Интернет-журнал «Лицей»

Нетленный кладезь Рувима Островского

Рувим Островский, профессор Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. Фото: pmc.karelia.ru
Рувим Островский, профессор Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского. Фото: pmc.karelia.ru

Хорошо знакомый петрозаводчанам пианист дал концерт в музколледже имени Раутио, исполнив сочинения представителей австро-немецкой культуры — Баха, Бетховена, Брамса и Моцарта.

Его имя почитаемо и любимо прежде всего той слушательской аудиторией, которая впервые познакомилась с ним, молодым  специалистом, приехавшем в Петрозаводскую консерваторию в 1990 году на педагогическую работу после полного учебного курса — студенческий и аспирантский этапы, пройденного в Московской консерватории. Примечательно, что аспирантуру он проходил по двум направлениям – как исполнитель и как музыковед.

Свою кандидатскую диссертацию посвятил одному из ярчайших романтиков – Ференцу Листу, который, как известно, проявил себя в трех ипостасях: как блистательный пианист-виртуоз, не знавший себе равных среди современников, как  весьма солидный музыкальный писатель. Наконец, очень много времени и сил Лист отдавал  педагогической работе, воспитав плеяду талантливых учеников разных национальностей. Среди них не последнее место занимали и русские, на чем сосредоточил свое внимание Островский в диссертации «Ференц Лист и русское фортепианное исполнительство второй половины XIX века». Есть в таком выборе определенная объективная закономерность: в творческой деятельности Островского мы тоже наблюдаем подобное триединство.

С его появлением в нашем вузе, да и в музыкальной жизни города многое изменилось. Во-первых, мы познакомились с прекрасным пианистом чрезвычайно широкого исполнительского диапазона, репертуар которого кажется безграничным — от музыки эпохи барокко, венских классиков и романтиков до композиторов ХХ века. Почти обязательной частью концертов Островского было его вступительное слово к программе, что носило ярко просветительский характер. Это вызывало живой интерес слушателей, и залы, где проходили концерты, всегда заполнялись до отказа.

В Петрозаводской консерватории научная деятельность пианиста получила продолжение. Общение с коллегами кафедры теории музыки и композиции – Ю.Г. Коном, К.И. Южак, И.Н. Барановой – пало на благодатную почву интересов и возможностей Островского. В частности, он стал одним из главных участников впоследствии регулярно проводимого «Баховского семинара» — нового музыкально-теоретического направления в научной практике вуза 90-х годов.

В педагогике успехи молодого преподавателя были не менее успешными. Его класс никогда не пустовал, и это были не только студенты его класса: приходили вольные слушатели, преподаватели городских музыкальных школ – со всеми он готов был делиться тем, что подарила ему природа и подсказывал опыт.

Четырнадцать лет Рувим Островский отдал нашей консерватории, после чего вернулся в  alma mater — Московскую консерваторию — уже в качестве преподавателя, но связь с Петрозаводском не прерывает. Многие годы подряд он был непременным участником музыкального фестиваля карельской филармонии, который теперь называется «Осенняя лира»  и даже считался его талисманом. Но времена меняются, и в этом году Островский был приглашен в наш город для участия в традиционной республиканской Академии искусств «Северные музы», проводившейся в колледже имени К.Э. Раутио уже восемнадцатый раз. И в этой и в подобных академиях других городов Рувим Аронович, теперь уже профессор участвует регулярно. Его мастер-класс постоянно привлекает немало учащихся и педагогов, пообщаться с ним, услышать его профессиональные рекомендации – редкая и счастливая возможность для тех, кто не устает учиться.

Было бы непростительным упущением не использовать этот приезд для концерта. Он состоялся в  зале колледжа 30 октября, став незабываемым завершением событий Академии.

Музыка трех великих немецких композиторов – Баха, Бетховена, Брамса – составила программу концерта. А долгие овации в конце программы вызвали к исполнению еще двух сочинений Моцарта.

Можно сказать, что присутствие произведений основных представителей австро-немецкой культуры проходит красной нитью через всю  исполнительскую  деятельность пианиста. Разумеется, что-то из уже исполнявшегося Островским периодически возвращается, но не просто повторяется, а рождается в новой интерпретации. Для пианиста  это тот нетленный кладезь, из которого можно черпать постоянно, открывая каждый раз даже при возвращении новые  тайны, которые остались неразгаданными ранее. Это мы чувствуем даже в таких миниатюрах, как «Интермеццо» Иоганнеса Брамса. Можно сказать, что прозвучавшие три пьесы опуса 117 наверняка обогатились для многих совершенно новой информацией. Правда, у Брамса за мало о чем говорящим, нейтральным названием, в данном случае интермеццо может скрываться очень глубокое содержание, которое дано раскрыть далеко не каждому пианисту. Это и дал нам почувствовать Рувим Островский.

Существенно обновленной в трактовке прозвучала и гениальная баховская Партита до минор, — одно из лучших клавирных творений великого философа и лирика. На примере этого сочинения мы видим, насколько Иоганн Себастьян радикально образно обогатил жанр, сложившийся из разных национальных вариантов бытовой танцевальной музыки своего времени. Сохранив приметы развлекательности в отдельных частях, он показал и совершенно новые содержательные возможности сюиты. В частности, его сарабанды превратились в лирический центр композиции, который наполнялся как правило кантиленностью самого сокровенного характера. Необычно и начало партиты,  данный цикл открывается  Sinfonia, — двухчастной увертюрой  французского образца, где не только могучая первая часть напрямую ведет к Бетховену, но и лирика второй части с ее удивительной простотой готовит слушателей к откровениям грядущего века. И темброво-динамические контрасты, составляющие драматургическую основу музыки барокко, и столь выразительно интерпретированные пианистом, тоже находят продолжение в произведениях Бетховена.

Это наглядно проявилось в исполнении Островским  «Тридцати трех вариаций на  вальс Диабелли» (ор. 120) – поистине гигантского фортепианного творения композитора, воплотившего то философско-возвышенное отношение к действительности, которое в наиболее концентрированном виде проявилось в позднем творчестве Бетховена. Непостижимо, как, в каких тайниках простенького вальса Диабелли автор отыскал это вселенское образное богатство! Ясно, что на такое способен только гений. А пианисту, даже безмерно одаренному, надо все это раскопать, понять логику музыкального процесса, прочувствовать и передать слушателям, а они в свою очередь должны принять трактовку исполнителя. И по реакции слушателей было ясно, что исполнение принято адекватно. Островский не впервые исполнял это произведение даже в Петрозаводске, но много лет назад. С тех пор трактовка изменилась, произведение раскрылось новыми деталями и как будто разрослось. Для пианиста уровня Островского это закономерно – жизнь во всех ее проявлениях, какой бы она ни была, порождает, подсказывает мыслящему человеку то, что оставалось нераскрытым ранее, ведь процесс обогащения идет постоянно.

Размышляя о творческом пути Рувима Островского, невольно вспоминаешь поэтические строки  Николая Заболоцкого, которые должны быть нравственной заповедью  человечества: «Не позволяй душе лениться!/Чтоб в ступе воду не толочь/Душа обязана трудиться/И день и ночь!»

Для Островского это аксиома, но почему не для всех? Впрочем, это вопрос риторический.

                                                           

Exit mobile version