О спектакле, увиденном на фестивале «Онежская маска»
«Оскар и Розовая Дама» — один из моих любимых романов. Он совсем небольшой, всего 22 страницы, но автор Эрик-Эммануэль Шмитт именует свой текст именно романом. Неудивительно, ведь за эти двадцать две страницы у маленького героя книги, болеющего лейкемией, проходит целая жизнь.
Неравнодушна к этой книге ещё и потому, что работала полтора года в Петербурге в гостевом доме для ребят с ограниченными возможностями. Возможно, некоторых из них уже нет в живых. И я очень радовалась, когда открыла для себя эту книгу: только так можно говорить с ребёнком о смерти. Жалостью тут не поможешь, она всё портит.
На фестивале «Онежская маска» мне ещё раз удалось погрузиться в этот текст на спектакле Творческого объединения «FreeДомТеатр».
В роли Оскара, лысого десятилетнего мальчика, больного лейкемией, — Никита Анисимов, с пышными светлыми волосами, прикрытыми тонкой плотной шапкой. В роли сиделки бабушки Розы — молодая Александра Анискина. Оба героя поначалу не вызвали доверия. Особенно после моноспектакля Алисы Фрейндлих, который я посмотрела в записи несколько раз. С ней вообще сложно равняться, да и возраст сейчас у актрисы такой же, как у бабушки Розы в романе.
Первые минут десять я чувствовала лёгкий диссонанс: ну как так! По тексту говорится: «У нее столько морщинок, расходящихся вокруг глаз, как солнечные лучики». А у актрисы — ну хоть бы одна! И дальше: «Я воображал свою приятельницу на ринге: маленькая старушка в развевающемся розовом халате задает взбучку людоедкам в трико». А на сцене вместо маленькой старушки — красивая, не худенькая девушка.
Минут через двадцать диссонанс прошёл. В этом, наверное, и заключается магия театра и сложность актёрской игры. Ты должен быть на сцене собой, настоящим, но накладные парики, неудобная одежда, грим стесняют движения, заслоняют реального человека. Поэтому, вероятно, в таком камерном откровенном спектакле, в котором всего два актёра, решили обойтись без дополнительных театральных средств. Бабушка Роза иной раз ерошит волосы своему непутёвому «лысому» подопечному, сердится, когда Оскар называет её старухой, и это не вызывает протеста. Зритель просто принимает правила игры и начинает верить в происходящее.
Верный образ, найденный режиссёром Олегом Липовецким, — освещённые настенные часы — чуть ли не единственная деталь интерьера. Тикающие часы и два чёрных стула для двух героев. Эти часы будто общаются с нами: объявляют о начале спектакля, потом говорят в минуты молчания героев. Оскар узнал, что операция его прошла неудачно. Он подавлен, затих, а часы идут, говорят: твой срок на исходе. Бабушка Роза приходит к Оскару с известием: ему осталось 12 дней. Вместе с ней говорят часы, отбивающие время. Они говорят до последней секунды жизни мальчика и после его ухода. Это сама жизнь, которая никогда не прекратится.
Спорный момент — стоит ли играть физическую болезнь? Должен ли зритель во время спектакля видеть, как теряет силы больной ребёнок, с каким трудом он передвигает ноги в последние дни своей жизни? Режиссёр Олег Липовецкий решил, что не должен. Может быть, он прав, может быть, нет. Я не знаю. Но что болезнь в этом спектакле не главное, это точно. Физическая немощь ребёнка — то, что всегда вызывает жалость взрослого. А Оскар — не тот герой, который нуждается в жалости.
Рассказывая о предпоследнем утре своей жизни, в которое ему, наконец, удалось повстречаться с Богом, он не лежит в кровати, как это описано в романе. В спектакле Оскар вскакивает со стула и с присущим ему темпераментом, размахивая руками и жестикулируя, рассказывает о своем опыте. Так вел бы себя здоровый Оскар, не тот, что одной ногой уже в могиле. Именно театральная площадка предоставляет своему герою такую возможность — разговаривать со зрителем на равных, как здоровый со здоровым. И уходит он тоже сам, на своих ногах в самом конце спектакля — в чёрную дверь, к Богу, с которым так долго вёл переписку.
По-моему, хороший конец для такой истории. Лучше и не придумаешь.
