с ним во время постановочных репетиций, когда эти открытия происходят у тебя на глазах. В этом смысле вашей труппе очень повезло!
– Но российские столичные критики очень неравнодушно критикуют творчество Симонова…
– Мне кажется, что это нормально. У вас очень глубоки традиции русской балетной школы. И критики, естественно, борются за сохранение этих традиций…Наверное, Кириллу было бы гораздо легче сделать карьеру где-нибудь в Голландии или Германии.
– Ты говорила, что у Кирилла прочный фундамент русской классической школы, позволяющий ему делать чудеса в современном танце. А как ты считаешь, современный хореограф Симонов больше российский или европейский?
– Я считаю, что из всех творческих людей, с которыми я встречалась, он один из самых интеллектуальных и эмоциональных. И очень важно то, что он еще и потрясающий режиссер. Видно, и я знаю это, что он много читает и думает. Это очень важно. Потом он создает команду единомышленников-постановщиков и рождается спектакль. Не балет, а именно спектакль, действие…А европейский он или российский?.. Наверное, и такой, и такой. Я думаю, что мы с Кириллом так понимаем друг друга потому, что он представитель петербургской школы, которая когда-то участвовала в создании литовской балетной школы. И то, что он родился в Карелии, тоже сближает нас, потому что у нас похожие темпераменты, характеры. Мы склонны все происходящее пропускать через голову и сердце. И, может быть, мы более закрыты в жизни, но абсолютно свободны на сцене.
– С какими хореографами ты работала?
– Кристоф Пастор, Васильев и Эйфман, А. Сигалова, Арпинно, и, конечно, Симонов. И наш литовский хореограф Сморигинас Юриус, Он очень большое влияние оказал на мою карьеру, потому что в мой «конкурсный период» я танцевала современную хореографию именно его, и получила известность в России в том числе и благодаря ему. Очень большое влияние на меня оказал Кристоф Пастор, который сейчас работает в Амстердаме и по всему миру (он мой учитель вкуса). А самый мой любимый балетмейстер – Киллиан, тоже голландец. Кстати, еще один факт, почему мне близок Симонов: в нем чувствуется Киллиан. Но это профессиональные нюансы. Конечно, в первую очередь Симонов похож сам на себя! Кирилл мог бы ставить бессюжетные балеты, как, например Киллиан: просто музыка соединяется с какой-нибудь философской мыслью или идеей, и появляется хореографический номер. Симонов ставит более сложную задачу. У него все балеты сюжетные. Но при этом в них есть и философия, и идея. Он очень хороший режиссер.
– С кем из хореографов было работать труднее всего (в хорошем смысле)?
– В хорошем смысле со всеми талантливыми людьми работать должно быть трудно. В том смысле, что они сами работают на пределе, и от тебя требуют того же, будь то Някрошюс, или Ратманский. Как раз наоборот! Я с удовольствием перечислю хореографов, с которыми мне было работать трудно, потому что это и есть настоящая творческая работа. А вот с кем мне было работать «легко», говорить не буду… Такой вот дипломатический ответ… Ну, вот, например Алексей Ратманский по стилю работы – противоположность Кириллу Симонову. Его (Алексея) невозмутимость иногда доводила меня почти до истерики! Но все закончилось замечательно, и я танцую его балет! Это всего лишь пример. Но получается закономерность: было трудно, а результат замечательный! И благодаря Ратманскому и фестивалю в Савонлинне, я здесь.
– Но это, насколько я знаю, не так. Кирилл сам выбрал тебя на роль Джульетты, абсолютно не думая о том, что ты так популярна в Финляндии, в том числе и благодаря Алексею Ратманскому. Есть мнение, что современная хореография легче, чем классическая. Она требует меньше сил. Ты согласна?
– Абсолютно неправильно. Чтобы танцевать неоклассику, нужна классическая основа. То есть артист уже должен быть хорошо знаком с классикой, познать этот репертуар на практике. И только после этого он может танцевать неоклассику. Другое дело, что в неоклассике можно скрыть какие-то недостатки классического балетного артиста: это все очень узкопрофессионально: любитель балета может не заметить каких-то оплошностей в хрестоматийном классическом танце, а настоящий профессионал скажет: «Безобразие!». На изменчивую красоту эти оплошности, может быть, и не влияют, но на школу и стиль влияют безусловно. Вот почему важно хранить традиции и соблюдать стиль. В современном классическом танце очень много движений в единицу времени, что позволяет скрывать изъяны. В старинной классике все открыто, и, поэтому видно, насколько чисто и точно балерина исполнила то или другое па, танцевальный элемент, или трюк.
В общем, в твоих словах есть доля правды. Но мы говорим о вещах не абсолютных. Невозможно классику считать белой, а неоклассику черной. В обеих есть и то, и другое…Я думаю, что классический танцовщик, которому посчастливилось станцевать большую часть репертуара, все равно приходит к неоклассике, потому что ему необходимо развиваться, ему должно в определенный момент стать интересно танцевать не только классику, но и те танцы, которые ставятся сегодня. А, если ему, или ей достаточно «старой доброй классики», то… то, наверное, это не артист, не художник, а просто ремесленник.
Безусловно, классическая хореография тоже не стоит на месте. На нее оказывают влияние другие искусства, современная культура. Например, откуда пришла в балет тенденция высоко поднимать ноги? Из гимнастики, наверное. Современная эстетика идеала человеческой красоты тоже изменяет балет: слава Богу мы можем объективно это изучать по записям и кинопленкам.
– Кирилла критики «обличают» в том, что у него очень много движений из фигурного катания. Намек на то, что он сотрудничал с Алексеем Мишиным, тренером Евгения Плющенко – чемпиона мира, с программой на музыку Игоря Корнелюка «Город, которого нет» из популярного сериала «Бандитский Петербург» В. Бортко, где Кирилл был хореографом.
– И эти критики считают, что это плохо? Но Симонов не первый, кто это использует! Многие сегодня используют движения не только из фигурного катания, но и, например, из восточных единоборств. А мой любимый Киллиан использует фрагменты танцев первобытных племен. Это прекрасно и очень интересно!
– Твое творчество соприкасалось с Шекспиром не раз…
– Я понимаю, к чему ты клонишь. Дездемона и Джульетта? Но еще есть «Сон в летнюю ночь»… и все? Да, пожалуй, и все. Някрошюс разбирал Шекспира, анализировал его. А Кирилл просто предлагал мне свои рассуждения по этому поводу. Это абсолютно два разных проекта, и я до сих пор не готова сказать, какой проект на какой повлиял. Я предупредила твой следующий вопрос? Но мне жаль, что Някрошюс и Симонов не встретились…
– В постановке «Ромео и Джульетты» Васильева все отталкивалось от музыки. И мне, и другим была предоставлена абсолютная свобода в трактовке образа Джульетты. Я читала Шекспира, и делала, что хочу, сама. Я очень много читала тогда, и думала… И мне очень приятно, что сейчас, когда мы говорили с Кириллом об этом, у него есть очень много общего с тем, что я тогда думала. Мы с ним не так много говорим сейчас, но самое главное, что мы пришли к общему мнению о том, что Джульетта – девушка с характером. Как, в общем, и все героини Шекспира. Кстати, как это не странно, но в этом спектакле мою Джульетту поменял Ромео, она стала более робкая и мягкая, но сила осталась. И вот не знаю, чье это влияние: Симонова или Римейкиса…
– Мне безумно интересно работать в Петрозаводске. Здесь очень интересные, застенчивые люди, немного провинциальные, как и в Литве. Но с другой стороны – театр настоящий! И спектакль ХОРОШИЙ (так редко бывает). Сцена, может быть, и небольшая, но декорации, которые сейчас монтируются – прекрасные! Это такой стиль замечательный! И у вас очень хороший урок, что редко где бывает. Например, у нас в Литве это большая проблема. И в труппе очень хорошая культура, воспитанность. Я не знаю, чья это заслуга, может быть, Кирилла? Например, тот ковер для релаксации артистов в репетиционном балетном зале…Я обязательно расскажу и об этом, когда вернусь в Вильнюс…
Прошла премьера. Был абсолютный успех. Настало время прощаться. У Эгле была своя, персональная, совсем не обжитая, только что отремонтированная «гримерка». Я застал ее, когда она, перед отъездом, собирала свои вещи. Меня очень тронуло то, что я увидел, что Эгле грустит, покидая Петрозаводск. И мне, вдруг, стало ясно, что она успела обжить не только «гримерку», но и труппу, театр, спектакль, город. Что она хочет сюда приехать снова – тщетное желание «войти в одну и ту же воду»… И все-таки мы встретимся в Савонлинне. Кризису вопреки, и развитию классического балета во благо…
