Главное, Литература

Русалии

Ekaterina_Olshina

Талантливый молодой поэт Екатерина Ольшина, победитель поэтических конкурсов «Северная лира» и «Лирическая Вiршина», знакомит нас со стихотворным циклом «Русалии» из нового сборника «Охлупень под солнцем». Екатерина сейчас живет в Санкт-Петербурге, работает в отделе народного искусства Государственного Русского музея.

 

Авсень 

 

По синим пастбищам пасут коров и свинок.

А я читаю мифы по утрам.

И под крестом прогнулись наши спины.

Мы верим в мойр и славим Бога Ра.

 

А дни цветут, и ворожба черемух

Бессильна против тусклости души.

Васильев день упал на стены Крома,

И «гой!» да «ой» — не могут рассмешить.

 

Хомут натер? Работала напрасно?

На прялках – чаепитие, цветы.

На зелени и охре – темно-красным –

Рябиновые руки Коляды.

 

Достань баян, ведь все не так уж страшно.

И скачет королевич Елисей.

Закинув ногу на ногу и в саже –

Смеется водяной кощей – Авсень.

 

 

Герман

 

Разбили твою душу на сотни глиняных осколков.

Осколки режут пальцы, белее соли – кожа.

И тянут, как сквозь Волхов, по жиже, грязи – волоком,

И крепко сжаты зубы, как кожаные вожжи

 

В латунных круглых бляшках. Кругом по лабиринту.

То тетерев мелькает, то серо-сизый сыч.

Тебя тревожат духи, и статуи отлиты,

И шамкают кудесники по-киевски: «Не хнычь».

 

Ты в заднепровской волости. Твои «Таро» замшели.

Дожди бегут под веками — ты плодородный идол.

А люди так устроены. А люди клонят шеи.

И месть не устарела. Перемели обиду.

 

 

Анчутка

 

Летела утка над темным болотом.

Твой оберег продан.

 

Если ты хочешь в пещеры,

Приди, заслужи прощенье.

 

Выруби из дерева частокол,

Испеки пирог, ступай в Старый Оскол.

 

Там отыщи девицу –

Ту, на которой хочешь жениться.

 

Отмоли ее грехи,

Когда закличут петухи.

 

Через пень,

Через плечо черных деревень

 

Перекувырнись, запой,

Спустись по тропинке крутой.

 

Съешь ягоду смородины

Из рук юродивой.

 

Там и узришь маленькую черную утку.

Это жена твоя – Анчутка.


 

Сава

 

Коняга тянет рыцаря с копьем.

Он победил дракона с красным глазом.

Так выпьем! – Мы и так полночи пьем,

Все больше медовухи раз за разом.

 

А он приходит и вонзает гнев,

Он исцеляет не слепых, но зрячих!

Единорог, —  сказал однажды лев, —

Давай сражаться — просто, на удачу.

 

Он с посохом, повязкой и кольцом –

В округе его кличут «волчий пастырь».

Он не прощает трусов, подлецов

И мертвых заставляет улыбаться.

 

И борзые его летят на крик-

А после только косточки да рожки.

Спасибо тебе, пепельный старик,

Могучий лекарь и создатель кошки.

 

 

 

Мавки

 

Сегодня жара. И Солнце в измятый изюм

С засохшею косточкой – прямо в лопух опустилось.

Так мягко и сытно в полночном уставшем лесу,

И дышит навозом и гарью заржавленный силос.

 

Поднявшись на спину коровы, вгрызаясь в бедро,

Ты чувствуешь силы, зовешь на пирушку подружек.

Со смехом отбросила прочь я немое ведро,

Обрушив на ноги крестьянский отравленный ужин.

 

Смеркается навь, и мы чувствуем трепет и злость,

Досаду, разруху, неведенье, страхи, гниенье.

У вас, обреченных, нас всех убивать повелось –

Прозрачных и жутких детей из чужого селенья.

 

Кувшинку задела босой и хромою ногой.

Ступила на крестик в траве. Так наивно и мило.

Мы монстры. И я умираю над дивной рекой.

Ах, мама, скажи же, зачем ты меня не крестила?

 

 

Див 

 

Грустит на березе, надеясь на встречу, Олеся.

А он – ветер в поле – ищи, коли глаз не замылен.

Она умирает от собственных радостных песен,

Ну, где же слоняется этот жестокий Емеля?

 

Есть город один – дивный!

Живут там одни ундины,

И ходит царь средь нив –

Див!

 

На вечер – наличник красить, месить вальками

Белье в красную клетку, ткать скатерть.

Олеся в сметану кулич с припеком макает

И, глядя на рубель, думает: надо гладить.

 

Этот бог-чертополох,

У него много рук, много ног,

У коней его сотня грив –

Див!

 

А девки пошли на танцы – гурьбой. С одною

Емеля, плюясь шутками, чешет рядом.

Пасмурно. Хмуро. Обжегшись кривой иглою,

Олеся дует на палец и — слезы градом.

 

У него в доме,

Закромов кроме –

Яблонь и слив!..

Див!..

 

Он ей обещал небеса и поля в придачу,

Девушке-смертной с именем леса – Олесе.

И она ушла на древний на холм на Заячий,

Где живет всесильный олень бога Эся –

 

Див!..

 

 

 

Асилки

 

Есть заговор очень сильный

от боли и от неволи.

В этой ползучей сини – один –

это тоже воин,

С сосной на плече,

с плачем, индиговым волчьим воем.

Знаешь ли, хорошо,

что нас по поверьям – двое.

 

Вместе-то мы найдем,

выручим чудо-Сампо.

Розовый чернозем,

рысья кривая лапа.

Мучиться и не знать,

был ли на флейте клапан.

Тусклая светит рать —

чагой на пальцах капа.

 

Духи озябших рун

намедни выйдут из басен.

Бабушки Евдокии

говор предельно ясен.

Вырастет из живота

древом вселенским – ясень.

Ветер не стоит гнать

по приозерской трассе.

 

Сидит на коряге – знак.

Мычит, болтает ногами.

Хитрющий бродяга – пак:

Кай, Николай, Авель.

А камни – они молчат —

они же умеют править.

Стряхни былинку с плеча –

и сразу —  ложись на гравий….

 

 

 

Семаргл

 

Ты не думай, что станет легче.

Хуже тоже уже не будет.

Золотое Замоскворечье,

Фиолетовое Белослудье.

 

Он с тобой, когда бани стынут.

Он вихляет поникшим задом.

Вороная ворона с тына

Да девчонка по кличке Лада…

 

Его когти сточились. Желтый

Огонек догорает мерно.

Ты в потертых джинсовых шортах

Ковыляешь по венам сквера.

 

За бугром – самоцветные цепи.

На душе – скрипучий валежник.

В огороде, как в сказке, — репка.

Он звонить начинает реже.

 

Ну а этот, с ухмылкой Брахмы

И монгольской походкой степи,

Вмиг спасает тебя от страха

В запыленном промозглом склепе.

 

Ты ошейник с него снимаешь —

На коже «семерка» пробита.

И он не подводит к краю.

И карта врага – бита.

 

 

Каравай

 

Гасни! Гори! Властвуй!

Ты – стабианская фреска.

Ты гениальный вестник

На празднике этом красном!

Впереди – жених да невеста,

Поезд из ленточек синих.

Древо твое – осина,

Ринтальский буревестник!

 

Луны и солнца выпечем!

Лихо маши жерновами!

Птицы на сарафане,

Варяги – поляне — кривичи!

Времени – полвосьмого —

Пора выходить из церкви.

Тесто, как омут цепкий,

Мягкое, как солома.

 

Каравай! Каравай! Соли —

Из солонниц, ольховых утиц!

Жернова-флюгера крутятся, —

Да – на празднике, нет – всуе!

Хороводы по небосводу!

Еловое поднебесье!

Каравай, запрягай песни!

Слава Граду и слава Роду!..

 


 

Алатырь

 

Не по карте, не по правде,

По далекой по стремнине,

Через поле, через гати

По калинушке-рябине.

 

По ручьям да в полколена,

Месяц синий, месяц гордый,

На поленушко-полено,

Через травы, через горы.

 

Всем камням отец могучий,

Он желтее звезд небесных.

Своим светом режет тучи,

А на нем сидит невеста,

 

Исцеляющая горе,

Рассекающая недуг,

Изживающая нежить.

И повсюду – море, море….

 

Что на острове Буяне,

Где каштаны и бурьяны,

Исцеляющая раны,

Источающая манну.

 

Руки тянет до здоровья

Древо мира, древо жизни.

Как по матушке по крови

Свет струится, как по листьям —

 

По целебным этим рекам.

И над всем – стоит Алатырь –

Первозданный Бога лекарь,

За туманом, над отваром.

 

 

Белобог

 

У колодца со шрамом ходил Индрик-зверь.

Зверобой, иван-чай, тонконог.

Он вернется, как рок. Чернотроп-Белобог,

Подмети-ка от соли порог.

Открывай

дверь.

 


 

Берегини

 

Берегини – моя родня.

Ртуть тоже внутри меня.

Если хочешь последний урок,

Пойди, испеки колобок.

 

На сентябрь запали свечу.

Распишись, получи боль.

Я устала. Не сон. Кричу

На людей: «Эй, народ честной!»

 

Ночь низвергла меня в свет.

Опрокинула в рысий след,

Ты придешь – подметешь следы,

Чтобы не было больше беды.

 

Зачем ты украл хвост,

В рябую мою чешую?

На поле выходит лось,

А я шишки жую.

 

Но, в общем, это и не совесть.

И закипает в венах ртуть.

И слезы для меня – пустое! —

Как теплый свитер натянуть.

 


 

Караконджалы

 

На Игнатьев день заболела.

Ломит руки и ломит тело.

Онемела я, я – омела,

Стала бледной я, стала белой.

 

Рождество. Пещера. Телята.

Вырезаешь к набойке вапу.

Мотыльки, стараюсь не плакать,

Недотепа я и — растяпа.

 

Мезенки бегут по кругу,

Они – по стогам, лугу,

На всю честную округу.

Ты ждешь по ночам буку?

 

Кони – черней не видала!

Железа и пепла мало!

Давно я так не молчала,

Накрыла себя одеялом.

 

Глаза у них человечьи,

А гром небесный не вечен.

Меж оконцем и меж печью

Забился, кричит кречет.

 

Гоняют людей – злые —

Духи твои лесные.

Но Богом — в немой сини

Колокола святые.

 

Последний аккорд полета —

Их выпустил нынче кто-то.

А я все твержу в ноты:

«Нет, не люблю болота…»

 

 

 

Самовилы

 

И вроде жизнь не жизнь и смерть не смерть —

Шальная, дерзкая безумная коррида.

Поганки, липы, хвоя, крест и плеть,

И я не познана, как збручский идол.

 

Саму себя грешно ли пригубить?

Кору содрать и кольца – шаг за шагом –

Считать, тянуть, как пагубную вить,

Пока не срубят лес. Я – волк. Я – чага.

 

Я – муравейник под истлевшим пнем,

И муравей – покорный и усталый.

Ты ищешь цель. Мы долго так живем,

И все равно в конце нам будет мало.

 

Ручьи сквозят – парное молоко!

Опять меняю голос, даже поступь.

Кресты во мху – мне этот лес знаком.

За ним ли плечи старого погоста?

 

Коленки – в ранах, локти – в синяках,

А платье белое — в индиговый горошек…

Не делай приворот наверняка,

И полюби, как я, — ворон и кошек.

 

Мы долго будем помнить и стареть.

Мы вечно будем верить и молиться.

Поганки, липы, хвоя, крест и плеть.

Смородина, ворота, череп, птица.

 

 

 

Навь

 

Добраться нелегко, но можно – вплавь. Двенадцать их – колдуний Полоцка.

Сегодня хороводы водит навь. И клевер, как репей, в ладошке колется.

Последний день Великого Поста. Ты не был в городах и городищах.

Не оттого одна хожу, грустна. Мне вдохновение – вино и пища.

Приходится всегда чего-то ждать, точить ножи, но не бывать предателем.

Но если это дружба – не вражда, давай забудем все и улетим на катере.

Рогоз, быть может, станет братом мне. Кувшинки, лилии – заставят улыбаться.

Ты будешь петь о диком скакуне, который жил свободой. Верно, Ватсон?

И как стемнеет, разведем костер – такой, как нынче жгли в ночи купальской.

Ты на язык и душу так остер, как тело огненного гибельного танца.

А палачи жгут свечи, пьют коньяк. Меня казнят, и навь завяжет узел.

По гороскопу: Скорпион, Весы и Рак. И в буерак — на сухогрузе.

Лишайники окатят, как смола. И боги леса: белка, дятел, ястреб –

Поднимут веки Вию – духу зла — и только с этого момента грянут страсти.

 

И посему ты нем – я говорю. Вершится небывалая история!

Котомки собирали к сентябрю: к себе на родину уходят гномы – в Морию.

Как коновалы, некогда — в Сибирь из заповедной небывалой Кимжи – строем.

А это скачет зяблик, не снегирь. Ты можешь не считать себя героем –

Хваленым Леминкяйненом – ого! Ты знаешь по-немецки фразы, даже даты.

Но это же Карелия, Кокто! Дада ушли,  и Фрида курит рядом.

Писать – кому? А в Полоцке – беда. А в Полоцке бушует древний демон,

Из летописи: десять-девять-два. От призраков гуляла эпидемия!

Мне больно обжигаться и любить. Я мучаюсь от сорванной болезни,

Сними меня с котла и помоги отделаться от дыма жгучей рези.

А кто-то топит печь, спасает брак. Люпин завял, но кактус распустился.

Пытаешься найти какой-то знак, сдираешь маски, только это – лица.

И вереницей – воины в плащах, и у коней мокры от слез копыта.

Старик поймал не щуку, а леща — Емеля продал цельное корыто.

Капусту квась и не давай взаймы. Пей молоко с корицей или мятой.

Ты помни, что полгода до зимы. И помни, что я не вернусь обратно.


 

Полудницы

 

Выйди в рожь. Заплети зарю

В косы, а реку – в берег.

Сделай по полю длинный крюк,

Как по старинной мере.

 

Медный колокол заплутал —

Бьется в железном теле.

Эта — не принесет вреда,

Эта, у черной ели.

 

Эта девушка – дочь, сестра,

Смотрит в упор, но мимо –

Мимо тебя, на забытый храм –

В память святой Ирины.

 

Дышит солнцем, цедит росу,

Улыбка – страшнее ветра.

Она пропадет в густом лесу,

Под лапой хромого кедра.

 

Она, на закате, сгорит во ржи

И превратится в сойку.

Видишь, над головой кружит?

По венам спешит – током?

 

Бери серп. Заплети платок

Потуже – спалит волос.

Эта жара – ее исток.

Поле – ее волость.

 

 

 

 

Хорс

 

Достаточно петь

этой чужой войне.

У тебя – мечеть,

У меня – языческий храм – в окне.

И люди – улитки.

И валит дым по земле.

На небе тоскует Хорс

По тебе и по мне.

 

Выбрось фиалки –

Сосут энергию «ян».

Ржавеет фонарь,

Будто протекший кран.

Дар человеку не зря

Свыше был дан.

И ты вступаешь

В этот великий клан.

 

Старик и море.

Старик сегодня угрюм.

Он ходит к волнам,

Как к теплому алтарю.

Ступает в воду –

В этот текучий трюм.

И море уходит в небо.

И я люблю.

 

Как я писала цикл «Русалии». Послесловие автора

Замысел родился 24 августа. Давно вертелись образы русалок в голове — купалок, водяниц, лоскотух. Они мне частенько встречаются. На работе в отделе народного искусства в Русском Музее – так называемые берегини — «фараонки» живут повсюду: на волжской резьбе, на прялках, на расписных книжных листах и лубке, на медных Павловских замочках, в кружеве и вышивке. Русалки – древний языческий славянский образ — довольно часто встречается и в фолковой музыке, среди собратьев-менестрелей, среди реконструкторов и ролевиков, на постановочной современной фотографии.

Образ русалок уже многие века тревожит умы писателей, художников, певцов и мастеров. В славянской мифологии эти существа, как правило, вредоносные, в которых превращаются умершие девушки, преимущественно утопленницы, некрещеные дети (мавки). Русалки обычно представляются в виде красивых девушек с длинными распущенными, иногда зелеными, волосами (в южнославянской мифологии аналогия русалок – вилы, в западноевропейской – ундины, сирены), реже – в виде косматых безобразных женщин (у северных русских).

В русальную неделю, следующую за троицей, они выходят из воды, бегают по полям, качаются на деревьях, могут защекотать встречных до смерти или увлечь под воду. Считалось, что особенно опасны русалки в четверг – русальчин велик день. Поэтому в русальную неделю нельзя было купаться, а, выходя из деревни, нужно было брать с собой полынь, которой русалки якобы боятся. На просьбы русалок дать им одежду женщины вешали на деревья пряжу, полотенца, нитки, девушки – венки. Всю троицкую неделю пели русальные песни, в воскресение (русальное заговение) изгоняли, провожали русалок (или весну). Русалку обычно изображала девушка, которой распускали волосы, надевали венок и с песнями провожали в рожь. Вталкивая ее в рожь, с криками разбегались, а русалка догоняла.

Образ русалки связан одновременно с водой и растительностью, сочетает черты водных духов – водяного и карнавальных персонажей – Костромы, Ярилы, Кострубоньки, смерть которых гарантировала урожай. Отсюда вероятна и связь русалок с миром мертвых: по-видимому, под влиянием христианства русалок стали отождествлять лишь с вредоносными «заложными» покойниками, умершими неестественной смертью. Возможно, название «русалка» восходит к древнерусским языческим игрищам – русалиям, известным по церковно-обличительной литературе.

О мифах древних славян говорить сложно: существует ряд работ, статей, книг, посвященных этой проблеме. Мы знаем многих героев, богов и персонажей: Перуна, Сварога, Даждьбога, Ярило, Мару, Чернобога, Велеса, Ладу и многих других. Мне захотелось познакомить вас с другой малоизученной стороной древнеславянской дивной мифологии. Вот и снова Див появился. Однако все-таки центральными персонажами моих стихов становятся именно русалки – загадочные девы из лесов и вод. В цикле образ «русалок» встречается в нескольких стихотворениях: «Анчутка», «Мавки», Берегини», «Самовилы», «Навь», «Полудницы». Упоминаются там и боги: Див, Семаргл, Белобог, Хорс. Демонические темные существа низшей мифологии: Авсень, Герман, Асилки, Караконджалы – тоже важная часть народной древней жизни. Все они были связаны впоследствии с христианскими церковными праздниками, они не были центральными и главными героями – это были как бы полубоги, типа домовых и леших, которых боялись и про которых не забывали. Из сакральных волшебных предметов в стихах моего цикла присутствуют камень-Алатырь и Каравай. Сава – христианский персонаж (Савватий – в будущем), слившийся в единый образ с Георгием Победоносцем, у славян – создатель кошки, – как ниточка, связывающая древнее языческое прошлое с христианскими образами, тоже возникает на этих страницах.

В цикле много отсылок к христианству. В этом цикле переплелись воедино мое увлечение славянской мифологией, моя жизнь, народное искусство. Надеюсь, хоть немного смогла окунуть вас в атмосферу моей мифической души и души нашего первозданного прекрасного мира – языческого и христианского одновременно.