Литературный дневник

"ЭТО БЫЛО ЧУДЕСНОЕ ДЕТСТВО"

Критик и литературовед Иосиф Гин хорошо знаком телезрителям и читателям Карелии по литературным передачам. В 70-х он вёл единственное в городе литературное объединение (лито) при Союзе писателей. Наш диалог - вокруг литобъединения, интересного явления тех лет.

И. Гин: Несколько лет назад прозаик

Александр Дороган осторожно сказал мне, что был такой экспромт Павла Шувалова на приход Гина ведущим лито: "Устинова сменили Гином, кого ещё пошлют враги нам?" Почему бы не сказать об этом раньше? И рифма здесь хорошая, составная.

А. Веденеев: Это в духе сурового иронизма тогдашнего автора опусов. Но это мелочи, мы все вас поняли, приняли. Я пришёл в литобъединение, когда вы начали его вести. Прочитал стихотворение "Звезда" (которое позже напечатал журнал "Юность") и стал постоянным участником наших встреч. Насколько знаю, поэт Валентин Устинов вёл лито от силы два года, а впечатление о себе оставил, он вызывал у людей симпатию. А своих питомцев в "Севере" ни разу не напечатал - по неясным причинам.

И. Гин: Не деля вас на "кто был до", "кто после", назову тогдашних молодых стихотворцев: Николай Новосёлов, вы, Владимир Судаков, Александр Васильев, Павел Шувалов, Алексей Ливанов, Василий Иванов, Елена Сойни, Дмитрий Свинцов, прозаик Александр Дороган. Это основа, ядро. Интересно было видеть вас - со своим мнением, характером, с огромным интересом к поэзии и писанию стихов.

А. Веденеев: Для меня обсуждения стихов, разговоры в дружеском кругу, как продолжение "лито", были чудесным действом, именно так. Такое ранее было поколение, и всё же - опоздало. Рукописи годами лежали в издательствах, а для приёма в Союз писателей надо было две-три книги неплохих, и ещё публикации в журналах. Вот мои строки о тех временах: "Моё поколение - опозданье не печаталось, души в распыл пускало, откровения знало не по заданью, и вралей не читало, не почитало. И ещё - не пришиблено пьедесталом". Сейчас - перегиб другой: принимают всех с первой книги в Союзы писателей, что создаёт нездоровый ажиотаж. Нас приняли в Союз писателей через десять лет после лито, а кого и недавно, через двадцать. В нашем университетском лито двух человек приняли прямо из него в Союз писателей. А из вашего литобъединения со временем вышло в писатели девять человек.

И. Гин: Ещё забыли десятого, прозаика Бориса Кравченко - он несколько лет приезжал к нам на занятия из Кондопоги. Очень самостоятельный был литератор. Незадолго до своей

ранней кончины он прислал мне оптимистичное, юморное письмо и ещё мою фотографию, снятую с экрана ТВ. Приятно было, что он помнит нас.

А. Веденеев: Борис Кравченко был человеком проницательным, понимал всё несовершенство нашей жизни. Не согласен быть жить, как многие другие, в нём была скрытая "тоска по идеалу". У нас дома разговоры он вёл больше с моим старшим братом, редкостно знающим литературу и видевшему много людей. Когда Кравченко начали печатать в столице, нашлись завистники, осуждающие "узость" его "кругозора", поскольку пишет о жизни районного городка. Но в таком городке наши российские противоречия, узлы были заметнее - в районе жизнь тяжелее, неблагоустроеннее, и забот больше. Он подмечал нежелательные перемены в жизни - какой-то надрыв, безразличие, отчуждение в людях. Что-то драматическое на фоне будничных незатейливых декораций провинциальной жизни становилось плотью его лаконичных, убедительных рассказов. Интерес и любовь его к людям были неожиданны, человек-то он был резковатый. У него была тяжёлая рабочая специальность, а успел он сказать так много - написал пять-шесть книг за пятнадцать лет. Начал поздновато, уже за тридцать. Напечатал при жизни чуть больше половины, остальное издавалось позже.

И. Гин: А помните, как наши дотошные стихотворцы пытались найти что-то неудачное в переводах с французского Дмитрия Свинцова? Он предложил нам для разговора подстрочники и свои переводы стихов Шарля Бодлера, и для сравнения переводы известных мастеров. И никому не удалось "уязвить" нашего переводчика. Когда он работал журналистом, я боялся, что "газета испортит". Беспочвенное опасение.

А. Веденеев: Поэт в другой творческой ипостаси - редкость. Бывают удачные исключения: поэт и художник Алексей Авдышев, поэт и прозаик Виктор Сергин. Поэт Сергин как-то приходил к нам на литобъединение. Вот входит он, бородатый, с берестяной (обложка такая) тетрадью, и тут же Шувалов из-за плеча говорит мне: "Посмотрите-ка, он случайно не в лаптях пришёл?" Стихи были новые, не из книг - россыпи образной русской речи, - и картины, и экспромты, и что-то лирическое. Что-то космологическое помню: у героя стихов борода-волосы струятся как млечный путь, костяк его - горный хребет с самоцветными залежами, - такое вот сказочное мироощущение.

И. Гин: А были ещё встречи со стиховедом Петром Александровичем Рудневым, краеведом, собирателем материалов о поэте Николае Клюеве Александром Грунтовым. Краевед показал нам редчайшие издания поэта, а происходила эта встреча в зале ВТО.

А. Веденеев: Удивительно, что Грунтов не боялся открыто собирать книги Н. Клюева задолго до его реабилитации, пропагандировать их. Тогда, в конце семидесятых, он сказал, что сорок лет интересуется жизнью и поэзией великого русского поэта. Подвижнический труд!

И. Гин: Знаете, я в своё время, в 57-58 годах участвовал в литобъединении поэта Владимира Морозова до его отъезда в Москву. Многие знают его по хрестоматийным фотографиям - кудри, красивое лицо, вышитая рубашка. Он был такой крепыш, и рукопожатие крепкое. Стихи он читал замечательно, душу в это вкладывал.

А. Веденеев: Когда мне было лет одиннадцать, я узнал стихи Морозова на встрече в библиотеке, посвящённой его книге "Откровение". Позже понял, что стихи оживляет, кроме таланта, собственная сердечная щедрость. Кстати, о поэте Морозове: в 84 году был я в составе небольшой делегации на совещании молодых писателей страны в Москве. Руководителем был у нас поэт Марат Тарасов. Вижу, в фойе Центрального Дома литераторов, у колонны, уединённо сидит человек с тростью и читает книгу, - что редкость в этой цитадели литературы, там больше решают другие вопросы. И вдруг наш руководитель бросается его обнимать - встретил своего сокурсника по Литинституту! И я узнал его, по фотоснимкам, - известного лирического поэта Владимира Соколова! И Соколов сказал сразу же, словно поджидал нас: "Да, хорошие ребята вышли из вашего города, - умницы, поэты! Вот Володя Морозов - кумир литературных коридоров. Когда он читал из своей поэмы: "Во мне живёт туберкулёз, я слышу: больше не жилец, конец неначатого дня..." - все начинали не к месту улыбаться, такой он был крепкий, румяный, полный внутренних сил". Напоследок хочу спросить Вас, - лито 70-х - это случайность, ну, что мы вместе собрались? Или закономерность?

И. Гин: Скорее, второе. Все авторы стихов жили в нашем городе и непременно должны были встретиться.

Александр ВЕДЕНЕЕВ