Лицейские беседы

Борис Плотников: Культура не должна быть агрессивной

Борис Плотников в Петрозаводске. Фото Ирины Ларионовой
Борис Плотников
Настоящим событием для ценителей русской литературы, театра и кино стало недавнее выступление народного артиста России Бориса Плотникова с программой «Альбом есть памятник души» на открытии фестиваля «Осенняя лира» в Карельской государственной филармонии. Слушатели не хотели отпускать артиста, но и Борис Григорьевич, как показалось, желал этого общения: с удовольствием исполнил несколько романсов сверх программы, две народные песни, ответил на вопросы.  Для многих из нас он так и остался в первую очередь незабываемым Сотниковым из фильма «Восхождение».

После выхода в свет «Восхождения», потрясшего людей моего поколения, много лет на моей книжной полке стоял портрет удивительной женщины и режиссера Ларисы Шепитько. Никогда не думала, что спустя 30 лет буду сидеть в зале, где со сцены будет читать стихи и петь тот самый Борис Плотников, что сыграл главного героя фильма. Подавая артисту записку с вопросом, я упомянула о той фотографии и услышала в ответ:
– Спасибо вам! А на моей полке до сих пор стоит портрет Ларисы Шепитько… Она вытащила меня из Свердловского ТЮЗа и заставила быть Сотниковым. Эта хрупкая красавица обладала мудростью и философским постижением жизни. Василь Быков называл ее «Достоевским в юбке».
На следующий после концерта день Борис Плотников стал гостем Литературного клуба, первое заседание которого прошло в филармонии. Зрители, журналисты о многом хотели спросить артиста, но началась встреча со слов Бориса Григорьевича о пользе художественного слова.
– Еще Гоголь радовался тому, что в России начались публичные чтения. Вот что он пишет: «Я думал всегда, что публичное чтение у нас необходимо… К образованию чтецов способствует также и язык наш, который как бы создан для искусного чтения, заключает в себе все оттенки звуков и самые смелые переходы от возвышенного до простого в одной в той же речи».
В свое время художественное чтение было у нас хорошо развито, и вдруг за последние 20 лет неожиданно все рухнуло. Так мы можем потерять культуру, основу нашей самости, нашу генную память. У людей постарше все-таки есть корни, а у молодых? Русский язык такой богатый, но как он сейчас коверкается! Меня это очень тревожит. Да, жизнь идет дальше, но мне кажется, если бы этот абонемент в вашей филармонии начал работать («Виртуозы звучащего слова». – Ред.), в этом была бы несомненная польза, и не только просветительская. Ведь язык – это дерево, которое питает нас, нашу русскость, основу основ.
– Как вы относитесь к современной культуре?
– Современная культура, на мой взгляд, не должна быть агрессивной и уничтожать все вокруг. Например, рок-музыканты: как всякие завоеватели, они громкие, настойчивые. Мне кажется, необходимо осознавать, что рок для России – это культура пришлая. Пусть она будет, раз кому-то нравится, но рок не должен заслонять собой все, что связано с русским языком, русской культурой и ее традицией. А русская самость все может в себя взять и впитать, переработать, и это уже будет русским. В русском языке удивительно само сочетание звуков, слов, об этом говорит и тот наивный стиль альбома, о котором мы вчера говорили на вечере: «В тебе такое что-то вижу, чего в других совсем не зрю, и что в иных я ненавижу, в тебе то ж самое люблю». Это написал дилетант в альбом своей любимой и это невозможно перевести на другой язык. Простые слова, а между ними такая вязь! Это нельзя терять!
– Почему, на ваш взгляд, среди артистов все меньше чтецов?
– Меньше спрос. Раньше были всесоюзные программы, лектории, когда чтец ездил по стране с программой. Я знаю, что покойный Александр Яковлевич Кутепов читал перед публикой романы «Кюхля» и «Пушкин» 600 раз! Но это было 20 лет назад. Лично я занимаюсь пушкинской темой с большим интересом и очень давно, не один десяток лет. Подобные программы рождаются медленно. Нахожу по крупицам в разных альбомах проявления культуры того времени. И вдруг возникает предложение приехать в Петрозаводск, а следующее выступление, может быть, состоится только через год. Не всякий актер идет на такое, ведь подобное выступление – это практически альтруистический акт. К тому же среди актеров не так много людей, желающих открыться. Я сыграл в театре 55 ролей, среди которых были Яго и князь Мышкин, говорил на сцене от их имени. Но вчера на сцене я был я, до сих пор не могу прийти в себя, потому что открывался перед вами. В наше время, когда есть пресса разных цветов, бывает и желтоватая, опасно открываться. Сочинят такое, чего в жизни чаще всего не бывает. Когда скандал происходит вокруг эстрады и рока, это им на руку. Но мне это не по душе.
Несколько слов о новой программе. Говорят, если бы Шекспир не написал ни одной трагедии, а только сонеты, то и тогда он был бы великим, потому что вместил в них все чувствования человека, все оттенки отношений мужчины и женщины. Существует много разных переводов, но мне кажется, что лучше Маршака их никто не перевел, хотя он был не очень точен. Думаю, чувствования людей в России в XIX веке были не менее глубоки, чем в сонетах Шекспира, и я решил сделать программу, соединив 15 сонетов, в которых происходит развитие любовного чувства, с бытовыми российскими романсами. По тексту, конечно, они много ниже Шекспира, но по чувству, по искренности, которую вложили в них авторы, ничуть им не уступают. Конечно, критики увидят в этом эклектику, Шекспиру, возможно, больше подошли бы Бетховен, Берлиоз, Чайковский, но мы уже выпустили эту программу, и она была неплохо воспринята.
Готовится еще одна программа, посвященная юбилею любимого мною поэта Николая Рубцова. Мне хочется погрузить слушателей в его атмосферу. У него есть стихотворение с такими словами: «Поют больше новые, советские, но меньше русские, народные…» Поэтому хочу сделать программу, где будут только его стихи и народные песни. Чтобы звучала балалайка…
– Какие концертные программы у вас есть еще? Есть ли в них стихи Николая Клюева? Понятно, что человек, занятый в театре, не имеет достаточно времени…
– Программ и времени в самом деле мало, я играю в трех театрах Москвы. В «Табакерке» в спектаклях «Дядя Ваня», «Женитьба Фигаро», «Процесс Кафки», в «Мертвых душах» Собакевича. В Театре Российской Армии играю Гарпагона в «Скупом», а во МХАТе – в спектаклях «Чайка» и «Копенгаген». Семь спектаклей. Если спектакль мощный, с большой отдачей, то за день до него начинаю готовиться, а потом день надо приходить в себя. Чтобы приехать в Петрозаводск, мне нужно было договориться в трех театрах, переговоры о моем приезде велись начиная с весны. Завтра вечером у меня уже спектакль «Дядя Ваня».
Клюевым я занимался, но пути наши как-то разошлись… Очень люблю Белова, у меня была по нему программа.
– Лермонтова вы любите?
– Лермонтова люблю, но «странною любовью». Мне кажется, что я до него еще не дорос. В творчестве Пушкина тоже беру только периферийные, так сказать, произведения, потому что это большая ответственность. Помните, Марина Цветаева назвала свою книгу «Мой Пушкин», а Раневская сказала «Мой, мой, мой Пушкин» – не в том смысле, что они его приобретают, а в том, что каждый находит в нем что-то глубинное, свое. А Вера Федоровна Комиссаржевская говорила, что вообще не представляет, каким голосом и какой актер может озвучить Пушкина. А ведь в искусстве это были люди высочайшего ранга.
– У каждого актера есть свое амплуа. Трудно представить вас в роли Собакевича…
– Видите ли, в кино типаж прежде всего. Но в театре, особенно в нынешнем, современные режиссеры могут делать все. Когда я услышал, что будут ставиться «Похождения Чичикова», я, конечно, подумал о том, что хорошо бы сыграть в этом спектакле роль Плюшкина. И вдруг выясняется, что Плюшкина желает сыграть сам Олег Павлович Табаков. И когда мне предложили роль Собакевича, сначала хотел отказаться, но потом нашел оправдание у Гоголя. Да, Собакевич был у Гоголя тучным, неповоротливым, но там есть одна фраза: «Душа у Собакевича была, как у Кощея Бессмертного». А Кощея я могу без грима играть!
– Как зрители восприняли вас в этой роли?
– Сначала оторопь… Но ведь что такое театр? Это коврик и два актера, которые воздействуют и зависят друг от друга на сцене стопроцентно, как петелька с крючком.
– Как вас, провинциала, приняла Москва?
– Как она принимает? Сурово! И хотя я в Москве работаю уже 30 лет в одном из лучших театров, выхожу на эту великую сцену и вижу те два кресла в восьмом ряду, где сидели великие Станиславский и Немирович, я не чувствую себя хозяином.
– Приходится ли вам отказываться от ролей?
– Чаще всего я отказываюсь. Теперь очень часто в фильмах не обходится без крови, наматывания кишок и выкалывания глаз. К тому же с годами все сложнее становится сниматься. Иногда приходится находиться на съемочной площадке по 12 часов, текст при этом тебе дают в последний момент. Это потогонная система.
– У вас вышла книга…
– Она называется «Моя надежда, мука и награда». Это строки из сонета Шекспира: «Живу я тем, что у тебя беру, моя надежда, мука и награда». К актерству можно так и относиться. Актер всегда надеется на роль. И это такая мука, когда ее получишь… Ну, и, возможно, награда… Когда издательство заказывало мне эту книгу, там думали, что это будут мемуары, а у меня получилась книга о моих ролях. Конечно, есть и воспоминания.
– Есть роль, которую вы бы хотели сыграть?
– Я человек суеверный, поэтому не буду об этом говорить. Кто-то верно сказал, что актерская профессия очень женская: обычно нас выбирают. Мы должны произвести впечатление на режиссера, на руководителя филармонии (смеется)… Сейчас для меня сам выход на сцену, даже в маленькой роли, большая ценность.
Конечно, все хотят играть Гамлета. Часто бывает обидно, что ты вырастаешь из роли, а она вдруг приходит. В моей жизни был такой случай. Мне казалось, что я мог бы сыграть князя Мышкина. Но годы уходили, и, когда мне уже было далеко за 30, а князю Мышкину лет 26 от роду, вдруг из Театра Советской Армии позвонили и предложили сыграть вместо кого-то эту роль. Я согласился. В результате этот спектакль жил долго, и я играл в нем 13 лет, сыграл 189 раз.
Однажды Любимов сказал, что если все актерские мужские роли выстроить в цепочку, то по краям будут с одной стороны Яго, с другой – князь Мышкин, диаметрально противоположные по своим проявлениям. Один созидатель, для которого нет никакой самости, другой, наоборот, считает, что он центр мироздания, а остальные все ничтожества. У меня же был такой случай, когда в одну неделю я играл и Яго, и князя Мышкина. Это было мощное испытание.
– Есть ли у театра будущее, на ваш взгляд? Быть ли театру?
– Этот вопрос поднимался неоднократно, с тех пор как появились кино и телевидение. Не знаю, что будет с кино, но пока у человека жива душа и есть необходимость речевого воздействия, театр будет всегда.
На снимке: Борис Плотников в Петрозаводске. Фото Ирины Ларионовой
«Лицей» № 11 2009