Публикации

Алексей ЖИДКОВ

Новые песни 2002 – 2003 годов известного петрозаводского поэта и барда

Д Е Н Н И Ц А

ЗИМНЕЕ УТРО

Николаю Рубцову

Что-то колокол сегодня молчит …

Видно, не опохмелился звонарь.

В голове у звонаря-то – звонит,

а по всей округе – тишь да печаль…

Две вороны на ограде сидят,

привлечёны золочёным крестом.

На юродивого Митьку глядят,

ждут, пока он в них запустит снежком.

На погосте веселится щенок.

Он не знает про весну и про смерть.

И на холмиках, забытых давно,

метит пятнышками желтыми снег.

Вон, летит по небесам самолёт –

всех он ангелов опять распужал.

И печалясь, что никто не зовёт,

на пустое небо смотрит душа.

Навалило снегу столько, что в храм

не дорога, а тропинка ведёт.

Проберусь, перекрещусь и подам

я калеке Ваньке на бутылёк.

Разомкну в молитве тихой уста.

Пошучу, в который раз, над собой –

две свечи поставлю в разных местах,

вам за здравье и … за свой упокой.

За деревней на востоке огни.

Растопило небосвод, наконец.

Из палящей над Землёй полыньи

чистый с ночи окровянило снег…

Превратились воробьи в снегирей.

Сам собою начал колокол бить!

Стало чуточку душе веселей …

Вот сейчас бы мне её … отпустить.

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

За окошком воет вьюга.

Нынче мне она – подруга.

Мы с ней вместе плачем обо мне …

В ледяном цветочном поле

продышу глазок на волю.

И свечу поставлю на окне.

Даже лунного нет света.

Нету звёзд и неба нету.

Здесь и там – одна моя свеча.

На коленях - кот унылый.

А на кухне – нелюбимый.

Воет вьюга. Ходики стучат.

Что-то шепчет мне негромко

мальчик пухленький с иконки:

в ручках – крестик, и в глазах - печаль.

Рядом с ним – семейный снимок:

я, и дочь, и нелюбимый.

Воет вьюга. Ходики стучат.

Сразу вся Земля остыла,

в непроглядном мраке скрылась,

лишь погасла здесь моя свеча.

Засыпают люди с миром,

обнимая нелюбимых …

Воют вьюги … Ходики стучат …

ДОБРАЯ ПЕСЕНКА

Тихая песня, в ладонях согретая.

С запахом яблока. Спелая, спетая.

Светлая песенка, песенка летняя.

Не безнадёжная. И не последняя.

Юноша хрупкий со взором погасшим

мнёт стебелёк у нарцисса вчерашнего.

Пушкин ему одному улыбается.

Скоро она, несомненно, появится.

Где-то, плечами пожав удивлённо,

снимет перчатки хирург утомлённый.

Сладко затянется. И за спасённого

выпьет полтинничек не разведённого.

Воздух последний смакуют по крохе

отяжелевшие жадные лёгкие.

Новых не будет русалкам поклонников.

Выйдут живыми под небо подводники.

Пуля летит беззаботною пташечкой

мимо виска с не седою кудряшечкой.

Вылет задержан во мглу бесконечную

незапланированною осечкою.

В розовом небе, покинутом грозами,

крутится-вертится шар Земной розовый.

Не очерню жизнерадостной цветности –

хамелеоном исчезну с поверхности …

1 апреля 2002г.

АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ЧАСТУШКИ

« А мы робята хулиганы!

Вятка – наша родина.

Вылетают из нагана

Пули, как смородины! »

( Частушка )

Часть первая

Детство

Утром первого апреля, чуть проклюнулся рассвет,

моя мама пошутила – родила меня на свет.

Удалась на славу шутка – хохотала вся родня!

Папка с мамкою – брюнеты. Брат – брюнет. И рыжий – я.

По реке плывёт больная

полудохлая чехонь.

На пляжу лежит блатная

молодая шелупонь.

Раньше плавала стерлядка

офигительной длины.

и купался Герцен в Вятке

с Салтыковым-Щедриным.

На заборе нарисован кирпича осколком круг.

Я стою под этим нимбом, скрыв в улыбочке испуг.

А напротив, глаз прищурив, расстегнув болонью,

Чомба целится заточкой. Он сидел в колонии.

На столе в «буру» играют

дядьки не на шелбаны,

под столом, от жён скрывая,

наливают в стаканы.

Пьют за Майский праздник зелье.

Лишь один не пьёт вино –

на щите, воткнутом в землю,

толстый член Политбюро.

А у Вовки – новый велик. Водит он его за руль.

У его мамаши – шляпа, у отца его – «жигуль».

Выхожу и я богатым из подъезда на крыльцо –

всем куснуть даю по разу от горбушечки с сольцой.

Мы на рельсах плющим гвозди,

мы жуём тянучий вар.

Мы карбид в карманах носим

в пузырьках из под лекарств.

Завинтишь его, и сразу,

не тяни, бросай скорей!

Чтоб остались оба глаза,

и все пальцы на руке.

Мой отец и дядя Лёня напилися пьяные.

Я уж час для них терзаю кнопочки баянные.

Всё лабаю по заказу композиций парочку –

с вариациями гимн да с выходом цыганочку.

В настроении отличном

продолжают братья пить …

В параллельном мире нынче

тоже повод есть налить.

Мы стоим в обнимку с братом,

два, уже не сорванца,

молчаливы, бородаты,

над могилою отца …

МОТЫЛЁК

1

Ой ты, полюшко безграничное.

Ой ты, небушко, небо птичье.

Что ж я мучаю мотылька души?!

Полетать бы ему среди вас больших …

А то видит он, только ночку

под сердечком моим в уголочке.

Отпущу его спозараночку –

пусть найдёт себе белу бабочку.

Пусть порхает с ней, забавляется …

И пусть больше не возвращается.

2

Мотылёк мой беленький

улетел нечаянно.

Я остался с песенкой

нежной и печальной.

В моё тело грешное

он не возвращается.

Только мухи снежные

надо мной вращаются.

Дни вернулись зимние,

тополю же чудится

эхо соловьиное

на безлюдной улице.

Голубое платьице

на берёзе светится.

На такой красавице

не грешно повеситься.

Выйду в голо полюшко.

В сотый раз, наверное,

подниму головушку –

где же ты, неверный?!

Улетел мой беленький.

Улетел с подружкою.

Я остался с песенкой

никому не нужною…

НА СЕНОВАЛЕ

Может завтра Бог в цветастый ситцевый платок

завернёт планеты нашей чёрствый колобок.

И уйдёт с тем узелком по млечному пути,

бормоча в усы седые: « Господи, прости!»

А пока на сеновале,

глядя сквозь проём дверной,

звёзды мы с тобой считаем,

сделав отдых небольшой.

Через дырку в стенке лунный заинька косой

молока из крынки пенку сделал золотой.

На лице коровка божья не мешает мне –

знаю, кто травинкой водит по моей щеке.

А в лесу уже включили

предрассветный птичий джаз.

Соловьи заголосили

будто бы в последний раз.

Может, завтра Бог в цветастый ситцевый платок

завернёт планеты нашей чёрствый колобок.

И уйдёт с тем узелком по млечному пути,

бормоча в усы седые: « Господи, прости!»

А пока, забыв о смерти,

мы опять рифмуем кровь.

На стене тенями чертим

сумасшедшую любовь!

БЕСПРИДАННИЦА,

или

ПЕСЕНКА ЛАРИСЫ ДМИТРИЕВНЫ

Отчего же мне так горько?

Я же выбралась из пекла!

От любви осталась горка

серенького пепла ...

Лишь увидела его я,

сразу так и обомлела ...

О любви я нынче вою,

а когда-то пела ...

Колокольный звон ворвался

в мою грудь последней песней.

Этой ночью оборвался

мой нательный крестик.

Красно солнышко так робко

поднимается над Волгой.

Ночь была такой короткой,

да и жизнь не долгой ...

СОЛОВЕЦКАЯ

Ах, где ж вы, ноченьки короткие?!

Где ж вы, весёлые деньки?!

А за оконною решёткою

не те мерцают огоньки.

А то не звёздочки, что во поле

любви раскачивались в такт,

а то смолит на вышках "вологда"

тобой мне посланный табак.

На небе сером бледные

три облачка дрожат.

Кружит по морю Белому

да чёрная баржа.

На горке - церковь-храмушка

с пробитой головой,

а под горою - травушка

с кровавою росой.

К груди прижав сухую корочку,

лежу спелёнутый тряпьём.

Душа, взлетев, сидит на жёрдочке

над оголённым алтарём.

Там только тень креста оконного,

зияют небом купола.

Слепы там стены безиконные,

глухонемы колокола.

А по ступенькам каменным -

солёный ручеёк.

Слезинка скачет аленькая,

а за ней - ещё.

Позволит только мёртвому

небесный вертухай

тринадцать дюжин чёртовых

пройти ступеней в рай.

Лишь на рассвете боль бессонная

тропинкой лунною уйдёт,

и паутинки струнка тонкая

мне колыбельную споёт.

Снежок молоденький нетающий

вспорхнул над вздрогнувшей Землёй –

найти не может остров Заячий

под белым саваном покой.

Рогами коронованный,

в обугленной ночи,

наш кум гогочет с вохрою,

копытами сучит.

А за птенцов наказана,

всем чайкам напоказ,

скулит лиса безглазая

с лисятами без глаз.

В судьбу сыграю я с монеткою -

дано ль мне песенку допеть,

иль чайкой белой с чёрной меткою

дано отсюда улететь ...

Подброшу денежку привычно я,

ту, что ты мне с собой дала.

А та монетка - необычная,

а на монетке - два "орла".

На небе сером бледные

три облачка дрожат.

Кружит по морю Белому

да чёрная баржа.

А с публикою светскою

под музыку плывёт

к причалу Соловецкому

да белый теплоход ...

ЧЁРНЫЙ ТАНЕЦ

Ты читала Коэльо, леденцы разгрызая.

Над тобою кружилась моя тень без меня.

Я ж метался без тени между краем и раем,

между точек и строчек, в колокольчик глядя.

Там, в расколотой ноте, звон увидев хрустальный,

сплюнув под ноги сизый замороженный крик,

я тупыми зубами за улыбкой печальной

разжевал онемевший бесполезный язык.

Надо мною летает стая злых попугаев,

по груди пробежало стадо пони шальных.

И зелёное солнце, спелым глазом моргая,

удивлённо блуждает в трёх глазницах пустых.

Дождик капает алый на рубиновый полог.

Я под пологом слышу поминальный там-там.

Я - миндальный и звонкий. Я - холодный и полый.

Я крестом из ладоней наградил себя сам.

Брошу белые тени от негнущихся пальцев

на припухшие веки и на губы твои

и в пылу ледяного одиночного танца

окунусь с головою в чёрный вальс полыньи.

Соб. инф.