Премьера книги

"РОМАНТИЗМ - ЭТО ДУША"

О новой книге "Деревья! К вам иду!", посвященной Марине Цветаевой, рассказывает ее автор

"Надо писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь, - говорила Марина Цветаева. - Свои, настольные".

Могу без преувеличения сказать, что долгие годы в сердце моем сидела заноза, давая о себе знать всякий раз, когда я слышала, какими слухами и сплетнями обрастает имя Марины Цветаевой.

Ее поступки (вся жизнь ее - поступок, поступить - это, по мнению Цветаевой, преступить чей-то закон) воспринималась окружающими как нечто из ряда вон выходящее, нарушающее общепринятую мораль.

Ее максимализм ("все, что не чудесно, - чудовищно") зачастую вызывали раздражение, рождали кривотолки.

Еще в юности она писала своему мужу, Сергею Эфрону, офицеру Добровольческой армии: "Я самый беззащитный человек, которого знаю. Я к каждому с улицы подхожу вся. И улица мстит".

Да, улица мстила. Не приходя в трепет от жаркого слова поэта, не читая стихов, а смакуя всякого рода слухи, меряя все на свой аршин. Уже в конце земного пути Марина Цветаева записывает в дневник: "Все события моей жизни настолько меньше моей силы и моей жажды, что в них просто не вмешиваюсь: чего уж тут исправлять!"

"Девиз своему сыну я дарю: не снисхожу!

Не снисхожу - чего? Да ничего, что снижает: что бы оно ни было. Не снисхожу до снижения (страха, выгоды, личной боли, житейских соображений - и сбережений).

Такой девиз поможет и в смертный час".

Цветаеву упрекают в преувеличенности чувств и слов, а она парирует: "Преувеличенно, то есть во весь рост".

Наконец-то я собралась с духом, чтобы показать Марину Цветаеву "во весь рост". Шла к этому долго и взяла из всего ее творчества тему деревьев, тему высоких душ.

Она романтик. Романтизм в русской литературе не оформился как течение. Лишь отдельные имена, отдельные произведения.

- Если вас спросят, что такое романтизм, - говорила Цветаева, обращаясь к детям, - отвечайте бессмертными словами Жуковского: романтизм - это душа .

" В моем лице вы встретились с романтизмом всерьез".

"...Ее движение (во всем, в творчестве, да и просто в жизни дней) всегда было восхождением, - писала Ариадна Эфрон, дочь Цветаевой, - движения же с вершин, столь свойственного людям, она не понимала; всех обитателей долин ощущала альпинистами. Не понимала человеческого утомления от высот, у людей от нее делалась горная болезнь".

Книга "Деревья! К вам иду! задумана как рассказ о поэте-романтике. И хотя в ней и стихи, и письма, и дневники, и воспоминания, и мои заметки - все это должно быть прочитано как единое повествование - о биографии души.

Моему замыслу во многом помог художник Владимир Лобанов, создавший галерею цветаевских компьютерных портретов, отлично, на мой взгляд, сверставший книгу. Это наша третья совместная работа, и я благодарна Владимиру за глубокое проникновение в поэтический мир Цветаевой, за терпение (над книгой работали три года!) и взаимопонимание.

Я предлагаю вам последние страницы книги, точнее - предпоследние, ибо есть еще приложение к книге: "Марина Цветаева и принц де Линь".

Из блокнота Натальи Ларцевой

"Тропинка, вырастающая под ногами..."

Стояла осень. Ослепительная. Ветер замер перед лесной красотой. Затаил дыхание, чтобы ни один лист не слетел с пылающих кленов. Солнечный дождь повис над землей тоже на вечные, казалось, времена. Редкий день. Один из тысячи дней - единственный. Мне подарил его лес, потому что я сама пришла к нему с царским подарком - стихами любимого поэта.

"Деревья! К вам иду! Спастись от рёва рыночного!" Эти строчки как будто сейчас родились в моем сердце. Может быть, это был день их рождения? Вот так же пламенел когда-то лес. И стихала обида (последняя из...) Уходила в бездонную высь. Истаивала.

Наши печали и радости, наши озарения идут по замкнутому кругу. Мы открываем для себя миллион раз другими открытое. И тот из поэтов любим, кто нашел точную словесную формулу твоему смятению, твоей боли, твоему ликованию. За тебя до тебя выразил. И тем радость удесятерил. Или остудил боль.

...Я поднималась на Петршин холм в Чехии и на Кара-Даг в Коктебеле, бродила в березовых рощах Тарусы и в сосновых борах Елабуги. Кружила и кружила по переулкам старого Арбата, по Тверскому бульвару, по Трехпрудному... И всюду мне навстречу шумели деревья, я знала о ком... И те, что стоят поныне, и те, которых давно уже нет, как нет серебристого тополя в Трехпрудном переулке возле дома, где росла Марина, и которого тоже давно нет...

"Этот тополь! Под ним ютятся

Наши детские вечера.

Этот тополь среди акаций

Цвета пепла и серебра".

Не оттуда ли цветаевские серебряные кольца да и сам серебряный век?..

...На Поварской, у поворота в Борисоглебский переулок, охраняет Дом Цветаевой могучий вяз. Его чуть было не срубили в 90-е годы теперь уже прошлого столетия, но москвичи отстояли, дежуря с утра и до утра, развернув плакат: "Под этим вязом встречались..." - и среди любимых имен в числе первых имя Марины Цветаевой.

Выстоял "яростный Авессалом!"

А в Борисоглебском переулке, напротив Дома Цветаевой, из двух тополей, с которыми она столько раз встречала рассвет, остался один.

"И сохранят всегда мои дороги твою печать"...

Под этим тополем каждый год в жаркий поминальный день 31 августа (День Москвы!) тесно стоят пришедшие к Цветаевой послушать ее стихи, остальные - весь переулок запружен! - пекутся под солнцем. В этот день оно всегда яркое.

"Если бы Бог знал, как я радуюсь солнцу. Он бы каждый день посылал светить его над Борисоглебским переулком..."

В этот день в раскрытых настежь окнах Дома Цветаевой - гроздья красной рябины. В пору рябиновых костров и родилась она, и ушла из жизни.

Будь моя воля - вместо двух дат: рождения и смерти - я бы высекла на камне под лесной рябиной (где? в Тарусе или Елабуге: или там, где жив еще дом "с бессонным окном под самой крышей"?) два стихотворения, стоящие у истоков ее жизни и смерти.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

------------------

Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно всё равно -

Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом и не знающий, что - мой,

Как госпиталь или казарма.

........................................

Так край меня не уберег

Мой, что и самый зоркий сыщик

Вдоль всей души, всей - поперек!

Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все - равно, и все едино.

Но если по дороге - куст

Встаёт, особенно - рябина...

И между ними стремительное цветаевское тире, как прямая неизбежность пути "от" и "до".

"Эти стихи могли бы быть моими последними..."

Наталья ЛАРЦЕВА