О незнакомых широкой публике картинах народного художника Карелии Екатерины Пеховой из частной коллекции своей семьи рассказывает балерина Елена Сидорова
О Екатерине Пеховой известно многое и ничего. О ней всегда ходили слухи, не имеющие отношения к реальной действительности, которые искренне считались фактами ее биографии. Низкий поклон Зифе Габбасовне Юсуповой, опубликовавшей мемуары Пеховой в книге, посвященной жизни и творчеству художника.
Я жила у Екатерины Константиновны шесть лет — с 1997 года до ее смерти в 2003 году. Свои воспоминания она писала и неоднократно переписывала при мне, иногда зачитывала новые главы. В последние годы у нее часто менялось настроение. В обновленных мемуарах каждый раз менялась оценка личностей, встретившихся на ее пути, порой на полярно противоположную. Если бы Екатерина Константиновна прожила дольше, возможно, она, повинуясь противоречивым эмоциям, переписала бы воспоминания снова.
Я очень любила наши ночные беседы на небольшой красной кухне. Она рассказывала о своей непростой, но фантастически интересной жизни, не жалуясь, с юмором. Смеялась она характерно. Вдруг, спохватившись, серьезно просила: «Только никому не говори». Пехова считала главным в своей жизни работу. Я тоже думаю, что самое интересное в художнике – его творчество. Я расскажу о ее картинах из частной коллекции нашей семьи, незнакомых широкой публике.
Я училась в первом классе Пермского хореографического училища. На одиннадцатый день рождения я получила самый сказочный подарок детства: мой профильный вертикальный портрет кисти Пеховой, размер 40 х 70, в великолепной деревянной раме.
Праздничную новость мама сообщила мне по телефону. Надпись на оборотной стороне гласит: «Лене-Алёне, 24 февраля 1976 г.». Папа называл меня Леночкой, а мама – Алёнкой. Екатерине Константиновне было неудобно уточнять, как меня зовут на самом деле. Она подарила мне двойное имя, которое я очень полюбила. Между нами я навсегда осталась Лена-Алёна.
Портрет написан в 1975 году. Я позировала в мастерской Пеховой в моем любимом голубом свитере без ворота. В тот период больше всего на свете, кроме балета, я любила эти сеансы. К.К. или Е. К., так художник подписывала письма, адресованные мне, была первым взрослым, общавшимся со мной как с серьезной личностью, а не ребенком. Она открыла для меня завораживающий мир Гофмана.
Е.К. считала меня необыкновенно красивой во все периоды жизни. Поэтому она всегда подчеркивала, что я на ее портретах не получилась, вышла хуже, чем на самом деле. Я очень дорожу ее щедрым подарком. В портрете остались мое детство и часть ее доброй души и неординарного таланта.
Истинная драгоценность нашей коллекции – большой вертикальный портрет мамы в полный рост «Светлана Губина в роли Офелии» 1973 года (холст, масло, высота около двух метров, ширина 75 см).
Несколько укрупнена фигура, занимающая весь холст, — это художественный прием.. Мама была миниатюрней и утонченней. Члены карельского выставкома критиковали Пехову. Говорили, что она написала руки уставшей женщины, у балерины руки должны быть холеные. Вероятно, чиновники перепутали балерину и барыню. Мама позировала после репетиций. У балерины руки, лицо и особенно ноги выглядят утомленными. Также это образный штрих. Офелия на портрете уже покинула мир живых.
В Музее изобразительных искусств Республики Карелия находится эскиз к этому портрету, поплечный, «головка», как говорят художники. На мой взгляд, большой портрет интереснее по настроению. Пеховой удалось запечатлеть трагический взгляд огромных карих глаз балерины, который так поражал ее. Удалось точное внешнее сходство.
Одноактный балет «Гамлет» на музыку любимого Пеховой Д. Шостаковича в современной невиданной ранее хореографии Марка Мнацаканяна, ставший первой частью спектакля «Перекресток», художнику понравился. Сохранились карандашные эскизы, где мама в роли Офелии в разных балетных позах. В итоге Пехова выбрала статичное положение.
Сын Екатерины Константиновны Игорь считает, что Е.К. более удавалась статика, в которой ее герои выглядели выразительно, а порой даже динамично, что удивляет. Я предполагаю, что размер холста сыграл не последнюю роль. Фигура полностью помещалась на нем в статичной позе. Сложно найти холст, соответствовавший замыслу художника.
Большой портрет мамы в роли Офелии был представлен на одной из республиканских выставок, но не закуплен для музея, поэтому он вернулся к нам, в отличие от тройного портрета «Светлана Губина, Юрий Сидоров и дочь их Алена», написанного в 1975 году.
Е.К. рассказывала мне, как она впервые увидела меня с мамой. По улице Пушкинской, на которой жила Пехова, навстречу ей шла балетной походкой красивая женщина с огромными темными трагическими глазами и с ней очень красивая девочка лет шести-восьми. Е.К. тогда уже дружила с балериной Розой Шишовой, своей любимой моделью и любимой солисткой карельского балета. По просьбе Пеховой Роза Ивановна познакомила ее с моими родителями. Художника переполняло вдохновение. Она хотела написать портреты нашей семьи, но стеснялась познакомиться сама.
Е.К. была застенчива. Многие о ней думали по-другому. Ее просто не знали. Маму Пехова считала самой высокопрофессиональной балериной в театре. Папу по сценической красоте сравнивала с Константином Сергеевым, а по харизме с Рудольфом Нуриевым. Я не раз слышала это от самой Е.К. Ей нравились мои родители в «Жизели» и в «Вальпургиевой ночи». Тройной портрет был написан для нашей семьи и больше года украшал нашу квартиру в Петрозаводске в доме на углу Пушкинской и проспекта Ленина.
На Республиканской выставке портрет произвел сильное впечатление ярко выписанными характерами персонажей. Казалось, Пехова написала внутренний мир своих героев. Особый интерес вызывало и то, что на портрете знаменитый балетный дуэт. Для Е.К., жившей всегда бедно, воспитывавшей одной маленького сына, предложение закупить картину для музея стало бесспорной удачей. Мои родители, узнав, не были против. Только на выставке, с расстояния, Е.К. заметила искажение пропорций руки и предплечья маминой фигуры. Она просила забрать работу для исправления в мастерскую. Руководство музея не согласилось. Е.К. до конца дней переживала из-за своей ошибки, хотя простым зрителям она не бросается в глаза. Я рада, что портрет находится в музее.
У Пеховой были большие планы. Судя по сохранившимся карандашным эскизам, она собиралась написать мамин светский портрет, папу в роли Черта в «Сказке о Попе и о работнике его Балде», двойной портрет в ролях Лизы и Колена в «Тщетной предосторожности». Больше всего ей хотелось запечатлеть маму и папу в ролях Вакханки и Вакха в «Вальпургиевой ночи». Меня она собиралась написать в образе карельской девушки «Лена-Алёна-Айно». Была идея большого портрета в полный рост «Лена-Алёна танцует».
Творческие планы Пеховой нарушил наш переезд в Пермь. В 1978 году мама и папа закончили сценическую карьеру и были приглашены в Пермское государственное хореографическое училище в качестве педагогов классического танца.
Первый год в Перми мы жили в комнате при училищном интернате. Летом 1979 года папа приезжал в Петрозаводск собирать и отправлять контейнер с вещами. Конечно, он заходил к Е.К., стоял в дверном проеме, облокотившись о косяк, смуглый и красивый. Пехова вдохновилась и стала писать портрет. Работала она только с натуры. Папа вскоре уехал. Портрет остался незаконченным. Игорь передал мне его после смерти Е.К. Само провидение распорядилось за художника. Портрет уникален тем, что его не надо заканчивать. Незавершенность выглядит как особый жанр, творческий прием.
В Музее изобразительных искусств Карелии есть портреты актрисы драмы, блиставшей на петрозаводской сцене в 60-х – начале 70-х годов прошлого века, Нелли Бабичевой. Творческая судьба ее была трудной, как у многих настоящих талантов. Из Карелии Бабичева уехала в Ленинград, в Театр имени Ленсовета. Она нравилась Пеховой как актриса и как человек.
Е.К. долго искала ключ к портрету. Выражение лица, сигарета в руке были сразу точным попаданием в образ. Сначала появился подготовительный рисунок пастелью на картоне. Потом в 1968 году Пехова написала маслом на картоне размером 35 х 50 пробный вариант портрета Бабичевой. Он украшает нашу коллекцию.
Актриса хотела быть нарядной. Украшения из модного в то время крупного янтаря: серьги, браслет, бусы. Она словно закуталась от окружающего враждебного мира в ярко-синюю шаль с крупными цветами. Образ стал вырисовываться, когда Бабичева переоделась. Светлый бело-розовый свитер без ворота, черная короткая юбка, черные чулки, никаких украшений. Сначала появились поплечные профильный и полупрофильный портреты. Когда Е.К. увидела характерную для сидящей Бабичевой позу – нога на ногу, на колене пепельница, – стало ясно: этот образ будет запечатлен на холсте.
Художник очень дорожила этим портретом, написанным в 1969 году. Известный ленинградский танцовщик Валерий Панов, в 1972 году эмигрировавший на Запад, увидев портрет Нелли Бабичевой, воскликнул: «Кто же так обидел эту женщину?»
«Голубая натурщица», большой портрет маслом 80 х 110, 1956 года, – на мой взгляд, подлинный шедевр. А ведь это работа студентки первого или второго курса Екатерины Пеховой по теме «обнаженная натура».
Натурщицу звали Марина. Она была очень стеснительной. Во время сеансов постоянно краснела, опускала голову и всегда смотрела вниз. Есть в портрете что-то античное. Сочетание целомудрия и влекущего порока. Марина была элитной ночной феей, официально служила натурщицей в Академии художеств, в те годы – Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина.
У Пеховой были еще «Розовая» и «Золотистая» («Белая») натурщицы. Я видела фотокопии. Картины находятся в частных коллекциях, одна – в Москве, другая – за рубежом.
Е.К. подарила нам еще одну свою студенческую работу первого курса, третьей четверти 1955 года, – «Рисунок головы Аполлона Бельведерского», поражающий сходством со скульптурой, графической четкостью штриха, пластикой линий, за который Катя Пехова получила «четыре с плюсом». Уроки рисунка и педагог для Е.К. были скучны и не особо интересны.
Нам подарена автором редкая для Пеховой акварель 1957 года «Черное озеро», тоже студенческая.
В 1978 году был выполнен на картоне карандашный детский портрет моей младшей сестры Насти, очень трогательный, самодостаточный. Е.К. хотела писать Настю маслом. Не успела до нашего отъезда.
Когда Е.К. наводила порядок в мастерской, она собиралась выкинуть много этюдов, картон-масло. Папа изумился: «Это же законченные работы!». Она отдала их ему. Позднее Е.К. объяснила мне: «Пианист должен играть гаммы, ты, балерина, каждое утро занимаешься экзерсисом, художнику необходимо писать этюды. Иногда они становятся рабочим материалом к картинам, иногда нет. Это упражнения, тренаж».
Так у нас оказалось много работ Пеховой: «Кончезеро. Камень», «Туман» (1956), «Шиттуламба» (1957), «Белое море», «Соловецкие острова» (1959), «Маяк» (1962), «На Ладожском озере», «Этюд» (1962–1964), «После дождя» (1966).
Меня беспокоит их судьба. Картон недолговечен, быстр ветшает. Конечно, есть фотокопии. Небольшие горизонтальные пейзажи «Этюд» (1956), запечатлевший цветущий луг, и подаренный мне «Этюд. Кончезеро» (1958) с моими любимыми полевыми цветами, в превосходной раме, сохранились хорошо и выглядят прочно. Другая фактура картона.
У нас находятся карандашные рисунки к «Голубой розе», тройному портрету, двойному портрету 1975 года «Светлана Губина и Юрий Сидоров, солисты балета». Свои работы Пехова дарила нашей семье или просто отдавала.
В 1998 году Е.К. подарила Насте нарисованный для нее пастелью и карандашом портрет серенького котика с нимбом Б.И., без имени. Пехова всех уличных котов называла Б.И. Она всегда кормила дворовых кошек, невзирая на постоянную нехватку денег. У нее всегда жили подобранные Игорем бездомные котики. Художник создала удивительный кошачий мир. Ее картины учат доброте, сочувствию и несут нам радость от того, что рядом живут пушистые друзья.
Большую картину 1997 года «Сон моей юности» Е.К. написала очень быстро. Маленькая девочка в голубом платье бежит по черной траве зачарованного леса. Над ней колышутся на ветру огромные растения багряно-красных тонов, не цветы и не деревья, фантастический бамбук или камыш. Некоторые видят фаллические символы. Я, побывав в Японии, Китае и Монголии, могу заверить: существует огромное количество незнакомых нам экзотических растений необычной формы. Е.К. говорила, что видела это во сне. Картина настолько отличается от творчества художника, что можно сказать: это «другая Пехова».
Мне бесконечно дорого полотно «Ярило-Солнце» (1997). Надпись на оборотной стороне гласит: «Милой Леночке на память о наших бдениях за чаем и в память о нашей давней работе над портретами. Е.К. Холст, масло, 82 х 114» и забавный шарж на себя вместо автографа.
Это не точная копия, а вариация на тему «Ярило-Солнца» 1991 года (холст, масло, 120 х 130), находящегося в Музее изобразительных искусств Карелии.
Е.К. говорила: «Мое Солнце называют абстракцией. Люблю солнце. Могу долго на него смотреть. Когда долго смотришь на сияющее светило, небосвод выглядит по-другому. Открывается космос». Мне картина понравилась. Я восприняла живопись Пеховой на чувственном уровне. Мои эмоции рядом с «Ярило» оживились, запели. Е.К. написала для меня, как она говорила, копию.
Всё с нами происходит неслучайно. Пехова училась на театрального художника. По этой стезе она не пошла. «Я должна влюбиться в режиссера, чтобы оформить спектакль. Вдруг я полюблю неталантливого?» – говорила Е.К. Она стала свободным художником. Создала неповторимую галерею актерских портретов. Открыла нам удивительный мир котов.
«У меня позднее созревание. Как художник я состоялась к шестидесяти годам, поняла, как надо писать», – говорила Е.К. В это время созданы фонтанирующие радостью бытия пейзажи. Ярко, мощно, жизнеутверждающе. И ее Солнца. Мы невнимательны, разучились видеть чудеса природы. Флора открывает свои тайны тем, кто ее любит.
Екатерины Константиновны не было с нами около десяти лет. Ее «Ярило-Солнце» и юношеские этюды стали оформлением моих моноспектаклей, точнее, фотокопии картин использовали как проекцию. Песенная поэзия французских шансонье Жака Бреля и Жоржа Брассенса в моем переводе, «Песни гейш», моноспектакль по мемуарам французской актрисы и балерины Мишель Мерсье, сыгравшей Анжелику, и стихам пермской балерины и поэта Татьяны Шилковой и многое другое. Сначала что-то не складывалось. Но лишь появились за спиной картины Пеховой, все встало на свои места. Вот вам и театральный художник. Магия. Татьяна Шилкова положительно оценила мою работу, посвятив мне несколько стихотворений и поэтический цикл «Кармен».
Спасибо Вам, любимая Екатерина Константиновна, за Вашу многогранность, талант художника, опередившего время, человеческую доброту и веселый нрав, за то, что были с нами и озарили нашу жизнь, сделав ее светлее и насыщеннее.
Об авторе публикации. Елена Сидорова – балерина, актриса, хореограф-постановщик, дочь народной артистки России Светланы Губиной и народного артиста Карелии Юрия Сидорова, которых называли «золотым дуэтом карельского балета». Младшая сестра Елены Анастасия – балерина, лауреат премии «Онежская маска».
Елена Сидорова – автор книг «Танцующая династия» (Петрозаводск, 2014) о жизни и творчестве семьи Сидоровых и «Биографические вариации» (Санкт-Петербург, 2017), а также статей о людях искусства в печати Карелии.
