Русский Север

Утро вечера мудренее

Фото Ирины Ларионовой

Рассказ заонежанки Валентины Росликовой и фотографии Ирины Ларионовой из серии «Сельская Карелия».

Валентина Кузнецова, старший научный сотрудник Института ЯЛИ КарНЦ РАН: — Валентина Ивановна Росликова живет в заонежском поселке Ламбасручей. Ее детские годы прошли в деревне Пегрема. Окончила культурно-просветительное училище в Петрозаводске, сейчас уже не работает, живет, как она сама говорит, стихами. Их уже очень много, в том числе и на родном заонежском диалекте. Свои стихи она поет, так получаются песни и романсы. В Заонежье есть немало певцов своего родного края, продолжателей народно-поэтических традиций. Любимый край воспевается и в прозе, пример тому – рассказ В. И. Росликовой о своем детстве.

 

Валентина Росликова

 

Утро вечера мудренее, или Один день Марии Федоровны

 

Памяти моей бабушки Моисеевой Марии Федоровны

Бабушка! Глянь на меня с небушка.

Звездочкой мигни, одним лучиком!

Бабушка, вот ведь победушка,

Не хватает тебя твоей внученьке…

За окнами чуть посветлело. Домашние еще спали, а Марья уже давно лежала без сна. В голове мелькали обрывки разных мыслей: начинала думать про одно, перескакивала на другое. «Ну все, хватит вылеживаться, с утра день дольше», — сказала она себе и откинула одеяло, опустила ноги в теплых, до колена вязанных овечьих носках, сунула их в опорки из старых валенок.

Ноги у нее мерзли даже в тепле – выморожены смолоду. Ох, и походили ее ноженьки по разным дороженькам да по тропкам спотыкучим! Гулять-то мало пришлось, все работала. От работы Марья никогда не бегала.

А вот и теперь мысленно перебирала заделье на день. Она не стала зажигать огонь: в своей избе и без света все до последнего сучка в половице знакомо. Привычно перекрестилась на невидимую икону в углу, прошла к порогу, побренчала тихонько рукомойником, вытерлась домотканым полотенцем. «Утиральнику сносу нет, еще с девичьего приданого». Вспомнила, что в сундуке этого домотканья целый тюк: «Слава богу, и дочери, и внучкам еще пригодится». Повязав платок поверх гарусного платочка, накинула жакетку и поспешила на двор послушать скотину.

Корова, вздыхая, жамкала жвачку, овцы, видать, еще спали. «Ну слава тебе, Господи, потом справлю, а пока самовар поставлю, скоро крещены встанут». Крещены спали в горнице. Изба была большая, на две половины, да в сенях еще комнатка с лежанкой. В ней частенько жили приезжие девушки. В сенях на полках — берестяные туеса, корзинки разных размеров, глиняные горшки и горшочки. В первой половине, у порога слева, стояла русская печка, занимавшая почти треть помещения, справа от порога находилась вся кухонная порядня: стол, под ним курятник, на стене самодельный посудник, через всю избу под потолком тянулся воронец, на нем разная утварь, тут же и тарелка с калитками, тут же и сахарница с конфетами, от внуков повыше.

Марья улыбнулась, вспомнив, как старшие внучата конфеты добывали посредствам веника да со стола, да еще с табуретки на столе, вот какие большие были.

Под потолочиной висел очеп – кольцо для зыбки. Пять окон впускали божий свет в избу: три окна на северо-восток, два на южную сторону. Под окнами стояли широкие лавки, большой обеденный стол, несколько самодельных высоких стульев. В переднем красном углу висела икона. У стенки, что разделяла избу и горницу, стояла железная кровать. В горницу вели двустворчатые двери, крашенные голубой краской. В горнице тоже была русская печка, стояла большая кровать с никелированными спинками, убранная кружевным, ручной вязки покрывалом, подзорами и накидкой на сложенных друг на друга подушках. В простенке стоял старинный комод, рядом тумбочка с приемником «Родина», напротив стоял стол со швейной машинкой «Зингер», у печки большой сундук, рядом сундук поменьше. На стене висело зеркало, газетница с вышивкой и много фотографий в общей рамке под стеклом. Отдельно висел портрет сына Марьи — Павла, пропавшего без вести в первые дни войны. В красном углу икона большая и поменьше. В простенках висели вышивки крестиком и тамбурным швом – дочь у Марьи была рукодельница, как, впрочем, все деревенские девушки.

Весело загудел самовар, запылали в печке дрова, на тоганке разогревались вчерашние щи – зять любил позавтракать наваристым супом. Уже чугунок с картошкой поставлен в устье печки. «А повезло с зятем, – подумала Марья, – работящий, уважительный, все «Марья Федоровна» называет, а в добрый час и «мать» скажет. И хорошо, что старше дочки, всю войну прошел, знает почем фунт лиха. Вся мужская работа на нем, а всегда советуется с тещей что да как, знает, что она зря слова не скажет, все на себе испытала: и косила, и сеяла, и пахала, и сети ставила, и дрова рубила да возила – нелегка вдовья доля…».

За думками и самовар поспел, домочадцы проснулись. Зять на стол самовар поставил, и пока чай заваривался да на стол накрывалось, он расчистил от крыльца дорожки в снегу, принес свежей водицы из проруби. Дочь справила скотину: корова стельная не доилась, сена вдоволь припасено, все под крышей, из дому выходить не надо. Коровка отдельно стоит, что барыня, овечки отдельно. Дровца под крышей, все обихожено.

Между делом Марья сварила на конфорке самовара яичко, это уже для внучки, встанет – съест тепленькое. «Как там старшие внучата в интернате? Голодные небось…». Бабушка невольно посмотрела в окно на озеро. Там за озером, в поселке учились в старших классах ее внук и внучка, погодки, а дома была младшая, в школу еще не ходила. В деревне школа была только начальная, четыре класса.

Зять с дочкой уже ушли на работу, самовар все еще пыхтел на столе. А вот и внучка проснулась, помогла ей одеться, подала теплые из печурки чулочки-носочки да на печку справила – подсадила на прилавок: «Вот и на печке в тепленьком местечке». Туда и завтрак подала: «Кушай, бажона». А сама присела за старую прялку с куделей из овечьей шерсти, руки привычно крутили веретешко, из-под пальцев вытекала тонкая ровная ниточка — хорошие носочки да дельнички будут внукам.

– Бабушка! Когда гулять?

– А вот печку дотопим, зень выпашем (подметем. – В.Р.), за мучкой в ларь сходим, калачиков сварим и пойдем на уличку.

– И я в ларь!

Накинув на внучку и на себя оденки, Марья ведет внучку через сени на двор. На дворе висела всякая сбруя, косы, топоры, был верстак, на котором хозяин стругал доски для всякой надобности. Вниз по лестнице можно попасть в хлев, но они идут в дальний конец наверху, там чулан, в нем ларь с несколькими отсеками, в них разная мука: черная, белая, овсяная. Бабушка черпает ржаной муки и закрывает ларь.

– Будем калачи делать? – спрашивает внучка.

– Будем, будем.

А вот и калачики готовы пресные, печь дотоплена, можно и закрывать. А чтоб, не дай бог, не угореть, собираются на бесёду. Сегодня идут в южный конец к бабе Елене. Марья собирает гостинцы: приносит из сеней замороженный круг молока, кладет калачики, подумав, кладет в узелок немного сущика. Внучка, дожевывая, одевается, сует ноги в валенки, бабушка застегивает пальтишко, надевает ей на голову вязаный платок и завязывает его крест-накрест спереди и узлом на спине. «Ну, господи, благослови!»

Поставлена палочка к двери, мол, никого нет дома, и бабушка с внучкой по узкой тропке в снегу идут в южный конец деревни, где живет одинокая старушка.

Побеседовавши с часик, с заскучавшей внучкой попадают к дому. Время обеденно, вот и работнички на обед пришли с разговорами, да с новостями. Поевши горячего варева из печи, да закусив теплой печенкой (печеная брюква. – В.Р.), уднуют минут двадцать – отец на лавке, мать на подпольнице, бросив овчинную шубу под себя.

Поудновавши, поевши еще овсяного киселька, уходят.

Марья тем временем уже проведала корову. «Кажись, есть знатьба. Скоро отелится». Кинула всем сена, Муське наособицу болотинки, полезно перед отелом. Внучка играя в свои бабки, просит:

– Бабушка, давай читать!

Вот она, любимая книжка, выученная наизусть: «Я умница-разумница, про то знает вся улица, петух да курица, мой друг Антошка, да я немножко».

В двери кто-то пихается:

– Есть ли кто крещены?

– Проходи, Ульяна, скидывайся!

Это Марьина подруга, одинокая старушка, ее любит внучка. Вот и сейчас ей перепадает гостинец от подружки, а в маленькой сумочке лежит ульянина фотокарточка, выпросила.

Ставится самовар, выставляется угощение — оногдашние (вчерашние. – В.Р.) калитки, сахар, конфеты-подушечки.

– Обедала, обедала, а чайку пофурындаю, а у меня, – смеется Ульяна, – все варево в самоваре. – Не спеша чаевничают, тут и внучка старательно  дует в блюдце, за щекой сразу две подушечки. За беседой время идет быстро, зимний день короток.

– Ой, бяда как идти, а то скоро совсем темно станет!

– Бесёдуй!

Ульяна благодарит за чай, за угощенье, одевается и уходит. Провожают с внучкой до порога.

– Приходите ко мне на бесёду! – говорит напоследок Ульяна.

– Придем! – скачет радостно Валюшка.

Она тянет бабушку в горницу.

– Бабушка, а это кто? – показывает на фото в рамочках.

– Это дядя твой, Павел, это Катя да Тамара, племянницы мои. – Она задумывается, невидящим взглядом смотрит в простенок…

– Бабушка, а ты покажешь мне, что в сундуке?

– Покажу, косанька, покажу. Вот Нинушка с Витюшкой приедут, вместе и посмотрим.

И чтобы отвлечь внучку, говорит:

– Вот придет весна, солнышко пригреет, я тебе домик сделаю.

– Настоящий?

– Настоящий, с окошечком, с лавочкой, будешь играть в посудку, куколку свою кормить.

Она открывает трубу в печке, что в горнице, поджигает сложенные наготово дрова, закрывает заслонкой, – пусть к ночи протопится.

Справлена к ночи скотина, проведен ужин. Ели загусту да бруснику с толокном, отпыхтел в очередной раз самовар-генерал, с зеркальных его боков корчила рожи Валюшке смешная  девчонка. Обрана посуда. Марья сидит за прялкой, зять вяжет сетку, дочь катает вальком белье в горнице.

Скоро погаснет лампочка под потолком, станция работает до десяти часов вечера. Валюшка клюет носом, смотрит сквозь слипающиеся реснички, и ей кажется, что бабушка дергает за бороду деда Семыча, что иногда заходит к ним на бесёду. Отец поднимает засыпающую дочку, несет в горницу на кровать. Марья достает с печи теплое одеяльце и укрывает внучку: «Спи, Господь с тобой». Еще раз с фонарем идет послушать корову, все тихо. Уже мигнула лампочка, сейчас погаснет свет. А в окошке светит бессонная луна. Марья Федоровна укладывается спать. Гудят ухоженные ноги: «Господи, благослови, спаси, сохрани и помилуй!».

Ирина Ларионова. Из серии «Сельская Карелия»