Петрозаводск – это мы
Молодой талантливый скульптор Павел Калтыгин приехал в Петрозаводск на «Гиперборею» в качестве члена жюри конкурса ледовых скульптур. После окончания Академии художеств имени Репина он, петрозаводчанин, живет в Санкт- Петербурге. И это понятно: молодые из столицы Карелии уезжают, здесь нет для них работы и возможности для самореализации, хотя есть и те, кто остаются и находят для себя интересное дело.
Павел ассистент профессора, пишет кандидатскую диссертацию. Две его скульптуры сейчас экспонируются на международной русско-японской выставке в Манеже, в мае в Городском выставочном зале Петрозаводска состоится его персональная выставка. Это будет своеобразный отчет Павла за десять лет работы. Воспользовавшись его приездом, договорилась о встрече.
Детство на Древлянке
В его семье не было художников. Обычная семья: папа инженер, мама врач.
– Мы жили в строящемся микрорайоне Древлянка, – вспоминает Павел. – Детство совпало с развалом Советского Союза, многие стройки замерли. Образовался своего рода лабиринт из построек, где для нас, мальчишек, было настоящее раздолье. Древлянка казалась нам волшебной, а сейчас я вижу ее серой. Учился в 42-й школе. Кстати, урок рисования никогда не был моим любимым предметом, я даже не был аттестован. Помню, на уроке я рисовал портрет мамы, а учительница поправила мою работу ручкой. Я принял бы поправки карандашом, но меня убила невозможность исправления. И еще был случай. Мы рисовали на свободную тему. У этого педагога было много таких заданий, но большая часть класса по привычке рисовала то же, что и всегда, например, горшок с цветком. Я же стал рисовать пейзаж и, как я помню, действительно старался. Нарисовал лес, птиц, еще что-то, в центре композиции пещеру, где каждый камень был прорисован, а внутри закрасил всё черным и нарисовал два глаза прятавшегося в пещере дракона. Учительница поставила мне низкую оценку. Я спросил почему. Она ответила: «За то, что поленился нарисовать дракона». Но если б мне было просто лень, я бы не потратил столько сил на сам пейзаж, фон моего сюжета. И потом, когда дракона видишь, это не страшно, а когда его не видно и ты его воображаешь, тогда сюжет становится страшнее. Она не поняла. Наверное, это противостояние в то время отвратило меня от желания учиться в художественной школе, хотя сейчас я ей благодарен. Мне всегда по жизни помогали люди, которые во мне сомневались.
Неслучайный случай
Весь его путь к будущей профессии не был простым. Что же все-таки побудило Павла поступать в художественную школу? Оказывается, случай.
– В то лето мы жили в одной финской семье, где рос приемный мальчик, мой сверстник, из России. Нас пригласили, чтобы он не забывал русский язык. В результате на меня сильно повлиял приемный отец этого мальчика. Чтобы не было скучно, я забирался в поленницу дров и кухонным ножом вырезал разные фигурки животных. А чтобы хозяин меня не заругал, прятал их в поленнице. И вот однажды хозяин дома их всё-таки обнаружил. Он был действительно разъярён, но вместо того чтобы ругать меня, отчитал мою маму. Иначе тот случай не отложился бы так в моей памяти и скорее всего не повлиял бы на меня. Но всё закончилось благополучно: на мой день рождения он подарил мне профессиональный нож, а маме посоветовал отдать меня в художественную школу. Родителям своим я благодарен: они никогда меня особенно не направляли, но и ни в чем не ограничивали. Я посещал в детстве такие кружки, как берестоплетение, бисероплетение, хотя там были одни девочки. Думаю, что это у меня от бабушки, которая была отличной профессиональной швеей-закройщицей. Шить я научился еще в садике, а позже и вязать, но главное, чему я научился у бабушки, – отношению к своему ремеслу. Она не терпела ошибок, могла распустить всё изделие из-за одного пропущенного стежка.
Павел все же поступил в художественную школу. А когда в сентябре пришел на занятия, выяснилось, что парнишке уже исполнилось тринадцать, и в школу его не взяли по возрасту. Это был важный момент в его судьбе. Увидев, что мальчик не бесталанный, определили в студию педагога Александра Сергеевича Геращенко, и он целый год ее посещал.
Из студии Геращенко Павел попал в художественную школу Дворца творчества детей и юношества к педагогу Елене Николаевне Тимофеевой. Она окончила петрозаводский худграф, институт имени Герцена, как и Александр Сергеевич Геращенко.
– Я очень надеюсь, что Елена Николаевна так же горит преподаванием, как и тогда, когда я к ней пришел, – говорит Павел. – Это был первый ее выпуск. Она всегда занималась нами очень плотно, проявляла участие к нам. Любовь к рисунку, штриху и культуре штриха я получил именно у нее. Штрих и форма — наверное, главное в рисунке.
В Державинском лицее
А потом был переезд с Древлянки на Зареку. Он оставил всех своих друзей, и ему казалось, что потерял их. Все дни Павел проводил во Дворце творчества, где тогда можно было ходить из одного кружка в другой чуть ли не каждый день. Он захаживал и в судомодельный кружок, и в авиамеханический, и в кружок керамики, ювелирный, что ему потом помогло.
Учился Павел теперь в Державинском лицее, где черчение вел замечательный учитель, директор лицея Анатолий Федорович Ганжиков.
— Тогда, в девятом классе, возникло первое мое ощущение профессии. На уроках Ганжикова я решил, что хочу стать архитектором. Все мои знания об архитектуре я почерпнул на его уроках. Анатолий Федорович давал очень интересные задания, выдавал коробки с формами из твердого пластика, из которых по чертежам нужно было складывать конструкции,уметь читать чертеж. К тому моменту я уже сдал экзамен для поступления в 10-й математический класс с вычислительным уклоном. Анатолий Федорович был очень удивлен, узнав, что я собрался поступать на худграф. Из Державинского мало кто уходил. Я же рассудил так, что ехать поступать в Питер в 15 лет мне рано, к тому же у меня не было приличной профессиональной подготовки. Мы говорили один на один, без родителей, и он пожал мне руку, уважая мой выбор. Это был поворотный момент в моем определении профессии. Родители в тот момент об этом не знали, а потом восприняли мой переход совершенно спокойно. Они никогда на нас с старшей сестрой не давили.
Культура памятников прошла
– Насколько пригодились вам эти знания в нынешней профессии?
– Скульптура – это форма и объем, а монументальная скульптура всегда является частью среды. Генри Мур думал о скульптуре как о неком объекте в пространстве, и это могло быть просто чистое поле. Сам удивлен, что я вспомнил этого автора. Он очень далеко в списке моих любимых художников, но, видимо, в контексте среды его пример для меня важен. Так что архитектура – это часть пространства и среды, в которой мы живем. Поэтому это были очень важные знания для меня.
– Как вы думаете, актуальна ли сегодня скульптура в городской среде?
– Как говорит мой друг, и я отчасти с ним солидарен, культура памятников прошла. Памятники – это дань имперскому стилю. Такие этапы в истории появляются и исчезают. И эта эпоха не прошла бесследно. Сейчас эпоха скульптуры, она приближена к человеку. Нет идолов, а есть люди, которые ставят памятники людям.
– Все совпало: и ваш талант, и то, что время скульптуры пришло. Вы не жалеете, что стали скульптором, а не математиком? Математики зарабатывают нынче хорошо…
– Денежная сфера как цель меня никогда не прельщала. А вот в скульптуре на самом деле очень много математики. Вначале я полагал, что скульптуру вообще можно просчитать: там много пропорциональных отношений, чисто математических. Но чем больше я учусь, тем больше понимаю, что ошибка в математических расчетах рождает искусство. Там, где есть ошибка, там есть человек, там появляется живое. Чем интересен, например, Донателло? Он бесшабашен, у него много ошибок, но все они находятся в жесткой математической сетке. Именно на них и хочется смотреть.
Выпускник академии художеств
– Петрозаводский худграф помог вам?
– Меня не хотели брать в училище: оно готовит педагогов, а я тогда заикался. Но я настоял. Я не был доволен собой. По мне довольный художник – это мертвый художник. И я работал. Мне казалось, что на Александре Сергеевиче Геращенко и Анатолии Александровиче Гудкове тогда держался худграф. Геращенко был хорошим учителем, он не любил легкомысленности и пренебрежения в учебе, был довольно строгим в образовательном процессе, хотя в разговоре веселым. А Анатолий Александрович Гудков балагур с легкой иронией. Эти два замечательных педагога друг друга дополняли.
– Благодаря Геращенко я испытывал благоговейный трепет перед Академией художеств. Когда он рассказывал о ком-то из известных живописцев, он поднимал палец вверх и торжественно говорил: «Выпускник академии художеств!». Отчасти из-за этого я сразу и не стал туда поступать, а двинулся для начала в Мухинское училище. Судьба подарила мне встречу с педагогом, руководителем, а самое главное замечательным российским скульптором Владимиром Эмильевичем Горевым, благодаря которому я подготовился и поступил в Академию художеств, окончил ее и стал профессиональным скульптором. Кстати, Владимир Горевой учился в академии у прославленного Михаила Аникушина, автора памятника А.С.Пушкину, что стоит на Площади искусств в Санкт-Петербурге.
– Каким видится вам родной город после Санкт-Петербурга и семи лет учебы в академии художеств?
– Город для меня сильно уменьшился. И земной шар уменьшился, вы замечали это? Правда, границы люди сами себе устанавливают. Я принципиально вступил именно в карельское отделение Союза художников России, потому что ощущаю себя карельским автором. И если я сделаю что-то удачное для другого города, это только добавит славы моему родному городу. Так я думаю.
Мне нравится наша петрозаводская садово-парковая скульптура. Она по цвету и материалу неплохо вписана в среду, не давит масштабом. Но ее не хватает, как не хватает и локации для нее. Я замечательно отношусь и к скульптурам на набережной, потому что они являют собой отражение времени. Я их воспринимаю как некую экспозицию, но не временную, а постоянную. Другое дело, как они будут смотреться спустя десятилетия. Меня научили, что к скульптуре надо относиться очень серьезно, так как мы делаем работу не на год и не на два, мы работаем для вечности. И на нас лежит большая ответственность.
Фото Ирины Ларионовой
