Следы ТРИЗ-эксперимента

3. Создание Ц-класса

Конец 80-х — начало 90-х  — яркий период в истории страны. Разом закончились времена застоя. Пробужденное общество оценивало прошлое и задумывалось о будущем. Будущее — это дети. 

Вместе с интересом к будущему проснулся интерес к образованию. Педагоги-новаторы выступали в студии Останкино, собирая огромную аудиторию. В телевизионных проектах заговорили живые дети, и стало ясно, что они далеко не так примитивны, как наивно представляли их родители. Расцветает педагогическая журналистика. Как грибы, возникают авторские курсы, повышать квалификацию становится интересно. В Петрозаводск приезжают занковцы, театральные педагоги и просто учителя с собственными уникальными разработками.

У меня самой уже есть опыт работы с учителями: курсы по методам развития творческого воображения детей на основе ТРИЗ, проводимые совместно с другими ТРИЗ-педагогами. Я веду курс развития творческого воображения в школе № 42, работаю почти во всех начальных классах и, в частности,  в классе выравнивания…

Трудностей много. Дети активны, но тем сложнее держать дисциплину. Методических материалов почти нет, их приходится разрабатывать самостоятельно. Первые два месяца я часами просиживаю в лаборантской каморке у коррекционного класса, занимаясь с детьми индивидуально, пытаясь понять, чему и как их можно учить.

Трудно идет обучение логическим операциям, даже самым элементарным. Отчаявшись как-то замотивировать для детей эту работу, я начинаю учить их делать загадки с помощью табличек. Отвечаешь на вопрос «какой?» (белый) — потом — на вопрос «Что такое же?» (снег), ставишь в серединку «А НЕ» — получается фрагмент загадки: «Белый, а не снег». И наша работа сдвигается с мертвой точки. С этого момента все, что можно, я делала на загадках. Через полгода появилась целая программа  «Страна Загадок», одна из самых древних моих работ и, видимо, самая популярная…

Идет время. Мы выпускаем класс выравнивания из начальной школы с очень приличными результатами, восемь человек из двадцати уходят в обычные классы. На открытых занятиях профессиональные дефектологи удивляются: дети активно и результативно решают проблемы, показывают хороший уровень оригинальности.

Однажды ко мне обращается завуч начальных классов гимназии № 30 — школы, которую окончила я сама. Она просит вести в гимназии курс развития творческого воображения. Гимназия расположена близко к дому, а у меня маленькие дети.  А главное — я люблю эту школу, где прошли последние, самые  яркие годы моей собственной школьной жизни. Я соглашаюсь. Еще через год, когда мой старший сын должен пойти в первый класс, с подачи зам. директора по науке, моей однокашницы Ольги Звягиной, мне предлагают взять класс в качестве основного учителя.

Думаю, завуч Марина Валентиновна не раз потом пожалела о своем смелом поступке. И жалеть, вероятно, начала она быстро. Но так легла карта — открыть нас оказалось гораздо легче, чем закрыть.

По образованию я преподаватель математики, а по специализации и вовсе программист. Университетское образование хорошо приводило ум в порядок, но практически не давало знаний по педагогике, психологии и методике преподавания. Знания о начальной школе я получила в институте повышения квалификации где, по счастью, в то время было много хороших курсов. А теории педагогики меня научил мой научный руководитель Вячеслав Валерьянович Гузеев десять лет спустя, когда я уже выпустила экспериментальный класс и поступила в аспирантуру.

Класс мы набирали по результатам тестирования. Мое предложение принять всех желающих Марина Валентиновна отвергла. «А что, если к тебе никто не пойдет? Или, наоборот, все к тебе пойдут?»- резонно заметила она. Лучших детей в основном отправили в гимназический класс к опытной Зое Николаевне. Тех, что послабее, отдали мне, а тех, кто еще послабее, отправили в «простые классы».

С тех пор я лет пять вообще не доверяла никаким тестам, т.к. результаты, которые показывали дети во время учебы, с входными тестами были мало согласованы. Тесты, кстати, были довольно интересными. Например, для проверки активного словаря предлагалось такое задание: «Представь, что ты встретил инопланетянина, который никогда не видел автобус. Как ты объяснишь ему, что это такое?» Помню, поэтичный левша Леня, в будущем  лучший историк класса, определил автобус как «дом на кругах». Мы поставили ему средний уровень (не указал функцию), однако сами задумались: может, именно так и надо объяснять инопланетянину?

В классы набрали ровно по  25 человек. Для меня это был предел, я понимала, что со своим нулевым опытом большее число точно не научу. Помню, во время набора прошел слух, что классы будут укрупнять. Зоя Николаевна сообщила об этом мне.

— Нет, я так не буду работать, — честно ответила я.

— А что вы сделаете? — удивилась она.

— Уволюсь.

Она посмотрела на меня странно и сказала:

— Я бы так не могла. Я ведь больше ничего не умею.

Я запомнила это на всю жизнь. В отличие от многих своих коллег, я умела программировать, вслепую печатать на машинке, владела компьютером и писала методические разработки по развитию воображения и мышления. А они умели только учить, но делали это гораздо профессиональнее, чем я.

Как часто наше государство пользовалось тем, что у школьной доски стоят люди, которые никуда из школы не денутся, потому что хорошо и с удовольствием они умеют делать только это — учить детей.  Трудно отказаться от живого дела, которое хорошо тебе удается, трудно даже тогда, когда зарплата падает, прессинг властей растет, сваливая на голову педагога неподъемный объем формальной отчетности, на семью не остается времени, и все это вместе подрывает здоровье.

Школа на постсоветском пространстве держится на этих людях. Большинству из них сегодня не меньше сорока, а то и гораздо больше. Следующие поколения просто не пришли в профессию. Я была невысокого мнения о традиционной педагогике и пришла в школу с желанием многое там поменять. Но было еще одно желание, оставшееся на всю жизнь: я просто хотела быть учителем и искренне завидовала тем, у кого это хорошо получалось. На самом деле нашими поступками часто руководят самые простые желания.

Итак, я набрала класс. В гимназии в те времена было принято маркировать классы не в алфавитном порядке (а-б-в), а первыми буквами каких-то содержательных названий: Г — гимназический, К — контрольный… Нас назвали Ц — целенаправленный. Незнакомые с нашей спецификой коллеги часто приходили в ужас: «У вас СТОЛЬКО классов в параллели?!!!»

Завуч Марина Валентиновна долгое время пребывала в убеждении, что у меня все равно собралась элита — дети тризовцев. Однако тризовский ребенок в классе был только один — мой собственный сын. Еще у двух девочек папы когда-то изучали ТРИЗ в университете технического творчества. Несколько человек привели в класс мои знакомые, еще человека три сознательно захотели прийти в экспериментальный класс. Остальные подобрались случайно по принципу «недостаточно хороши для гимназии, но все-таки хороши». Дети, конечно, были очень разными и по способностям, и по начальной подготовке.

Хорошо запомнилось первое родительское собрание. Я убежденно толкала речь о том, что ребенок будет нормально учиться только тогда, когда САМ этого захочет. Все, следовательно, просто: надо сделать так, чтобы дети сами захотели учиться. Родители растерянно кивали, и мне казалось, что взаимопонимание достигнуто раз и навсегда. Надо сказать, я и сегодня, как огня, боюсь немотивированной работы.

Ребенок как минимум треть своего детства проводит непосредственно в стенах школы. Представьте, как это страшно — треть жизни заниматься чем-то посторонним, в чем не видишь смысла, что не приносит радости. А ведь многие дети живут именно так. Но сегодня я знаю и то, как непросто  балансировать между свободой и заданностью, легкостью и трудностью, сохранять живую детскую деятельность, вводя детей в пространство культуры, созданной человечеством. Учебный процесс в школе существует внутри этих противоречий, не решая их кардинально. Такое досталось нам время, такой этап развития образования. По счастью, я мало задумывалась об этом тогда, на старте.