Встреча

(основан на реальных событиях)

— Ну, куда ты пойдешь? — ворчала на мужа Клавдия Ивановна, погрузневшая с возрастом опрятная старушка. Чувствовалось по голосу, что не препятствует она мужу, а волнуется за него.

  — На Площадь фонтанов, там они собираются,   отвечал Рустам Ахматович. Молодцеватый, поджарый,   в кость, а не в мясо пошел, словно и годы не берут,  любовалась им жена. Рустам Ахматович стоял перед зеркальным шкафом, застегивая черный пиджак, в карман которого незадолго перед этим легла фотография внука и его сослуживцев. Шкаф, как и всю прочую неказистую мебель, они с Клавдией покупали в шестидесятые годы, когда строительный трест, где они оба работали, дал им эту квартиру.

  — А награды-то, награды-то,  —  засуетилась было Клавдия Ивановна.

  — Тю, дура-баба, это ж тебе не День Победы, – довольно проговорил Рустам Ахматович.  – Уже давно, после тяжелых домашних боев, он отстоял свое право надевать ордена и медали только на 9 мая и сейчас посмеивался над старушкой-женой.

  — И что ты там будешь делать? – сердобольно вздохнула она.

 —  Посмотрю, может быть, и встречу кого из Лешкиных друзей.

  — Как ты их узнаешь-то? – почти умоляла жена.

  — Так вот же, —  Рустам Ахматович достал из внутреннего кармана фотографию и показал жене. – Вот этот, слева от Леши, с родинкою на щеке который, – Петр, помнишь, про него Леша писал, как его группа помогала выбираться русскому летчику из «грача», который ошибочно нанес удар по грузинскому селу Зело Омало на границе с Чечней и Дагестаном и был подбит. А справа Минька, это он придумал, как отвлечь боевиков во время операции в том самом поселке, где погиб Леша. Поселок они тогда уничтожили, сравняли с землей, мстя за Лешкину смерть.

  — Зачем они тебе? Ну, посмотришь… – Клавдия Ивановна начала соглашаться с походом мужа.

  — Может, что про Лешу расскажут, чего на письме не напишешь. Им ведь все некогда, молодым-то. А еще узнать у них хочу, за что они воевали? Мы, положим, за Родину, а они – там, за что? Все у Лешки думал спросить, когда он вернется. – Дед присел на табурет возле шкафа и замолчал. Известие о смерти внука он воспринял, как самую большую в своей жизни непоправимость. И с тех пор, вспоминая об этом, почему-то слабел ногами.

  — Уже восьмой десяток тебе пошел, а все что-то хочешь знать.

  — Так ведь непонятные войны-то пошли: сначала в чужой земле как оккупанты, а потом в своей, которая тоже чужая. Будто не воюют, а в игрушки играют.

  — И что они тебе, молодые, сказать смогут? Они еще и сами не жили, а у них уже искалеченные души. О чем они тебе расскажут? Не ходи, старый, не ходи! – опять заволновалась за мужа Клавдия Ивановна.

  — Да ну, хватит, не на смерть же иду, – рассердился он.

  — Типун тебе на язык! – Выдохнула испуганно Клавдия Ивановна.

  — Это ты свой прикуси. Обед лучше готовь, да не пересоли суп.

Входная дверь аккуратно закрылась, и раздался щелчок замка. Рустам Ахматович спустился по лестнице и вышел из подъезда. На улице было прохладно, но по-августовски солнечно, и Рустам Ахматович зашагал вниз по бульвару к Площади трех фонтанов, которая находилась в получасе ходьбы от их дома. Он собирался разыскать там сослуживцев внука, погибшего год назад в Чечне.

***
Родился Рустам Ахматович Богатырев в карачевском ауле Джегута в бедной семье. Год учился в начальной школе в родном ауле, а потом его отца, окончившего совпартшколу в Баталпашинске (ныне Черкесск), отправили по распределению в райцентр под Воронежем. Там их семью застала война. Что случилось с матерью и тремя младшими его братьями, Рустам так и не узнал. Он убежал на фронт, стал сыном полка, а когда война закончилась, никаких следов семьи в Воронеже не было.

Страна была в руинах, и Рустам после детдома, куда его определил командир части, поступил в строительное училище. Потом он строил дома и искал семью. Клава, девушка из их строительной бригады, помогала ему составлять поисковые письма, и они мечтали пригласить на свою свадьбу мать и братьев Рустама. Сына, которого ждали очень долго, назвали Иваном, в честь Клавиного отца…

Ванька не вернулся из Афганистана. Дослужился до подполковника, посылал сыну-подростку свои фотографии из «горячих точек» и обещал рассказать после войны всю правду жизни.

Лешка еле дождался призывного возраста, сам попросился на войну, теперь уже чеченскую, мстить за смерть отца и узнать правду жизни, а главное, понять, что же испытывал отец там….

И шел теперь Рустам Ахматович вниз по бульвару, чтобы узнать эту страшную для страны тайну: за что гибнут российские парни, и за что воевал он сам, если до сих пор гибнут его сыновья и внуки? Конечно, у него был только сын и внук. Но – был. Теперь нет ни того, ни другого. И уже не продолжится род. Только Клавдия да Лена, невестка, будут тихонько реветь по углам, доживая свой бабий век.

— Надо приемыша взять, —  внезапно решил для себя Рустам Ахматович. – Нам с бабой, конечно, не дадут, по возрасту мы не подойдем в родители, а вот Ленка… Эх, Ленке не дадут ребятеночка по причине неполной семьи. Вот уж незадача-то… А, может, дадут? – замечтался Рустам Ахматович, представляя себе, как их дом наполнится детским гвалтом и начнет жить настоящей жизнью. А потом родятся еще правнуки, а там и праправнуки.

***
У фонтана, несмотря на разгар солнечного рабочего дня, уже толпились десантники – в беретах, камуфляжных брюках и майках. Рустам Ахматович издалека стал внимательно приглядываться к ним. Но похожих на Петра и других сослуживцев внука не попадалось.

  — Тебе чего тут? – гаркнул из-за спины густым басом слегка выпивший вояка.

  — Вы Петра Смирнова не знаете? – спросил у него Рустам Ахматович.

  — А тебе-то, дед, чего он нужен? – отозвался один из пьющих пиво десантников.

Рустам Ахматович собрался было рассказывать о сослуживцах внука и вынул из кармана пиджака фотографию, но десантника отвлекли подошедшие с пивом приятели. Рустам Ахматович опять положил фотографию в карман и огляделся. Свободных мест на ближайших скамейках практически не было, только на одной был некоторый просвет, и старик отправился к ней, чтобы присесть и немного перевести дух. Но не успел он подойти к скамье, как услышал за спиной недовольный оклик.

– Ты чего тут потерял, дед? Твоя гулянка кончилась лет так пятьдесят назад.

Рустам Ахматович обернулся и увидел пьяного десантника, верзилу в камуфляжных брюках и серой майке. Тот тоже оценивающе оглядел деда и, повернувшись к беседующей у фонтана группе парней в камуфляжах, свистнул. Парни тут же повернулись на свист и один за другим потянулись к своему приятелю.

– Ого, какой язык в нашем глубоком тылу! – довольно растирая ладони, протянул один. Рустаму Ахматовичу он напомнил Лешиного приятеля Миньку, и он отчего-то растерянно улыбнулся.

– Ну и что скажешь в своё оправдание, душман? – это опять пьяный верзила подал голос.

– Ребята, я из Карачаево-Черкесска. Мой внук с вами воевал, – Рустам Ахматович потянулся к внутреннему карману, чтобы достать фотографию.

—  Давай-давай, дед, сочиняй. В станице Слепцовской продавщица продуктового ларька тоже клялась, что она ингушка, только это ее не спасло, – светловолосый крепыш, похожий на Миньку, перехватил руку Рустама Ахматовича. – За гранатой полез, знаем мы ваших.

Этот выкрик прозвучал как пароль к бою. Тут же деда схватили за вторую руку, и уже кто-то пинал в живот, кто-то кровянил свои кулаки о нерусское лицо. И когда через некоторое время подъехал милицейский наряд, то нашел возле фонтана бездыханно лежащего старика.

***
Клавдия Ивановна, не дождавшись мужа к обеду, а потом и к ужину, долго названивала знакомым: вдруг Рустам зашел к кому в гости. Вечером приехала невестка Лена и стала звонить по больницам, а Клавдия Ивановна пила нитроглицерин и корила себя, что отпустила мужа в такой день.

Только к утру Лена нашла больницу, в которую поступил Рустам Ахматович. Но было уже поздно.

– Встретился, – плакала Клавдия Ивановна, думая о своём Рустаме, который наконец-таки встретился там с Ванечкой и Алёшей, – вот ведь упрямый: хотел встретиться и добился своего.

Она не знала, ради чего жить, зачем варить обеды, убирать пыль, смотреть новости, когда ушёл последний родной человек. И когда через несколько дней в дверь позвонили, то Клавдия Ивановна не сразу открыла: чужих видеть совсем не хотелось, а свои уже не придут.

– Вы баба Клава? – спросила стоящая на пороге худенькая девчушка с полугодовалым малышом на руках.

– Я это, – Клавдия Ивановна ответила не сразу. Она растерялась, потому что уже не помнила, когда её так называли, – только какая я тебе баба.

– Ну, мне не бабушка, а вот ему прабабушка будете, – девчушка повернула розовощёкого крепыша к Клавдии Ивановне, и с круглого, как у сына Ванюши, лица на старушку взглянули карие глаза Рустама.