Рассказ Светланы Захарченко
***
— Бабушка, ты когда будешь варенье варить? — на меня с любопытством таращились зелёные глаза семилетнего внука.
— Какое? — притворилась я, будто и не собирала с утра малину и не засыпала её сахаром.
— Как какое? Малинное, — внук от нетерпения путался.
— А, это… — я покосилась на медный чан, в котором томилась малина. Вот она, ягода, под спудом белоснежным и липким, начала уже проступать малиновыми пятнами сока.
— Ага, это самое. Когда? — Зелёные глаза уже сверлили меня насквозь, пытаясь поскорей узнать ответ.
— Вот уберу со стола, — я следила за реакцией внука. Он схватил тарелку с хлебом и быстренько сунул её в хлебницу, потом убрал в шкафчик сахарницу и солонку, потом подумал чуток и, вздохнув, отнёс в посудный таз миски из-под ухи и чашки с плавающими на дне чаинками. — Помою посуду, а потом и варенью срок придёт.
После этого моего признания, внук не отходил от меня ни на секунду, словно подозревал меня в том, что стоит ему отвернуться, как я тут же умудрюсь моментально сварить варенье без его ведома. Он старательно пыхтел, пока я мыла посуду на причале, и даже полоскал миски, которые отправлял в кругосветное плавание вокруг поднимающегося из воды камня. Потом подавал дрова для дровяной плиты, стоящей во дворе. И вот медный чан водружён на раскалённую чугунную поверхность плиты, и под зоркими глазами маленького пытливого наблюдателя малина начала проявляться сквозь белую сахарную пелену. Вокруг, нежась в софитах невыносимо яркого и жаркого июльского солнца, парили осы, пчёлы и шмели. Их гудение было в унисон полыхающему в плите огню. Сахар в чане медленно плавился и исчезал, будто марево в небе, незаметно и безбольно.
— Бабушка. Началось! – закричал внук. И я, выжав выстиранную простынь, поднялась с дощатого причала, потому что пора было приступать к священнодействию. В руках у внука меня уже дожидалась деревянная ложка с длинной, в четверть метра ручкой. Мой брат специально вырезал её из срубленной им липы. Ложица предназначалась для варки варенья, чтобы снимать пенку, не обжигая при этом руку паром.
Я заглянула в чан. Над малиновым сладким озерцом поднимались бело-розовые волны с пеной наверху. Волна была не больше трёх баллов, но для варенья лучше, если её не будет совсем. Я отодвинула чан в сторону, чтобы он стоял не под огнём, и начала снимать пенку. Белоснежное блюдечко наполнялось медленно, пока пена не заполонила всё пространство до золотистой полоски. Внук отгонял назойливых насекомых от лакомого блюда.
Варенье сварено. Пенка незаметно перетекла в вечный двигатель детского желудка. А внук уже присоединился к ватаге своих сверстников, и они побежали по стерне к часовне, чтобы с колокольни наблюдать за ходящим теперь два раза в неделю метеором.
{hsimage|Светлана Захарченко с внуком||||}Я перекладывала остывающее варенье в банки и улыбалась. Вот так же когда-то нетерпеливо ждали пенку мои дочь и сын, и моя мама, их бабуля, как им казалось, дразнила своей медлительностью движений детский аппетит. Вот так же варила варенье моя бабушка, а мы с братом следили за движением снимающей волшебную пенку ложки, — словно это неведомая комета залетела в нашу беззаботную жизнь и принесла с собой аромат и сладость лета.
Передо мной рябило Онего, а за моей спиной высился двухэтажный деревянный дом, который построил мой прапрадед Александр. Он также ждал малиновой пенки, как мой внук, и он тоже видел противоположный берег и острова, в дымке дождя или тумана напоминающие сладость детства… недоступную мне сейчас… вечную пенку лета…
