Великая Отечественная. 1941 - 1945, Люди, Общество, Русский Север

Дети войны. Аркадий Захаров из деревни Спировка

В первом ряду (слева направо): Сергей, папа Фёдор Григорьевич, Лёня, мама Анна Алексеевна, Витя, Тамара. Во втором ряду: я, Шура, Надя. 1941
В первом ряду (слева направо): Сергей, папа Фёдор Григорьевич, Лёня,
мама Анна Алексеевна, Витя, Тамара. Во втором ряду: я, Шура, Надя. 1941

«Когда освободили Карелию, мы стали собираться в обратный путь на  родину. Провожали всей деревней, давали продукты на дорогу, просили писать письма… Вот и Патрово, а за озером – наш полуразрушенный дом».

В нашем проекте «Дети войны» к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне мы рассказываем о судьбах людей, переживших войну совсем юными. Их осталось не так много. В сороковые-роковые они узнали страх, голод и холод, теряли близких. И все же верили, что отцы вернутся с фронта живыми. 

Аркадий Фёдорович Захаров родился в 1933 году в деревне Спировка Фоймогубского сельсовета. Работал в великогу́бских филиалах Петрозаводского авиапредприятия по приёму самолётов, Южно-Карельских электросетей, приёмосдатчиком в порту. Живёт в  Великой Губе.

Его воспоминания опубликованы в первой книге «Сродники. Мы из Заонежья». 

Мост (отрывок)

…Память возвращает меня в 1941 год. Папа, Фёдор Григорьевич Захаров, работал инструктором отдела кадров Заонежского РКП(б). Мы ни разу не видели маму плачущей и вдруг услышали её рыдания. Младшие вцепились в подол платья, испугались. Так мы узнали, что началась война.

Отец как коммунист не мог оставить семью врагам. Решался вопрос об эвакуации на Урал. Стали готовиться в дорогу: дед забивал скот, сушили мясо, готовили всё съестное, чтобы взять с собой. Но корова и овцы остались на дворе. Дед не хотел покидать родные места, надеясь переждать лихие времена в пещере времён Петра I, но отец настоял на отъезде.

В октябре началось наше путешествие в неизведанное. До Медвежьей Горы добирались и на подводах, и на лодке, и на машине. Грузовой вагон-телятник был набит до отказа. В нём были нары, печурка для тепла, на которой и пищу варили. На остановках собирали дрова, иногда на больших станциях взрослые уходили с ведром в столовую за супом. Случалось, что и отставали от поезда, но догоняли следующим. Нас обгоняли эшелоны с ранеными, навстречу шли с военной техникой, с солдатами. Так мы доехали до Свердловска, где на вокзале прошли санобработку: сдавали всю одежду для прожарки в камерах при высокой температуре. Там же эшелон расформировали, а нас довезли до города Шадринска Челябинской области. А уже оттуда развозили по районам и деревням. 

Ехали в открытом кузове грузовика в сильный мороз. Оказалось, что водитель ошибся дорогой, вернулись обратно – а это сто километров. Прибыли мы в райцентр Шатрово. Жильё дали, хлебные карточки. Но после такой дороги заболели мама, бабушка, младшие брат и сестра. Мама поправилась, а дети Тамара, Витя и бабушка Катя умерли.

Весной переехали в деревню Шуравино. Началась жизнь на новом месте. Местные жители относились к нам с сочувствием. Мужчин в деревне почти не было, в основном старики, женщины, дети. Вот тут и пригодилось мастерство деда, умение всё делать по хозяйству – он стал самым востребованным человеком в деревне. Местные жители за работу рассчитывались продуктами. Мама по просьбе женщин вязала шерстяные платки, за это дали картошки на семена, и мы разделали небольшой огород.

После уборки зерновых мы собирали колоски и сдавали в колхоз, себе брать не разрешалось. Хлеб пекли с примесью высушенной кашки (белый клевер). Делали жвачку из берёсты и  из  еловой серы. Вечерами ходили в сельсовет слушать сводки Совинформбюро.

В школу ходили четверо из нас, учебников не хватало, а тетради шили из  грубой мешковины, чернила носили с собой. Я там закончил два класса.

В одном из писем от отца из партизанского отряда было стихотворение, наверное, переделанное и досочинённое кем-то из партизан:

Однажды в студёную зимнюю пору

Я из лесу вышел – в руках автомат, 

Гляжу – поднимается медленно в гору

С большою опаской немецкий солдат.

Он шествовал важно, в спокойствии чинном,

В больших сапогах, в полушубке овчинном, 

Всё это, конечно, награбил подлец,

Не знал, что ему тут наступит конец…

Я читал это стихотворение в Новый Год на ёлке. А летом 1942 года в  связи с ранением отцу разрешили навестить семью, и он приехал к нам. Эта радость была недолгой. Воевал папа в партизанском отряде имени Тойво Антикайнена, а с лета сорок четвёртого был политруком в партизанском отряде «Сталинец». Сводки с фронтов были тревожными. И только в 1944 стали радовать, когда немцев погнали.

Когда освободили Карелию, мы стали собираться в обратный путь на  родину. Дали нам подводы, чтобы добраться до Шадринска, а там опять в вагоны. Провожали всей деревней, давали продукты на дорогу, просили писать письма. Если сюда мы ехали целый месяц, то обратно – быстрее.

Уже в Карелии за окном вагона мелькали разрушенные здания, воронки от снарядов, колючая проволока, противотанковые надолбы. Не терпелось добраться до дома. В Медгоре дали машину, но у переправы она завязла, пришлось ночь провести у костров в ожидании трактора.

Вот и Патрово, а за озером – наш полуразрушенный дом. 

Вскоре приехал отец, он был в Петрозаводске на параде карельских партизан, и мы стали понемногу обживаться. А в 1945-м переехали в Великую Губу: отца назначили секретарём райкома по кадрам. Здесь мы и встретили День Победы. Началась мирная жизнь, но очень скоро мы остались без отца: сказались суровые военные годы, в апреле 1948-го он умер.

Новые трудности обрушились на хрупкие мамины плечи. В семье семеро детей: старшей 18 лет, младшему – два года. Как мама справлялась? Она и нас поражала своим простым и скромным мужеством. Все дети стали достойными людьми и с благодарностью помнят своих родителей. Нам посчастливилось встретить 70-летие Победы. Мы поздравили друг друга с этим праздником. Память о пережитом во время войны осталась на всю жизнь.

 

***

Каменный рукотворный  мост на озере сохранился, но давно зарос, а деревянный, перекинутый с него к моей деревне, уже давно рухнул… Почему-то кажется он мне мостом в мое прошлое: все помню, а перебраться по нему в мое детство уже нельзя.