«Понятие родины в русских пробуждает много эмоций.
Родина — женского рода, часто воспринимается как мать
(родина-мать, родина-матушка).
У нас другое отношение к своей стране.
Нам никогда не пришло бы в голову назвать ее «матерью-землей».
Ваши люди испытывают ностальгию,
проходя трехнедельный курс английского языка в Оксфорде.
Я прожил в России, вдали от родины, девять лет,
и у меня не было ностальгии.
У нас с родиной совсем другие отношения».
Брюс Монк,
автор популярнейшего школьного учебника «Happy English«
Вот брат моего прадеда, Никита Васильевич Майер. Даже переезд из Петербурга в Москву был для него мучителен, каким же было для него расставание с Россией навсегда?
В послереволюционные годы, когда некоторые радовались победам немецкой армии в войне и уповали на возврат к прежней жизни с поражением России, для него, немца по крови, это было категорически неприемлемо.
В эмиграции в Париже он создал и «Общество в защиту русского языка», и такого же названия газету. Понимал, что, сохраняя язык, его целостность и чистоту, сохраняет связь между детьми и внуками эмигрантов и русской землёй? Что настанет День, и они не должны оказаться к этому времени чужими и безъязыкими?
Редактировал журнал «Россия — СССР» уже в послевоенные годы. Пытался протянуть нить между родиной детства и родиной нового дня?
Доклады в Тургеневском артистическом обществе, в котором он был и слушателем и лектором, были насыщены жизнью отечества.
Никите Майеру не пришлось вернуться. Сорок шесть лет вдали от Родины, но не вне её.
Евгения Карловна Майер, двоюродная сестра моего прадеда и Никиты Майера, шла по кругам ада по названию ГУЛАГ восемь лет. Чудом из него была освобождена в 70 лет хлопотами иностранных миссий. Местное начальство, где она отбывала ссылку, поначалу заартачилось — срок поселения ещё не окончился. Евгения Майер написала об этом так: «Я не возражала, понимая, что покидая Россию сейчас, я оставляю ее навсегда, а это было очень тяжело принять. Россия была моим домом с детства, все долгие годы моего служения Богу и людям. Я была узницей вместе с Россией. Вне России для меня не было дома».
Её родная сестра Сони, в замужестве Хове. Вышла замуж за английского священника, написала множество книг, из них не одну о России. О её тысячелетней истории, о её святых и грешниках, о пленниках современного ей дня — политзаключённых.
В одной из её книг есть глава «Берёзы», которая начинается словами: «Нигде в мире нет таких прекрасных берёз, как в России…»
Она наслаждается русским лесом, красотой берёз, любуется мягкостью их форм, трепетом нежной листвы. Той зыбью, которая пробегает от дерева к дереву так, что, когда ближние листья уже опять неподвижны, дальние всё ещё в движении. Нежный звук трепетания вначале тих, потом нарастает, и, наконец, умирает вдали…Русский лес для неё ещё и символ родины — такой же красивый и сильный, но в котором также много лишнего и ненужного — отживших деревьев, поваленных стволов, сломанных веток. Тогда ей казалось, что русскому народу нужен хороший лесник, который превратит дикий и запущенный лес в прекрасный парк. Причём для неё было важно, чтобы этот преобразованный русский лес не превратился в нечто искусственное, противное своему великому естеству. Чтобы сохранилась русская природа, чистая, настоящая, лишь очищенная от бремени, от всего, что ограничивает жизнь. «Дикий лес слишком густой, в нём нет простора для свободы, для развития индивидуальности, чтобы она могла стать насыщенной и зрелой. В этом необходимость и у русского народа. Дикий лес надо проредить, очистить…»
Лесник оказался кровожадной нелюдью. И потому я вздрогнула от той первой её фразы. Вот вам её продолжение. «Нигде в мире нет таких прекрасных берёз, как в России, и нигде в России нет таких прекрасных берёз, как в Левашовском парке». Левашово — место под Ленинградом, где были расстреляны тысячи тысяч невинных сердец, молодых и не очень жизней. Кровью политы те берёзы, под которыми гуляла моя молодая прабабушка. Такие же белые и невинные у них стволы, только листья багряные.
Они любили Россию. Может быть, потому, что наш общий предок — мне четырежды, а им просто прадед — доктор Антон Иоганн Майер, приехавший в Россию из Брауншвейга, присягу принял и обещал за себя и потомство своё НАВЕЧНО быть русской земле преданным?
Они любили Россию. Безответной любовью, любовью неразделённой? Вот только нет в их строчках, мне оставленных, ни жалоб, ни проклятий. Как не всегда здоровое, не всегда везучее и разумное, но как единственное своё дитя, любили они её. И верили в её возможности, чувствовали её силу и тайну, её неповторимую душу.
Знаете, что ещё написала о русских берёзах бабушка Соня?
«Русские леса отличаются от немецких так же, как природа отличается от искусной поделки. Несмотря на красоту отдельных деревьев, немецкие леса раздражают регулярностью своих линий, своей жёсткой симметрией. Здесь нет того таинственного страха, какой порой случается испытать в русском лесу. И даже если навести в нём порядок, он всё равно обретёт великолепие своей спонтанности и таинственность неиспользованного билетика».
В предисловии к её книге легко угадываются строчки Тютчева.
«Never can the reason master,
Never shall the foot-rule measure
Russian’sownpeculiaressence-
Faith alone can fathom Russia».
«Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить».
Может быть, тут и ответ на вопрос о любви, которая, кажется, от этой неразделённости становится только безраздельней. Вера и любовь, любовь и вера. И помощь всеми своими силами, в любое время, из любого своего социального положения, из любого возраста, самая активная и неустанная помощь во всём и всегда.
Чем могу ответить я им? Тем, что бережно читаю и перевожу, тем, что пытаюсь сохранить и передать, тем, что постараюсь любить и верить. И мне не надо себя заставлять, потому что это — это у нас в крови…
Отрывки из книги Sonia E. Howe, написанной на английском, даны в переводе и пересказе автора.