На фестивале «Время музыки: findesiecle» был представлен проект «Птицы».
В часы уныния, когда я особенно ясно осознаю всю бессмысленность своего существования,
когда звуки всякой музыки кажутся мне беспомощными,
я вспоминаю истинное лицо музыки,
забытое в лесах, полях, горах или на морском побережье — пение птиц».
О. Мессиан
В минувшие выходные можно было последовать совету Оливье Мессиана и съездить послушать птиц. Но не в леса и поля, а в город на Неве. В Санкт-Петербурге проходил ежегодный музыкальный фестиваль «Время музыки: fin de siecle», гдев сотрудничестве с МолоТом (Молодежным отделением СК РФ) был представлен проект «Птицы».
В концерте «Птичий проект» прозвучали сочинения от эпохи барокко до современности, объединенные общей птичьей тематикой. Пьесы французских, немецких и итальянских композиторов на клавесине исполняла Елизавета Панченко. Словно в театральном действе клавесин уступал место современным звучаниям солистов Петербургского МолОт-ансамбля и Ассоциации музыки Ярослава Судзиловского.
Композиторы посвятили свои произведения птицам. В сочинениях велся поиск подходящих для птичьего пения способов звукоизвлечения, составов и тембров.
Александр Хубеев в произведении для скрипки «Шепот Феникса», для изображения шепота птицы, возрождающейся из пепла, прибегнул к игре без смычка, лишь пальцами с надетыми на них наперстками (исполнял Артур Зобнин).
Ярослав Судзиловский в пьесе «Белый лебедь» ассоциировал звучание гордой птицы с тембрами двух блестящих контртеноров в сопровождении фортепиано (Далер Назаров, Юлий Котов, Борис Гейтс).
«Пра-кукуш» Софии Левковской напоминал моноспектакль, мастерски исполненный Георгием Долговым, на басовой флейте. Флейтист изображал старого пра-кукуша, с большим трудом поднимающего громоздкий инструмент для высоких пронзительных звуков, он будто разговаривал со слушателями на каком-то своем языке – прищелкивая языком, или насвистывая, указывая пальцем в толпу и призывая к диалогу.
Артур Зобнин в пьесе «Голуби» предписал исполнителям изображать крики и стоны, которые, как показалось, напоминали голубиное пение.
Эльмир Низамов, в наполненной испанскими мотивами «Паване», использовал, подобно Антонио Вивальди струнные пассажи в подражании птичьему пению.
Алексей Глазков ввел в свое произведение «Песня жаворонка» электронную музыку, последовав примеру Эдисона Денисова, чье произведение завершало «Птичий проект». «Пение птиц», написанное для клавесина, записи магнитофонной птичьего пения и электронных шумов было исполнено на скрипке (Артур Зобнин).
О содержании и целях проекта «Птицы» рассказал мне после концерта автор идеи всего действа – Юрий Акбалькан, выпускник композиторского отделения Санкт-Петербургской консерватории им. Н.А. Римского-Корсакова, класс профессора Сергея Слонимского. Молодой композитор исполнил в этот вечер свою пьесу для блок-флейты «Гнездо птеродактиля».
– Почему темой проекта, связанного с современной музыкой, стали птицы?
– На самом деле меня очень давно привлекала идея сделать проект с птицами. Я помню, как София Левковская устраивала проект, который назывался «Лебединый формат». Идея была в том, чтобы каким-то образом обыграть лебединую тему. Этот проект был для меня очень интересен, но уже тогда я заметил в нем существенный недостаток. Он состоял в том, что в музыке, связанной с образом птиц, не было звукоподражания.
Меня же интересовало именно звукоподражание птицам в музыке, начиная от звуковой поэзии Гватемалы, произведений немецких, французских и итальянских композиторов XVII века и собственно современных авторов. Из написанных к этому времени пьес я привлек к проекту сочинение Софии Левковской. Кроме пьесы «Пра-кукуш», у нее есть еще «Гамаюн» для флейты соло и «Феникс» для фортепиано, написанные, как и «Пра-кукуш», в жанре инструментального театра.
«Птичий проект» – это идея провести мосты, параллели, невзирая на временные рамки между давно минувшими произведениями этой тематики и современными пьесами. Некоторые пьесы были специально написаны для концерта.
– Какие условия ставились перед композиторами, участниками проекта?
– Условие было не жестким, скорее пожелание, оно состояло в том, что в произведении должны быть звукоподражательные моменты.
– Как отбирали сочинения для концерта?
– Всех композиторов-клавесинистов – Франсуа Куперена, Луи Дакена, Жана Рамо, Иоганна Керля, Алессандро Польетти и Бернардо Пасквини, чьи произведения были отобраны для концерта – объединяет именно звукоподражательность. Имитация птичьего пения, имитация ритмики. Апофеоз изображения птичьей тематики во французской музыке это, наверное, Мессиан. Мы намеренно не стали включать его в наш концерт, потому как, наверно, нужно делать отдельный проект, чтобы исполнять весь семитомный «Каталог птиц», даже может быть не один концерт, а целый фестиваль сделать. Взяли поэтому только отдельные пьесы.
– Расскажите о своем произведении «Гнездо птеродактиля». Почему птеродактиль?
– Потому, что птеродактиль тоже в какой-то степени птица, не совсем птица (смеется), но у неё тоже были крылья… когда-то.
Это такой образ. Вначале предписано: «Дуть вдоль отверстий флейты», это звукоподражательность – так «птенцы ворочаются в скорлупе». Птенцы еще не вылупились, но уже что-то происходит. Конкретной программы произведения, довлеющей над слушательским восприятием, нет. Содержание – это то, что у вас, как у слушателей вызывает ассоциативный ряд, только субъективные впечатления, только ваши фантазии.
– Что композитору может быть интересно в птичьем пении?
– Начнем с того, что в принципе, имитация и звукоподражание птичьему пению может быть использовано композитором не только в связи с программой. Очень много музыкальной литературы, в которой присутствует такая «квази-птичья» тематика, как трели в подражании птицам. Это так называемое подражание природе.
Технически для композитора интересна в первую очередь ритмика. Потрясающий для меня пример самого близкого звукоподражания для XVII века – это имитация соловья в партитуре клавесина Алессандро Польетти. Выписанные шестьдесят четвертые паузы на сильную долю, пример виртуозного стиля, доведенного здесь до предела. Так композитор изображает птичьи повадки с помощью неравномерной ритмики, которая накладывается в несколько слоев друг на друга.
Во-вторых, это звуковысотность. Так Мессиан слушал и записывал птиц, высоту их пения на прогулке в парке. У него были целые каталоги таких записей птичьих голосов, которые затем он использовал в своих произведениях.
– Мессиан использовал птичье пение подобно цитированию?
– Нет, в случае с Мессианом это не цитирование, потому что он выработал абсолютно свою систему, искусственную систему. Это не подражание природе в прямом смысле, скажем, это искусственное подражание природе, перенесение принципов птичьего пения в искусственную, инструментальную среду.
Кроме ритмики, звуковысотности, привлекает внимание такой аспект музыкальной ткани, как агогика. Помимо четко фиксированного ритма, это смена темпов, неравномерное ускорение. У всех композиторов присутствуют эти параметры, но у всех в разной степени они выпуклы.
– Какая роль электронных средств в сочинениях с птицами?
– В программе концерта было представлено два сочинения, которые использовали электронику. Это пьеса Алексея Глазкова «Песня жаворонка», где фонограмма электронных шумов накладывалась на звучание ансамбля, и «Пение птиц» Эдисона Денисова с записями живых птиц, предназначенного для клавесина или препарированного фортепиано, в концерте «Птичий проект» это произведение прозвучало в интерпретации Артура Зобнина (скрипка).
– Будет ли продолжение проекта?
– Поскольку этот проект был сознательно сужен и предполагалось исполнение многих произведений, то, конечно, будет продолжение. Планировалось намного больше и поэтому мы решили этот материал разделить. В планах у нас представление, в том числе, сочинения американского композитора Джона Кейджа Bird Cage и Telephones and Birds, исполнение которого предполагается в пространстве, где желательно ходят люди и летают птицы.
Удивительный мир звукоподражания мне лично очень интересен. Думаю, для композиторов тема птичьего пения неисчерпаема.