Впервые в Карелии танго исполнили на легендарном бандонеоне.
В Буэнос-Айресе есть необычный монумент – памятник танго, одному из главных символов Аргентины. Необычность его в том, что скульптура изображает бандонеон, без тембра которого танго немыслимо.
В Петрозаводске танго звучало неоднократно. Но ни разу в столице Карелии его не исполняли на легендарном бандонеоне. Случай услышать «голос аргентинского танго» представился 16 ноября: абонемент № 10 «Музыкальная среда» открыл концерт с участием Александра Митенева, первого в России исполнителя на бандонеоне.
В беседе за чашкой кофе Александр рассказал о появлении бандонеона в его жизни, об отношении к лестным титулам, которыми его с удовольствием награждает российская пресса и о многом другом.
– В Петрозаводск вы приехали с Тринидадских островов…
– Я был приглашен Фондом «Heroes Fondation». Был собран международный состав оркестра: европейские музыканты высокого уровня и местная молодежь. Возглавил его маэстро Куами Райн, главный дирижёр симфонических оркестров Бордо (Франция) и Баварии (Германия).
– Просто невероятно, как теперь можно поехать на гастроли практически в любую точку мира!
– С этой поездкой вообще получилась целая интрига! Месяц назад позвонил незнакомый мне маэстро и пригласил принять участие в проекте «Tango in Trinidad». Я мгновенно согласился, однако сообщил ему, что мне нужно за 24 часа между 11 и 12 ноября – против движения земного шара вокруг своей оси – попасть в Петрозаводск. Прямого рейса «Тринидад-Петрозаводск» пока нет (смеется), и я обещал подумать над тем, как мне это сделать. А дирижер, как типичный европеец, сразу осознал, что это невозможно и не стал меня ставить в известность, что пригласил другого кандидата – аргентинского музыканта. Я же связался с Петрозаводском, обсудил варианты, и Карельская филармония пошла мне навстречу. Звоню дирижеру, и он был настолько потрясен моим сообщением, что посчитал нужным свернуть с автобана и припарковаться: ему предстояла задача расставить все на начальные позиции и извиниться перед моим коллегой из Буэнос-Айреса.
Проект «Tango in Trinidad», несмотря на отсутствие у организаторов опыта проведения крупных музыкальных событий, оказался профессионально организованным, с очень «вкусной» программой – музыка Астора Пьяццоллы и Арво Пярта. Стоит ли соблазнять нашего читателя рассказами о том, что репетиции концерта перемежались с купанием и подводной охотой на коралловых рифах Карибского моря…
– Вы действительно пошли в музыкальную школу потому, что вам обещали собаку? Это правда?
– Истинная правда. Я не очень хотел заниматься музыкой. Но папа – он петербуржец в пятом поколении по бабушке – считал музыкальное образование обязательным условием воспитания мальчика, тем более, что сам в молодости играл на кларнете и саксофоне, был грозой Петроградской стороны, имел джаз-банду, играл в военном оркестре, участвовал в парадах.
Ощущение того, что я хочу стать музыкантом, проснулось у меня не сразу – а лишь когда я начал играть в ансамбле. Я считаю, что в музыкальной школе дети должны как можно раньше начинать музицировать в ансамбле. В большинстве случаев именно в эти моменты рождается желание поделиться своим маленьким детским искусством с товарищами, и через это чувство рождается любовь и понимание того, что ты делаешь.
И еще любопытный факт. Бабушка работала в сети «Союзпечать», и оттого в ее комнате была большая коллекция грампластинок. Мне представлялось небесполезным слушать эти пластинки и разворачивать при этом динамики во двор, чтобы мои друзья, играя в футбол, прослушивали симфонии Бетховена и Чайковского.
– Как в вашей жизни появился бандонеон?
–У меня были замечательные педагоги. Пожалуй, самым важным учителем в моей жизни был Николай Александрович Кравцов, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств, изобретатель уникальной авторской клавиатуры аккордеона. Я посчитал важным начать издалека, потому что Николай Александрович обозначил веху в культуре звука, которой должно владеть аккордеонисту и передал мне основательный музыканский опыт. Можно сказать, что музыкантом я стал благодаря его школе.
Конечно, в годы учебы, познавая академический репертуар, хотелось играть новую музыку, современную музыку в новых ритмах – Пьяццоллу, Гальяно, Ренцо Руджери… Часто я просил Николая Александровича дать мне поиграть что-нибудь современное. А он отвечал: «Еще рано, тебе надо сперва освоить расходящиеся гаммы терциями и секстами во всех двадцати четырех тональностях».
С грехом пополам я окончил университет и… принялся снимать документальное кино. Однако кто-то говорил, что после двадцати лет музыка уже не отпускает, вот и меня не отпустила. Пару лет поработав в кино, я вернулся в профессию. В 2004 году, будучи в Стокгольме, играя «на шляпу» на улице у Королевского дворца (король там играл на флейте, а я на аккордеоне), у одного заезжего немца увидел бандонеон. На все заработанные за лето деньги купил свой первый «бандик»… Потом был второй. Теперь – третий, самый лучший инструмент самого лучшего мастера – Хартенауэра, его сотый, юбилейный бандонеон.
Он у меня с 2008 года – уже четыре года. Мне очень повезло с этим инструментом, я собираюсь его холить и лелеять. Надеюсь, что он прослужит мне очень долго, и, может, потом кому-нибудь еще…
– Сколько требуется времени, чтобы освоить бандонеон?
– Если уши хорошие, то первые шаги можно совершить довольно скоро. Но немногим позже возникает ощущение, что, занимаясь самообразованием, ты быстро достиг потолка. Требуется мастер, который подскажет, в какой манере играть танго. С одной стороны, ты, конечно, учишься по записям, по игре выдающихся музыкантов, с другой – ты их не видел, не жил рядом с ними.
Для меня учителями стали музыканты Королевской Академии музыки в Роттердаме, музыканты «Gotan Project», Густаво Бейтельманн, Виктор Виджена, артисты «Sexteto Canyengue». Пару лет я занимался как проклятый, спасибо родителям, что кормили…
– Внешне бандонеон – очень удобный инструмент. Он всегда так выглядел?
– В 1849 году изобретатель Генрих Банд привез на выставку в Париже свой новый инструмент в его примитивном виде – о 44 кнопках. Как гласила реклама, это была «существенно усовершенствованная модель аккордеона», инструмент был более похож на концертино. Поздние мастера стали добавлять новые тоны, и клавиатура стала «обрастать» по краям… Думаю, что они добавляли новые кнопки по наитию – вряд ли все мастера владели органной и фортепианной клавиатурой… Поэтому и случается так, что ноты до-диез первой октавы и си третей октавы на бандонеоне – соседние звуки. Но как мастерам было удобно, так они и делали.
Знаете, что мне больше всего нравится в бандонеоне? Во-первых, он помещается на верхней багажной полке в самолетах, во-вторых, техническая эволюция бандонеона (в отличие от того же аккордеона) закончена, окончательно решен вопрос регистров. В начале XX века производители бандонеонов провели конференцию и договорились об общепринятых раскладках клавиатур.
– Возраст инструмента имеет значение? К чему ближе бандонеон – к струнным, которые с годами, как вино, ставятся только лучше или к духовым, которые смертны?
– Он тоже долгожитель. Очень хорошими инструментами считаются довоенные бандонеоны… Как-то одна из журналисток написала о моем предыдущем инструменте, что «инструмент Александра Митенёва был создан в год, когда к власти пришел Адольф Гитлер». И это правда. На нем, быть может, играл какой-то солдат вермахта… Вообще вместе с нашей армией в Россию попало много бандонеонов. Но наши баянисты и гармонисты не знали, что с ними делать, поэтому инструменты все еще прячутся по чуланам. Время от времени в той или иной семье всплывает ценный экземпляр.
– Вы по образованию не только аккордеонист, но и дирижёр. Петрозаводск увидел вас в обеих ипостасях. Вы часто выступаете в одном концерте и как солист, и как дирижер?
– Да, частенько. Но концерт в Петрозаводске отличает масштаб состава оркестра. Не скрою, что управлять коллективом такого состава непросто, особенно учитывая характер вашего оркестра.
– В прессе у вас много титулов: «звездный мальчик», «единственный в России бандонеонист», «Пионер российской танго-эстрады». Как вы относитесь к этим словам?
– Давайте посмотрим на это с другой стороны. Хочу обратить ваше внимание, что я с 2001 года безработный. Я совершенно не форматный музыкант, в этом есть и хорошие стороны, и минусы. С одной стороны, я не могу работать в симфоническом оркестре, но в то же время мне повезло играть в качестве солиста с замечательными музыкантами… Так вот, если смотреть от противного, то, по сути, титулов-то нет. Я никто! Меня даже не приглашают на городские праздники в моем родном провинциальном городочке Гатчине.
– Кто-то сказал, что хотя технологии создания танго описаны в словарях, аргентинское ухо не опознает танго как таковое, если оно создано не аргентинским композитором. Это до сих пор так?
– Как говорил Густаво Бейтельманн: «Танго – это венская классика». И этим все сказано. А что касается разделения аргентинцами танго на подлинное и неподлинное, того разделения, от которого так страдал Астор Пьяццолла, оно, конечно, есть. Но при этом родившееся в Буэнос-Айресе танго давно стало достоянием мировой культуры. Это скажет русский, финн, американец, японец, это скажет ЮНЕСКО.
Полный текст интервью на сайте Карельской государственной филармонии