Людмила Полякова — учитель русского языка и литературы Гладковской средней школы Притобольного района Курганской области. Пишет стихи, новеллы, сказки, поэмы, прозу.
***
— Наська! Наська! Ты где?.. – во двор, огороженный ветхим забором, вбежала баба Маня. Она семенила, неся своё суховатое тело и на ходу вытирая глаза концами платка, по-крестьянски опущенного на лоб. Присев на завалинку, опять позвала:
— Наська! Иди сюда! Моци нет тебя звать-ту!..
Из старой, осевшей хаты вышла молодая женщина лет тридцати.
— Ну цаво ишшо? – спросила она и присела рядом с бабой Маней.
Переведя дыхание, та выдохнула:
— Победа!
— Какая Победа? – оторопела женщина.
— Конец войне! По радиву сказали!
Минуту они сидели молча, словно оторопь молодой передалась и старой. Потом молодая пристально посмотрела на старуху, как будто подозревая, не свихнулась ли та на своём огороде. И вдруг зашлась низким воем:
— Маманя… Господиии!..
Обнялись. К ним подошла девочка, лет пяти. Наська подхватила её и продолжала выть. Тут и малышке пришлось заплакать: мать так её прижала к себе, что старуха испугалась:
— Ну, будет! Отпусти девку-ту, задушишь!.. — она прижала внучку к себе, гладя её по голове шершавой ладонью. Девочка всхлипывала, вытирая маленькими кулачками слёзы.
Успокоившись, Наська поправила платок, вытерла им выцветшие глаза и прошептала:
— А Серёженька мой… не дожил…
Помолчав, спросила:
— А тятенька где? Он-ту знаить?
— Так он жа и услыхал. Я на огороди толкусь, слухаю, цаво енто он крицит в хати, а он слухал радиву, там и сказали, – рассказывала она богатым народным языком. — Айда к нам. А где Ванюшка-ту?
— На речке рыбу ловить.
-Тайка, сбегай за Ванюшкой, победа!
Девочка будто только этого и ждала. Она подхватилась и, сверкая пятками, кинулась через гумно к речке…
Ванюшка был постарше её, инвалид и передвигался с табуреткой, которую сам и смастерил, заменяя отца, ушедшего на фронт.
Ванюшка сразу понял, что в семью пришло страшное горе. Теперь он стал старшим и надо было помогать матери. Хоть он не мог ходить, но старался приладиться к делу: то забор поправит, то рыбачит, а то даже на лошади сено возит. Бабы ему грузят, а он на телеге правит. Иногда падал под ноги лошади, но животное было таким умным, что даже хвостом тогда не вертело…
По дороге к деду встречались сельчане, смеясь и крича от радости, приглашая друг друга к себе в гости. Но все в деревне знали, что большой праздничный стол соберётся у Звонкиных…
Все мужики в их деревне всегда умели работать любыми инструментами, нужными для плотницкого дела. И все дома были добротными, с красивыми узорами на наличниках, с выструганными из крепкого тёса воротами.
Дед Иван был предком тех «государевых» крестьян «Крепости-острожка», строивших рвы и валы ещё во времена набегов крымских татар. У него в крови была любовь ко всему русскому, к земле. Он был ещё крепким стариком, главой рода, хотя ему перевалило уже на восьмой десяток. С женой Марией вырастили троих дочерей и четверых сыновей. И все получились настоящими.
— Манька, ну, где ты, полуцис вот костылём-ту! – грозно запричитал он, увидев дочь и жену.
– Тут радость такая, а вас цорт где-то носить! – ругался дед Иван, прищурив свои старческие глаза.
По натуре дед был добрым, никогда не обижал бабу Маню. Его все любили, и Наська с детьми зимами жили в доме отца. А тот был рад, что есть с кем поговорить. А ещё он любил читать газеты и домочадцам всегда объявлял:
— Вот слухайте, цаво люди-цоловеки придумали… — и все в доме слушали, не пропуская ни слова.
И сейчас не мог жены дождаться, чтобы вместе порадоваться.
— К Наське бегала! Сицяс всё приготовлю. Цаво ты куразысся! – уверенным голосом старуха успокоила деда и начала хлопотать по дому. Усевшись на завалинке, дед поглядывал вокруг с восторгом победителя. Из окна громыхала «тарелка». Дед Иван задумался…
На войне погибли сын Иван, племянник Николай, зять Сергей сразу ушёл на фронт. А скоро Анастасия получила извещение, что муж пропал без вести. Пётр ещё воевал. И он просматривал все газеты от первой буквы до последней, выискивая родное имя: вдруг его сын уже герой, а отец не знает!.. В груди сдавило, на солнце блеснула слеза. А во двор заходили Андрей и Катерина в обществе шумной толпы. Все кинулись к деду, поздравляя. Лихо заворачивала гармонь.
Поставили скамейки, трёхметровый стол с нехитрыми яствами, с бутылью самогона посередине. А люди подходили, выставляя на стол свою долю угощенья, шумно рассаживаясь.
Успокоившись, все ждали слова деда Ивана. Оглядев присутствующих, он важно встал, держа в правой руке полный стакан самогона, а в левой, как водится у русских, — солёный огурчик. Наступила тишина.
— Ну, люди-цоловеки… — дед крякнул, преодолевая ком, застрявший в горле, — за сынов наших, за героев, которые не жалели живота на поле брани и не отдали ворогу родимую землицу! За Победу над супостатом! – он опрокинул стакан, вытер бороду и усы и крикнул зычно, как в гражданскую:
— Урааа!
— Ура! — залпом грянуло за столом…
Праздновали до поздней ночи. Говорили о многом: о пашне, о тех, кто должен вернуться домой, просто о крестьянском счастье…
А на востоке уже занималась заря, предвещая мир и это самое счастье… И начнётся оно в первое победное утро…