Воспоминания

БАЛАШОВ ЗАДАВАЛ ТРУДНЫЕ ВОПРОСЫ

Мое знакомство с писателем Дмитрием Балашовым произошло в 1964 году . Для меня он был тогда просто Дмитрий - сын пациентки, которую я оперировал по поводу достаточно тяжелого по своим последствиям онкозаболевания.

Анна Николаевна Гипси - мама Дмитрия Михайловича Балашова, маленькая, худенькая, очень подвижная женщина, коротко подстриженная по моде 30-х годов, всегда с папироской, остроумная и ироничная. Позже, когда у нас с ней установились достаточно теплые и доверительные отношения, я узнал, что в прошлой ленинградской жизни Анна Николаевна работала театральным художником, а в Петрозаводске она занималась реставрацией икон. С ней по-человечески и профессионально было легко. С ее сыном - трудно, начиная с восприятия его внешнего вида.

Еще, не будучи знакомым с Балашовым при встрече на улицах нашего маленького города не заметить его было невозможно. Небольшого роста, ладный, светловолосый, при темной бородке и усах. Но главной достопримечательностью Дмитрия Михайловича была одежда. Каждый раз возникало ощущение, что встретил персонажа из какой-то пьесы Островского. Зимой на нем была короткая темная бекеша, отороченная светлым овчинным мехом, такая же шапка и темные брюки , заправленные в толстые яловые сапоги. Летом он был простоволос, в темной косоворотке, подпоясанный светлым шнурком с кистями, в темных брюках, заправленных в тонкие хромовые сапоги.

Наши разговоры о здоровье А.Н., которые мы вели обычно в больничном коридоре, стоя у окна, были трудными. Он смотрел прямо в глаза и тихим голосом ,но настойчиво задавал вопросы, на которые до операции ответить точно было очень трудно. Дмитрий был всего на несколько лет старше меня , однако держался очень официально, не допуская никаких упрощений наших отношений, Я постоянно ощущал некоторое недоверие к себе, возможно, связанное с моим возрастом, а может быть, его пугал диагноз, так как слово "рак" почти всегда предполагало плохой исход, а мои обнадеживающие слова воспринимались им как дежурная профессиональная ложь.

После операции Анна Николаевна быстро восстановила свою активность и хорошее настроение. Она шутила, доброжелательно иронизировала над нашими медицинскими порядками, мы пикировались, как мне казалось, к обоюдному удовольствию. Часто это происходило в присутствии сына, но он никогда не улыбался и мне не удалось услышать от него обычных человеческих разговоров.

Так случилось, что во время пребывания А.Н. в больнице, в хирургическом отделении были выделены две палаты для детей, и Анна Николаевна предложила сделать на стенах этих палат рисунки, чтобы как-то скрасить больничную обстановку маленьким пациентам. Начальство согласилось, и работа закипела.

Дмитрий Михайлович соорудил козлы, и они в четыре руки принялись за дело. Работали споро, и вскоре появились контуры 12-ти достаточно больших, прекрасных копий с известных иллюстраций И.Я.Билибина к русским сказкам.

Вначале были нарисованы рамы, а поскольку верхний их край имел полукруглую форму, то по больнице распространился слух, что в хирургических палатах рисуют иконы. Стали приходить любопытные больные и персонал из всех отделений. Художников это раздражало, они стали закрываться. Но как-то поздно вечером во время дежурства я заглянул в палату и застал занятную картину: Анна Николаевна сидела с папироской на одних козлах, Дмитрий Михайлович - на других, а на полу расположились человек десять нянечек и ходячих больных. А.Н. увлеченно рассказывала им о связи иконописи и светской живописи, Д.М.привычно молчал. Меня выставили за дверь со словами: "Вам, Игорь Николаевич, это неинтересно". Они почему-то особенно не любили, когда во время работы к ним заходили врачи.

Особенное их недовольство проявлялось, когда во время их работы в палату заходил профессор Д. Он был хороший интеллигентный человек, но склонный к высокопарным выражениям. Однажды, войдя в палату с кем-то из посетителей, он сказал: "А это наши пациенты, которые так своеобразно решили выразить свою благодарность" и что-то еще в этом духе. Дмитрий Михайлович выскочил из палаты как ошпаренный, а А.Н. закурила и, чего с ней никогда не бывало ранее, сказала что-то резкое. Позже Д.М. попросил меня "освободить их от подобных посещений". В конце концов картины получились на славу, и еще много лет ими любовались, но после переезда больных детей в другую больницу картины при очередном ремонте закрасили.

Еще об одном таланте Дмитрия Михайловича я узнал, когда был в гостях у А.Н. в деревянном доме позади Онежского завода. Дмитрия дома не было, и А.Н. показала мне его комнату, в которой вся мебель была сделана его руками, но не просто сделана, а украшена высокохудожественной резьбой: спинки кровати, письменный стол, кресло, настенные часы. Тогда мне еще не приходилось видеть работы Кронида Гоголева, но сейчас кажется, что резьба Д.М. была сродни этим работам. Письменный стол был пуст, а на кровати разложены исписанные листы бумаги. А.Н. пояснила, что Дмитрий не любит писать за столом, а делает это сидя на низком резном табурете, используя кровать в качестве стола.

В последующие годы мы встречались редко. Несколько раз, правда, он приводил ко мне кого-то из многочисленных, тогда еще маленьких детей, не очень здоровых, а потом наши встречи вообще прекратились. Встречи были формальными, и теплоты между нами так и не возникло.

Стали появляться его романы. "Марфу-посадницу" я одолел с трудом из-за языка. Последующие его книги читались легко и с интересом. Как-то вернулся к "Марфе" - читалась она уже значительно легче. Популярность Балашова как писателя быстро росла, и, поскольку в это же время публиковались многочисленные романы В.Пикуля, невольно возникало сравнение. Люди, серьезно относящиеся к исторической литературе, конечно же, предпочитали Д.М.Балашова. Он был очень органичен с тем временем, о котором писал.

Вспоминается занятный случай по этому поводу. Раненько утром, по пути на службу, встретили на улице Кирова мужчину с большим рюкзаком. Он обратился ко мне: "Где тут у вас есть книжный магазин?". Я скорее ожидал от него вопроса о винном магазине и поинтересовался, зачем ему в столь ранний час книжная лавка. "Я с утренним поездом из Ленинграда и хочу купить книги вашего исторического писателя, фамилию не помню, уж очень хорошо они продаются в нашем городе".

Как я уже сказал, после переезда из Петрозаводска в Новгород наши контакты прекратились. Случайно узнал, что Анна Николаевна умерла через 18 лет после операции.

Года два-три тому назад я пошел в Республиканский центр искусств , где Д.М. встречался с петрозаводчанами. Он очень постарел и выглядел много старше тогда еще неполных 70 лет. Зал был заполнен, задавали много вопросов, в том числе и "за жизнь". Дмитрий Михайлович отвечал тихо, и мне показалось, что в книгах своих он был мудрее и интереснее, чем на этой встрече.

Встреча завершилась очередью за автографами, я к ней присоединился, хотя книг с собой не захватил, хотел просто поздороваться. Когда я подошел и ничего не положил перед ним, он поднял голову и внимательно несколько секунд смотрел на меня. "Здравствуйте, Дмитрий Михайлович". Он спросил: "Григович? Игорь?", а затем грустно добавил: "Мама ведь умерла". Мне послышался в этих словах какой-то упрек. Он, видимо, также это почувствовал: "В следующий раз приеду, встретимся, поговорим".

Теперь этого уже никогда не будет.

Игорь ГРИГОВИЧ,
профессор ПетрГУ, доктор медицинских наук