Бракоразводная любовь

Номинация «СЗФО+Мир»

Василий Лоза

Комедия в 2 частях

место действия: областной центр и лесной посёлок
время действия: наши дни (21 декабря – 13 января)

действующие лица:

МИХАИЛ, 40 лет. Старший егерь охотничьего хозяйства. Одинок
ТОНЯ, 30 лет. Кардиолог высшей категории медицинского центра. Одинока
РОЖКИНА Ирина Семёновна. 30 лет. Стоматолог. Подруга Тони. Разведена
СЕРОШТАН Борис Васильевич. 35 лет. Министерский начальник Михаила. Разведён
ПОЛЕТАЕВ Всеволод Олегович. 35 лет. Чиновник мэрии. Женат
ПОТАПОВ Михаил Михайлович, отец Михаила. 62 года. Пенсионер. Женат
ПОТАПОВА Валентина Ерофеевна, мать Михаила. 60 лет. Пенсионер. Замужем
БЕЛЕНИЦЫН Георгий Андреевич, отец Тони. 60 лет. Пенсионер. Разведён
БЕЛЕНИЦЫНА Зинаида Тихоновна, мать Тони. 55 лет. Пенсионер. Разведена
Часть 1

СЦЕНА 1. Тоня и Михаил

МИХАИЛ. В отдел ЗАГСа города Любчанска…
ТОНЯ. Район надо указать.
МИХАИЛ. Чего?
ТОНЯ. В отдел ЗАГСа Центрального района города Любчанска Любчанской области. От.
МИХАИЛ. Кто на верхней строчке: ты, как всегда?
ТОНЯ. Что значит «как всегда»?
МИХАИЛ. У нас всегда сверху ты.
ТОНЯ. Опять наезд? Нет уж, блин-банан, всё должно быть, как в анатомии: сверху – голова.
МИХАИЛ. Значит, ты – голова, раз сверху, а я…
ТОНЯ. Кто?
МИХАИЛ. Не скажу. Или сказать…
ТОНЯ. Пиши уже, не век же здесь торчать.
МИХАИЛ. Сама пиши, я врать не стану. Тем более в официальном документе. На верхней строке – ты.
ТОНЯ. Чёрт с тобой, сама заполню, мне некогда. Напишу, как положено, а не как тебе кажется. От Потапова Михаила Михайловича и Потаповой Антонины Георгиевны.
МИХАИЛ. Примазалась, Беленицына…
ТОНЯ. Ой, да ну тебя. Заявление о расторжении брака, в скобках – по взаимному согласию супругов.
МИХАИЛ. Ага, я эти скобки целый месяц выпрашивал.
ТОНЯ. Договоришься, уйду и оставлю тебя женатым. Подтверждаем взаимное согласие на расторжение брака и отсутствие у нас общих детей, не достигших совершеннолетия.
МИХАИЛ. Не понял. Как дети могут не достичь совершеннолетия, если их нет…
ТОНЯ. Не надо ничего понимать в официальных документах, воспринимай как данность и подписывай. Сообщаем о себе следующие сведения. Фамилия, имя, отчество…он. Говорила же, что мужчина пишется первым. Она… Сделано. Дата рождения. Он – 27 января… 42 года. Она – 1 мая…Тридцать два – девка подросла едва. Место рождения. Он…
МИХАИЛ. Любчанская область, Медвежкинский район, посёлок Херота.
ТОНЯ. Ещё бы, кто может родиться в посёлке с таким названием. Как я сразу не обратила внимание на место рождения. Паспорт – великая вещь, как корабль назовёшь, так он и поплывёт. То ли дело у меня: место рождения – Любчанск. Я – Любчанка. А ты?
МИХАИЛ. У нас с тобой, между прочим, самые чистые светлые дни прошли как раз в Хероте.
ТОНЯ. Уточнение: не в Хероте, а на Гурьевском кордоне.
МИХАИЛ. А Гурьевский кордон, разве, не под Херотой расположен? Или он не относится к Херотскому лесхозу? И всё на этом, хватит. Предки придумывали, а мы, потомки, просто повторяем наизусть, не задумываясь.
ТОНЯ. Вот именно, что не задумываясь. Мы, с тобой, и расписались, не задумываясь.
МИХАИЛ. По любви же…
ТОНЯ. И что! Подумаешь: любовь. Брак – это больше, чем любовь, брак – это совместное проживание.
МИХАИЛ. Ничего не бывает больше любви. Хотя нет, есть – твой характер.
ТОНЯ. Миша, я же изменилась, ты сам говорил.
МИХАИЛ. Тоня… не ври себе.
МИХАИЛ. Хватит. Пришли подавать заявление на развод и – вся любовь. Следующая графа: гражданство. Пиши: РФ.
ТОНЯ. Нет, Россия.
МИХАИЛ. РФ – правильно.
ТОНЯ. Россия – красиво.
МИХАИЛ. Надо правильно.
ТОНЯ. Пишем Российская Федерация.
МИХАИЛ. Дальше — национальность…
ТОНЯ. Тут мелким шрифтом: графа заполняется по желанию.
МИХАИЛ. А чего скрывать? Или тебе есть, чего?
ТОНЯ. В России, а тем более в РФ, живут одни русские. Других не бывает, за исключением иностранных подданных. Место жительства… Паспорта… серия… номер… выдан… Реквизиты записи акта о заключении брака… Номер… От… Просим произвести…
МИХАИЛ. …государственную регистрацию…
ТОНЯ и МИХАИЛ (вместе). расторжения брака в порядке предусмотренном статьей 33 Федерального закона, кавычки открываются, «Об актах гражданского состояния», кавычки закрываются, запятая, присвоить фамилии ему – Потапов, ей…
ТОНЯ. Потапова.
МИХАИЛ. Беленицына.
ТОНЯ. Потапова, я сказала.
МИХАИЛ. Это ещё с какого перепугу?
ТОНЯ. Не хочу опять менять все документы.
МИХАИЛ. Это моя фамилия!
ТОНЯ. И моя.
МИХАИЛ. Я не хочу носить с тобой одно и то же.
ТОНЯ. Без проблем, бери мою девичью.
МИХАИЛ. У меня есть моя!
ТОНЯ. Беленицын Михаил Михайлович… Миша… Мишутка, блин-банан. О! Михрюня Беленицын.
МИХАИЛ. Я отказываюсь подписывать этот беспредел. Верни фамилию.
ТОНЯ. Нет.
МИХАИЛ. Ты не имеешь права на мою уникальную фамилию. Это не шутки. Фамилия – это родовое имя, сотни поколений его заслуживали.
ТОНЯ. А я его заслужила за целый год совместного проживания с тобой. Я оставлю её себе. На память, вместо фотографии
МИХАИЛ. Как я только мог на ней жениться? Где были мои глаза…
ТОНЯ. И что это, интересно, твоим глазам во мне не нравится?
МИХАИЛ. Глаза – бог с ними, но мозги-то могли быть и поумнее…
ТОНЯ. Глаза, мозги… Дело в сердце, Потапов. Ты ходил на приём и к окулисту, и к психотерапевту, — там тётки одна другой краше, но прихватило тебя в кабинете кардиолога, в моём кабинете. Помнишь, как встретились? Как всё началось, помнишь?
МИХАИЛ. Помню. Только началось, Антонина Георгиевна, всё не в вашем кабинете, а в Хероте. Нельзя было мне выезжать в тот день. Потому что было тогда 21 декабря – День Карачуна.
ТОНЯ. Ишь, как глубоко копаешь. Ты говори, говори, я слушаю.
МИХАИЛ. Да я сам не знал, пока тот день не настал. Я – потомственный егерь. Для меня сам по себе лес в любое время суток не картинка из сказки, а реальная обстановка для привычного проживания на земле. Но есть момент, когда выезжаешь на лесную дорогу на автомобильном транспорте, дожидаешься, чтобы из памяти выветрились дома, люди, дорожные знаки, и вырубаешь фары.
ТОНЯ. Езду, при этом, вполне можно продолжать, но лучше тормознуть на какое-то время, хоть на мгновение.
МИХАИЛ. Луна или там месяц в небо вывалились на прогулку со своим выводком, ну, со звёздами… смотрят на землю, как будто обожают её нежно, но не будят, мол, спи, , конечно, землица-сестрица, мы просто посмотрим на тебя, спящую красавицу, днём-то свидеться всем нам недосуг; а чтоб видно было подсветим легонько, и полюбуемся.
ТОНЯ. Ненавязчивый снегопад ещё такой, лёгкий, пушистый. И говори потом, что сказка – ложь. Нет, сказка, она есть, вот она.
МИХАИЛ. Надо только выключить фары и включить глаза.
ТОНЯ. 21 декабря – День Карачуна.
МИХАИЛ. Вот! Как раз такой противный голос и вернул меня обратно, в кабину транспортного средства отечественного производства.
ТОНЯ. У меня очаровательный голос.
МИХАИЛ. Радио не работало – не работало, а тут заверещало.
ТОНЯ. Я не верещу.
МИХАИЛ. Я – про радио. Что ты мне вместо всего, что есть на свете, всё время себя подсовываешь.
ТОНЯ. Какой же ты неотёсанный чурбан…
МИХАИЛ. Ну, так вот это самое автомобильное радио и заверещало. «А ещё сегодня праздник – День Карачуна. Нет, не главного редактора нашего радио, Анатолия Ивановича, а того самого, языческого бога, первое имя которого Чернобог. Праздник этот приходится на день зимнего солнцеворота, отмечаемого в зависимости от года с 19 по 22 декабря. Это самый короткий и один из самых холодных дней зимы. Наш совет: в этот день в дорогу лучше не собираться. Но если собрались, то будьте осторожнее и внимательнее на дорогах. Если, к примеру, дорогу вам перебежит заяц, то лучше вернуться».
ТОНЯ. Так заяц-то тебе реально дорогу перебежал! Ты рассказывал… ну, извини.
МИХАИЛ. Да, я, как раз, уже поехал, вспомнил, что фары-то лучше включить. Включаю, а там заяц. Бежит, пострелёныш, наперерез машине. Я торможу, машину заносит, разворачивает вокруг собственной оси, мотор глохнет. А фары горят, и в их свете виден подлый жирный заяц, который уселся посреди пути. Сидел, правда, недолго. Поглазел на нас с машиной и не спеша так упрыгал в чащу. А радио уже не выключается, оно продолжает зудеть: «Но зайцы по нашим городам не бегают, так что, езжайте себе спокойно дальше и не думайте о плохом. А сейчас лёгкая, ободряющая и заряжающая оптимизмом музыка». Мотор под музыку, слава богу, завёлся, я поехал дальше.
ТОНЯ. Про ёлку не забудь! Ой, опять вырвалось. Молчу.
МИХАИЛ. Метрах в десяти, значит, поворот, я поворачиваю. Выруливаю из-за поворота. И тут, по ходу, слева накреняется ель и падает на дорогу. Я краем глаза как-то успел отреагировать и резко затормозить. Машину опять заносит, опять резко разворачивает вокруг собственной оси, опять глохнет мотор. В свете фар зайца уже нет, зато лежит, как шлагбаум, наглая ёлка. И вот чего, спрашивается, её уронило? Да ещё вот так – натуральным естественным шлагбаумом. Мне плюнуть на всё, да вернуться бы, а я, возьми, опять заведи мотор, и чуть не по сугробу, по правой кромке, сминая крону ели, проезжаю и – дальше. А голос по радио продолжал информировать. «Говорят, что если вы проигнорируете приметы в день Карачуна, то всё, что с вами произойдёт в дальнейшем, можно будет смело назвать Праздником Карачуна». Так что, весь последующий год, до сего дня, у меня не просто набор месяцев, недель и дней, а один сплошной праздник. Праздник Карачуна.
ТОНЯ. А у меня тот день начался в квартире родителей. Так-то у меня есть своя трёшка, упакованная, как положено врачу платного медицинского центра. Но ни детского визга не слыхать, ни за мужскими ногами следы на полу не подтереть. Иногда, когда становилось совсем невмоготу, я приходила ночевать к родителям. Родители мои, конечно, — песня! Во-первых, двадцать семь лет жизни из тридцати прожитых совместно, они в разводе. Но как только развелись, так сразу стали жить душа в душу. Но при этом с ними произошло нечто такое, что не поддаётся научному, тем более, медицинскому обоснованию. Как будто однажды, возможно, во время обмена семенными жидкостями, в минуту особой концентрации напрягшихся чувств, души моих родителей взлетели, закружились и, по возвращении, перепутали туловища. Женская суть плюхнулась в папу, а мужская – в маму. Моя мама стала папой, а папа – наоборот.
МИХАИЛ. Причём, тесть в прошлом: подполковник уголовного розыска, а тёща – танцорка, типа балерина.
ТОНЯ. Мама, в прошлом: танцовщица и хореограф профессионального ансамбля песни и пляски! Отойди, Потапов, дай побыть без тебя, а? Поди прочь.
МИХАИЛ. А я не возражаю. Я радуюсь. Ну, дальше – сами. (уходит)
ТОНЯ. Родители на пенсии. Папа всегда, с утра, в лёгких домашних туфлях, отутюженных брюках, в свежей белой рубашке, застёгнутой до верхней пуговицы, в фартуке с аппликацией, чистит картофель. Мама всегда босиком, в выцветших пузырчатых тренингах, в какой-нибудь футболке на пять размеров больше нужного. И я, всегда одетая на выход. Или чтоб дверью хлопнуть, когда обидят, или просто пойти уже на работу, без опозданий.

СЦЕНА 2. Квартира Беленицыных. Кухня
Тоня усаживается завтракать. Беленицын – у плиты.

БЕЛЕНИЦЫН. Доча, надо уже что-то делать. Может тебе, как все, совершить над собой пластическую операцию?
ТОНЯ. Папа, чёрт возьми, я ем.

Входит Беленицына.

БЕЛЕНИЦЫНА. О чём речь?
ТОНЯ. Как всегда, о внуках.
БЕЛЕНИЦЫН. Сырники сегодня, Зинуля, и не возражай. (Тоне) О законных, заметь, о законных внуках.
БЕЛЕНИЦЫНА. То бишь опять про замужество. А я мясо хочу. Колбаски хотя бы, а, Шурик? Ну, Шурупчик…
ТОНЯ. Мама, чтоб про колбасу я больше ни разу не слышала. Вреднее продуктового изделия я навскидку даже вспомнить не могу. И без возражений. Я – врач.
БЕЛЕНИЦЫНА. Александр, посмотри хоть раз открытыми глазами на то, что ты родил. Внимательнее смотри. Оцени увиденное и задай себе вопрос: кому она такая нужна. Взгляду конкретно остановиться не на чем.
БЕЛЕНИЦЫН. Ну, уж, так уж, чего уж.
БЕЛЕНИЦЫНА. Мне вон на шестом десятке балахоны таскать приходиться, чтобы самцы прямо на улице не запрыгивали.
БЕЛЕНИЦЫН. Так я и предлагаю ей, может, сделать пластику…
БЕЛЕНИЦЫНА. Какая, на хрен, пластика, Беленицын, с размерами у неё везде в порядке, но оно же это всё не впечатляет. Не призывает, так сказать, не манит. А почему? Потому что у неё характер вредоносный. Не просто вредный, а такой вредный, что его из последних сил носить надо. Вот организм и устаёт с каждым днём, с каждым годом, не говоря уже о трёх десятилетиях. Опадает организм, а за ним и все части туловища.
ТОНЯ. Да вы с утра сегодня обалдели оба, что ли? Всё, пошла, спасибо. Я сегодня две смены работаю, буду вечером. Нет, не буду, переезжаю от вас домой. Провожать не надо. (Уходит в прихожую.)
БЕЛЕНИЦЫН. Зина, ешь сырники, я сказал! Я с тебя не слезу, пока не съешь.
БЕЛЕНИЦЫНА. Ты сначала залезь.
БЕЛЕНИЦЫН. Ну, вот, что за манера, сама шучу – сама смеюсь. Чего ты хихикаешь, пошлячка?
БЕЛЕНИЦЫНА. Просто представила твою Тоньку с распухшим носом и разбитыми коленками.
БЕЛЕНИЦЫН. Что значит «твою», она наша, и мы оба несём ответственность за нашу дочь.
БЕЛЕНИЦЫНА. Прикинь, после пластики, ты у Тоньки что-то спрашиваешь, она кивает в ответ утвердительно и ба-бах с непривычки головой об грудь, нос и распух. Или, прикинь, решила твоя доча с мальчиком про любовь поговорить, губёшки раскатала, а они шарах об коленки, и её с переломанными коленными чашечками — в травмпункт.
БЕЛЕНИЦЫН. Ну, вот чего ты такое опять Тонечке наговорила? Теперь вместо того, чтобы она всё время на глазах наших была, придётся ездить к ней каждый день или вечер, проведывать. Сама-то, небось, не отрвёшься от кресла со своим зомбоящиком, мне ездить. Не думаешь ты обо мне! И не заговаривай мне зубы, чтоб съела весь завтрак.
БЕЛЕНИЦЫНА. Шурыня… Шурик-Мурик… ребёнок-то ушёл.
БЕЛЕНИЦЫН. Ушёл.
БЕЛЕНИЦЫНА. Хочешь?
БЕЛЕНИЦЫН. Хочу.
БЕЛЕНИЦЫНА. Где?
БЕЛЕНИЦЫН. Ну, не у плиты же, в спальне, конечно.
БЕЛЕНИЦЫНА. Пошли.
БЕЛЕНИЦЫН. Пошли.
БЕЛЕНИЦЫНА (обняв Беленицыну за талию). Только, чур, со светом.
БЕЛЕНИЦЫН (обняв Беленицыну за плечи). Лишь бы подчеркнуть свою физическую форму в сравнении с моей? Да ради бога, а зеркало я занавешу.

СЦЕНА 3. Михаил

МИХАИЛ (уже обросший и с бородой). В городе бываю редко, дважды, ну, трижды в год. Мне здесь душно. Останавливаюсь всегда у родителей, хотя можно бы в ведомственной гостинице, но там всегда что-нибудь происходит, назло тебе: то водка, то бабы, то менты, и бесконечный трёп. Ну, я приехал к родителям. Они у меня обыкновенные. Матери уже 60, но она, как всегда, одна и та же — большая, сильная, наглухо одетая и в шерстяных носках. Пенсионерка. В прошлом: повар в детском саду. Отцу 62. Тоже пенсионер. И тоже, как я, потомственный егерь. Ну, он у нас такой… как бы помягче-то… Любитель активного общения. Душа всех подряд компаний, ни одной добровольно не пропустит. Они недавно перебрались в город. Мамка настояла, надеялась, что в среди чужого незнакомого народа папка затеряется, утухнет. Ага, сейчас, разбежался. Они у меня, сколько помню, всегда цапаются, пылят, по молодости до драки доходило. Правда, в случае рукоприкладства, папке всегда доставалось от всей мамкиной души. Он у меня мужик, конечно, реально здоровый, егерь, как-никак, хоть и мелковат против мамки, но, думаю, захотел бы, дал бы отпор, но вот лично я не припомню, чтоб он от неё всерьёз хоть раз отмахнулся. Любит всё-таки. Да и она, похоже, тоже. Да, пока освобождал багажник, там – рюкзак с личными вещами, приехал-то аж на две недели, из-за свадьбы начальника, мясо вяленое, солёная рыбка, подарки на ту саму свадьбу: бочонок нашего лесного мёда и огромные ветвистые оленьи рога… о чём я? А, так вот, пока разгружался, женский голос по авторадио опять заверещал. «Напоминаю, сегодня двадцать первое декабря – День Карачуна. Не спешите жить, но торопитесь стать счастливыми».

СЦЕНА 4. Квартира Потаповых. Прихожая
Потапова намывает шваброй полы. Звонок в дверь.

ПОТАПОВА (в сторону гостиной) Борька приехал. (открывает дверь) Это ещё что?

Входит Михаил, с поклажей и рогами.

МИХАИЛ. Где сложить?
ПОТАПОВА. Да где хочешь.
МИХАИЛ. Тут всё разберите, мясо, рыба, грибы – всё вам, кроме бочонка с мёдом и рога – это человеку подарки.

Входит Потапов.

ПОТАПОВ. Даже не пройдёшь, что ли?
ПОТАПОВА. Ты включи соображалку, парню медосмотр проходить.
ПОТАПОВ. И что?
ПОТАПОВ. Он же так уже делал в прошлом году, в дороге не поест, не попьёт, и с колёс анализы сдаст.
МИХАИЛ. Потом около медцентра перекушу Где этот медицинский центр находится, толком объясните? Называется «Семья».
ПОТАПОВ. О, это ко мне, сам сегодня туда иду. Кардиология у меня забарахлила…
ПОТАПОВА. А ты почаще под юбки заглядывай, вообще, чтоб мотор заклинило, я хоть остаток жизни поживу спокойно, без кобеля.
ПОТАПОВ. Понял, сынок, кого надо будет винить в моей смерти? Валю П.. Короче, едешь по Маршала Рокоссовского до пересечения с Лопатинским шоссе. Сворачиваешь на перекрёстке, где памятник фантомасу, налево.
МИХАИЛ. Фантомасу?
ПОТАПОВА. Ну, это его шлюхи уличные так называют памятник нефтянику в каске.
ПОТАПОВ. Проезжаешь метров триста, паркуешься. Переходишь дорогу и упираешься рогом в крыльцо. Там вывеска, не проедешь. Давай, я тебе поесть принесу, мать соберёт. У меня номерок на десять-двадцать.
ПОТАПОВА. Опять не успел приехать, обратно спешит… бирюк какой-то. Сорок лет, а ни семьи, ни друзей.
ПОТАПОВ. Останься, Миш, расслабься…
ПОТАПОВА. Этому только расслабиться бы!
МИХАИЛ. Да не, в этот раз аж до тридцать первого пробуду. Вчера вечером директор домой ко мне пришёл, попросил, мол, тридцатого здесь свадьба, надо зайти, подарок жениху вручить от лесхоза.
ПОТАПОВА. Десять дней поживёшь! Слава Богу. А на сам Новый Год не останешься разве?
МИХАИЛ. Да нет, в детсадик обещал торт привезти, а у них утренник тридцать первого, в двенадцать.
ПОТАПОВ. С боем курантов воспитки начнут праздновать?
МИХАИЛ. Пап, торт для детишек.
ПОТАПОВ. Этот только про баб и думает.
ПОТАПОВ. И кто женится?
МИХАИЛ. Начальник департамента, Сероштан.
ПОТАПОВ. Борис Васильевич! Так он, вроде, нормальный мужик, чего это ты ему рога-то притаранил?
ПОТАПОВА. Хватит парня забалтывать, ему уже полчаса, как анализы можно было сдать.
МИХАИЛ. Я — на весь день, до упора. Ну, дальше – сами. Всё, ушёл. (уходит)
ПОТАПОВ. Не, рога на свадьбу начальнику – это прикол.
ПОТАПОВА. А начальник начальнице передаст, своей невесте.
ПОТАПОВ. Чего?
ПОТАПОВА. А того, что все мужики – кобели.
ПОТАПОВ. Началось… Валя, отвали от меня, а? Я своё недоспал. (уходит)
ПОТАПОВА. Все вы, лесники, одним миром мазаны, не вам – рога, а вашим жёнам. Недоспал он! И с кем же это ты недоспал, не расскажешь? Ещё раз, Потапов, придёшь после двенадцати ночи, я тебя так спрошу, что не только расскажешь, но ещё и на покаяние попросишься, понял? На костылях! В инвалидной коляске!

5. Кафе.
Рожкина и Сероштан сидят за столиком, держась за руки.

СЕРОШТАН. Поверить не могу, ты – моя жена.
РОЖКИНА. Ещё невеста. Рад, что бесплатный стоматолог будет под боком.
СЕРОШТАН. Ничего себе бесплатный! Так заплатил разок-другой, а тут ежедневное содержание, не считая оплаты отпусков, не говоря уже о непредвиденных расходах.
РОЖКИНА. Ой, вот только не надо на жалость давить, я сама себя обслуживаю уже не первый год. Мой бывший тоже думал, что я без него загнусь, а я – на ему, частный кабинет открыла, а он теперь протезы в Москве заказывает, потому что кроме меня в нашем городе никто этого толком делать не умеет. Я-то же диплом в подземном переходе не покупала, как некоторые фельдшера. Да и что с тебя взять, миленький, две семьи алиментами обеспечиваешь…
СЕРОШТАН. Ну, там только тридцать три процента с официального заработка, а остальное-то, которое реальное…
РОЖКИНА. Цыть, миленький, ничего об этом не знаю, ничего знать не хочу. И давай производственные вопросы оставим за семейным порогом, ага?
СЕРОШТАН. Ага… Тогда зачем же ты выходишь за меня замуж?

Входит Полетаев, с двумя пластмассовыми стаканчиками кофе.

РОЖКИНА. Любовь, зараза.
СЕРОШТАН. Кофе прибыл!
ПОЛЕТАЕВ. Колотун на улице сегодня по полной.
РОЖКИНА. Бред, сидеть в престижном кафе и бегать за кофе в забегаловку.
СЕРОШТАН. Такое престижное, что кроме нас, дураков, никого, денег жалко.
ПОЛЕТАЕВ. Мы здесь из-за Тони. Так что, за престиж плачу я.
СЕРОШТАН. ПлачУ и плАчу, плАчу, но плачУ…
РОЖКИНА. Как вы можете потреблять это жуткое пойло… бедная зубная эмаль, портится же.
СЕРОШТАН. Зато кайф…
ПОЛЕТАЕВ. Дело вкуса. Некоторые упакованные дамочки, несмотря на состояние, предпочитают мужиков с улицы. К тому же, это лучший кофе во всей Любчанской области, в Москве такой не заваривают. Хотя где мы там бывали-то со своим свиным рылом в Москве-то, в калашном ряду, не больше.
СЕРОШТАН. Так вот наш кофе лучше, чем в московском калашном ряду.
РОЖКИНА. Через десять минут Тоня освободиться, и ты, Сева, можешь смело маршировать за ней.
ПОЛЕТАЕВ. Не, Ирин, я подумал, пока ходил за кофе… сходи ты за ней, пожалуйста, а? Ну, ещё разок – ты, ладно? Я как-то боязно себя ощущаю.
РОЖКИНА. Подумать не могла, Всеволод Олегович, что вы – такой трус.
СЕРОШТАН. Ой, да позвоните вы ей.
РОЖКИНА. Она во время приёма трубку не берёт.
ПОЛЕТАЕВ. Я – не трус. Просто я уважаю технику безопасности в отношении женщин вообще, и в отношении Антонины – в частности, и особенно Антонины. На моей памяти трое крутейших ловеласов подбивало к ней клинья. Все получили тяжелейшие моральные травмы и выбили из донжуанского пула надолго, может быть, и навсегда.
СЕРОШТАН. Я знал шестерых. Ириш, сколько их было на самом деле?
РОЖКИНА. Тоже мне, инвалиды любовного труда. Небось, все живы, здоровы. Официальной статистики у нас нет. Беленицына – кардиолог, она лживые мужские сердца без рентгена сечёт. Всеволод, сходи сам. Ты ей нравишься, тебя она не тронет.
СЕРОШТАН. Зачем мужчинам женщины, которые их не трогают.
РОЖКИНА. Цыть, не-то трону.
СЕРОШТАН. Молчу-молчу-молчу-молчу….
ПОЛЕТАЕВ. Тоня призналась тебе, что я ей нравлюсь?
РОЖКИНА. Я Беленицыну и без комментариев знаю.
ПОЛЕТАЕВ. Уже жить можно. А вдруг у неё сегодня настроение расстроенное? Всё-таки, человек на работе же, не в санатории отдыхает. Попаду под раздачу в неурочный час. Рожкина, будь человеком!
РОЖКИНА. Ну, заяц… Ладно, схожу. Не могу смотреть, как люди кофе пьют, у меня от одного видения зубы сводит. Ждите. (Уходит.)
СЕРОШТАН. Отлично! Сева, ап! (вынимает из кармана фляжку коньяка).
ПОЛЕТАЕВ. Не, Боря, не буду, я сегодня почти не спал.
СЕРОШТАН. Я — тоже, и ничего.
ПОЛЕТАЕВ. Я – по работе, а ты, небось, с Иркой.
СЕРОШТАН. Ночью надо спать или не спать с женщиной, жизни – время, работе – час, не больше. Как хочешь, а мне допинг нужен. И вообще, кофе без коньяка – напрасно потраченная зубная эмаль.
ПОЛЕТАЕВ. Стоматологом становишься.
СЕРОШТАН. Любовь, зараза.
ПОЛЕТАЕВ. Ой, да, если честно, не в работе дело. Вообще не могу на жену смотреть, блин, аж всего переворачивает.
СЕРОШТАН. Противно, понимаю.
ПОЛЕТАЕВ. Да не противно, совестно.
СЕРОШТАН. Фигня, разок-другой разведёшься, привыкнешь.
ПОЛЕТАЕВ. Жена у меня хороший человек, красавица…
СЕРОШТАН. Ну, и на фига тебе Беленицына? Тонька же стерва, сам знаешь.
ПОЛЕТАЕВ. Любовь, зараза… чтоб её.

СЦЕНА 5. Медицинский центр. Кабинет кардиолога.
Тоня сидит за канцелярским столом, с компьютером, в белом медицинском халате, заносит данные с ленты показаний в память компьютера. Входит Михаил.

ТОНЯ (не отрываясь от занятия, указывает на стул около стола). Присаживайтесь сюда, я – сейчас. Медицинскую карту положите на стол.

Михаил кладёт книжечку на стол, присаживается. Пауза. Долгое молчание, во время которого Тоня пишет, а Михаил ищет удобную позу. Стук в дверь, входит Рожкина.

РОЖКИНА. Антонина Георгиевна, разрешите?
ТОНЯ. Ирина Семёновна, подождите, у меня пациент.
РОЖКИНА. А могу я здесь подождать?
ТОНЯ. Садись уже, не мельтеши. (пододвинув медкарту Михаила, просматривает) Так. Потапов Михаил Михайлович . Шестьдесят два года…
РОЖКИНА (глянув на Михаила). Да ладно… не больше двадцати трёх. Ты глянь на него, Тоня!
ТОНЯ (просматривает записи в медкарте). Некогда мне глядеть по сторонам, вон, сколько бумажной работы, завалили. (глянув на Михаила) И правда. Хотя он у нас из Херотени, егерь. Так что, ничего удивительного.
РОЖКИНА. Вот, оказывается, насколько оздоровительно для мужчины проживание вдали от благ цивилизации, никакой город не может победить закалённого человека.
ТОНЯ (продолжая читать медкарту). Рожкина, блин-банан, не в своём кабинете, помолчи. О, так вы ещё и не мой.
РОЖКИНА. Одичала страна, в егеря немых берут. А слух, вроде, нормальный, видно же, что реагирует.
ТОНЯ Да, я не про немоту, не мой – это, значит, не мой пациент. Не мой, значит, чужой. (Не отрываясь от медкарты.) Сколько ж у вас в карточке всего понаписано, а на поверку здоров, как…
РОЖКИНА. …бык.
ТОНЯ. Медведь. По хорошему, Михаил Михайлович, надо бы вас отправить, к врачу, к которому вы прикреплены, ну, да ладно, не стану вас гонять, возраст надо уважать. И с чем же вы к нам? Ага, суточный мониторинг. Выходит, всё же подрасшатало. Ничего, сейчас и с искусственным сердцем люди прекрасно существуют.
РОЖКИНА. И детей искусственных выводят.
ТОНЯ. Михаил Михайлович, мы сейчас с вами пройдём в соседний кабинет, там девочки прикрепят к вашему туловищу два специальных аппарата. (Поднимается.) Идёмте. (Подходит к двери, соединяющий два кабинета, распахивает её.) Света, Лена? Примите пациента. Михаил Михайлович, проходите. Девочки вас проинструктируют, как вести себя предстоящие сутки. Завтра ждём вас в это же время, чтобы снять. Прошу.

Михаил уходит в соседний кабинет.

(Закрывает дверь за Михаилом.) Ирка, ни слова! Мне надо записать, пока при памяти. (Усаживается за стол, пишет.) Ой, ну, ладно, говори. Только я буду записывать.
РОЖКИНА. Короче, твой Полетаев тоже с нами, между прочим, сидит в машине.
ТОНЯ. Надо же, здоровому молодому мужику шестьдесят два года.
РОЖКИНА. Ты про егеря? Меня им тоже зацепило. По зубам больше тридцати не дашь. Хотя в наше время зубы – не показатель.
ТОНЯ. Не могу я сейчас ехать с вами. До вечера здесь пригвождена. Елеонская заболела, приходится её пациентов тоже принимать. Вон, этот Потапов, её же, не мой. Так что, жениху и свидетелю передавай привет, а себе прими извинения. (В коридор.) Вы ко мне? Талончик на какое время? Хорошо, через две минуты зайдёте. (Возвращается.)
РОЖКИНА. Вечно у тебя, Беленицына, всё наперекосяк.
ТОНЯ. Вот такая я, неуклюжая, неказистая неудачница. Что теперь, не жить?
РОЖКИНА. Ладно, сегодня с магазинами разберёмся без тебя. Но главное, что мы хотели тебе сообщить совсем другое. Есть классное предложение. Первого января, то есть, на третий день свадьбы, вчетвером, мы, молодожёны и вы, свидетели, едем на Гурьевский кордон. И там, на природе, зажигаем аж до старого Нового Года.
ТОНЯ. Стоп-стоп-стоп, ничего себе фестиваль! Тут надо очень внимательно подумать. Мне и с графиком надо определиться.
РОЖКИНА. Десять дней официальные новогодние зажигалки, они же праздничные выходные. Какой может быть график. У вас не государственная поликлиника, не больница, да вам никакой Роспотребнадзор не позволит работать, да и хозяйка не захочет платить праздничные. Так что, не выдумывай.
ТОНЯ. Какие вы, со своим Сероштаном, настырные, всё-таки. Приспичило загнать нас с Полетаевым в одну постель?
РОЖКИНА. Да не в постели дело, Тоня, в семье! Ё-маё, время же женское, оно же тикает. В принципе-то ты против Всеволода не возражаешь же, я верно соображаю?
ТОНЯ. Гипотетически, нет…

Входит Потапов.

ПОТАПОВ. Антонина Георгиевна, две минуты прошло, и ещё пять секунд.
ТОНЯ. Присаживайтесь. Всё, Ирина Семёновна, я подумаю, решу и позвоню.
РОЖКИНА. Думай внимательнее и скорее. Всех благ. (Уходит.)
ТОНЯ. Где ваша карточка?
ПОТАПОВ. В регистратуре не смогли найти. Вот, завели новую. (Подаёт медкарту.)
ТОНЯ. На что жалуемся? (Пододвигает медкарту, читает.)
ПОТАПОВ. Да я не жалуюсь… у меня кардиомониторинг назначен.
ТОНЯ. Потапов Михаил Михайлович… Что-то знакомое. Шестьдесят два года…
ПОТАПОВ. Я вообще не ваш, меня ведёт Елеонская Вера Тимофеевна…
ТОНЯ. Не мой… Не мой! У вас есть родственник – однофамилец, полный тёзка и тоже егерь?
ПОТАПОВ. Сын. Он сегодня тоже здесь, приехал на годовой профосмотр.
ТОНЯ. Блин-банан, вот она, ваша карта, по ошибке сыну вашему выдали. О, чёрт, его же там бреют! (Бежит к двери в соседний кабинет, распахивает)
ПОТАПОВ. Ё-маё, вот это зрелище! (Подбегает к Тоне, заглядывает в кабинет.)
ТОНЯ. Света, стоп! Прекрати брить, я сказала! Михаил Михайлович, что ж вы ничего не сказали, не возразили? Вы же не немой, в конце концов. Одевайтесь и возвращайтесь в мой кабинет.
ПОТАПОВ. А они, деревенские, такие и есть, как бараны, им, что скажешь, они всему верят. Я-то уже на пенсии, в город переехал, совсем не баран. А мой Мишка хуже немого.
ТОНЯ. Михаил Михайлович, вы проходите в процедурный, раздевайтесь, девочки вас оприборят. (Возвращается к столу.)
ПОТАПОВ (раздеваясь). Ему, чтоб слово вымолвить, надо полдня мотивацию подыскивать. И то, согласитесь, зачем в лесу голова, были бы мускулы.
ТОНЯ. Вы туда пройдите и там раздевайтесь.
ПОТАПОВ. А, ну, да, зарапортовался. (На пороге.) Сынок, выйди уже отсюда, не занимай мебель.

Входит Михаил, с голым торсом, одевается.

ТОНЯ. Михаил Михайлович, пожалуйста, не обижайтесь, примите мои самые искренние извинения.
ПОТАПОВ (на пороге). А он не обидчивый.
МИХАИЛ. Пап.
ПОТАПОВ. Всё, встретимся дома. Ну, девочки, как мы с сыном выглядим ниже плеч до пояса, похожи? Чисты в помыслах и шкурою, как младенцы, ей-богу. (Уходит.)
ТОНЯ. Михаил Михайлович, скажите же хоть слово.
МИХАИЛ. Вы бы мне раньше дали его сказать.
ТОНЯ. Извините, рутина…
МИХАИЛ. Зачем брить грудь и живот?
ТОНЯ. За тем, что приборы крепятся на груди и животе лейкопластырем, и чтобы потом не было больно отрывать его от тела, волосы сбривают.
МИХАИЛ. Подпишите бегунок. (Подаёт обходной лист.)
ТОНЯ. Конечно! (Подписывает.) Так что, я надеюсь, инцидент исчерпан?
МИХАИЛ. Мне к другим врачам надо, я там везде очередь занял. Неужели мы с отцом одинаково выглядим.
ТОНЯ. Вы весь в волосах и бороде, ваш возраст просто не разглядеть.
МИХАИЛ. Не отговаривайтесь. Нельзя к людям относиться настолько невнимательно, мы же доверяем врачам, а вы нас в упор не видите. Я же думал, что бритьё обязательно для профессионального медосмотра.
ТОНЯ. Извините ещё раз.
МИХАИЛ. А ещё красавица, образованная. Хорошо, что больше не увидимся. Ладно, дальше – сами. (Уходит.)
ТОНЯ. Красавица… Не возражаю. Образованная… верно. Стоит такой обиженный младенец с бородой, блин-банан, аж светится. Какой мужчина, а!

СЦЕНА 6. Квартира Потаповых. Гостиная.
Михаил готовится к отъезду, Потапова собирает в дорогу еду.

МИХАИЛ. Медосмотр прошёл, свадебные подарки вручил, все поручения выполнил, ну, чего ещё здесь торчать. Ещё в кулинарию за тортом заеду и – в лес.
ПОТАПОВА. Мог бы и встретить Новый Год с родителями, утром уже и ехал бы.
МИХАИЛ. Ой, не, мам, вы с отцом только и знаете, что ругаться, я уже отвык.
ПОТАПОВА. Да ничего мы не ругаемся, при тебе так и тем паче.

С улицы входит Потапов.

ПОТАПОВ. О, да здесь все свои! И даже сынок ещё не сбежал.
ПОТАПОВА. Явился! Седьмой десяток разменял, уже задница отвисла так, что на ходу руками поддерживать надо, целлюлит на рожу выпирает, а он всё дома не ночует! Ну, старый хрен, Мишка уедет, я с тобой побеседую под новогодней ёлкой…
ПОТАПОВ. Девочка моя, я честно заснул на пьянке у друга, прямо за столом. Проснулся, правда, под столом. Внутренний органический дозиметр сломался, не рассчитал. Можешь позвонить, спросить.
ПОТАПОВА. Я тебе дозиметр-то починю. Только сначала вытащу, да вместо носа вставлю.
МИХАИЛ. Ну, что я говорил…
ПОТАПОВ. А нос мой куда денете, Валентина Ерофеевна?
ПОТАПОВА. Сказать, чтоб весь дом расслышал?
МИХАИЛ. Мам, пап, всё, я поехал.
ПОТАПОВ. Приезжал-то хоть не зря, приглядел бабу?
МИХАИЛ. Я серьёзными поручениями занимался.
ПОТАПОВ. Ну, конечно, а что ты устроил в ЗАГСе, у Сероштана на росписи?
ПОТАПОВА. О, господи, что случилось?
ПОТАПОВ. Вся лесная отрасль Любчанска обсуждает. Не сына ты мне родила, Валька, а ходячий анекдот, с бритой грудью.
ПОТАПОВА. Ты сам к зеркалу подойди, мухомор!
ПОТАПОВ. Чего я там не видел. Твой сынок, короче, надрался, как свинья мужского рода, устроил всеобщую драку между семейными кланами…
МИХАИЛ. Чего врать-то! Я ни капли не выпил и никаких драк при мне не было.
ПОТАПОВ. Сынок, трезвым устроить такой кавардак невозможно, даже при всей твоей деревенской неотёсанности. Мишка, переезжай к нам, в город, человеком станешь. Правда, мамка у тебя заноза, но другой, извини, под рукой не было.
ПОТАПОВА. Потапов! Тебе по сусалам или поддых?
ПОТАПОВ. Девушка, сразите меня поцелуем в губы, а пощёчины приберегите противным дяденькам.
ПОТАПОВА. Ну, тогда я сама выберу. Пошёл отсюда. (Толкает Потапова в грудь.)
ПОТАПОВ (отлетает за пределы видимости). Валя!
ПОТАПОВА. Я – сейчас, а ты стой здесь и не вздумай сбежать. (Уходит.)
ГОЛОС ПОТАПОВА. А!
МИХАИЛ. Мама, убьёте же…

Входит Потапова.

ПОТАПОВА. Такие всех переживут. Пусть там покорчится, чтоб не мешал. А теперь – ты. Рассказывай, что наворочал в ЗАГСе, увалень недотёпный, мать позоришь.
МИХАИЛ. Да ничего такого, чтоб нарочно. Как-то всё вышло. Опоздал я ко времени, захожу, а двери в Зал, где расписывают, изнутри заперты. И никого вокруг, чтоб спросить. А мне так хотелось отдать подарки в ЗАГСе, чтоб не пришлось идти потом в ресторан, на застолье. Не люблю их, там все треплются, пахнут, лезут друг к другу.
ПОТАПОВА. Не отвлекайся.
МИХАИЛ. Ну, там, рядом с большими дверями, ещё одна есть, маленькая, толкнул – не заперто. Подумал, может, здесь, как везде, в России, через задний ход можно пролезть. Захожу, а там ещё одна дверь и табличка: «Служебная комната». Понимаю, что для работников, думаю, мало ли, договорюсь. Вхожу, а там двое друг с дружкой целуются на диване, только что ещё не разделись.
ПОТАПОВА. Бабы, что ли?
МИХАИЛ. Мам, ты что, как две женщины могут целоваться друг с дружкой взасос? Не, разнополые парень и девушка. Они со мной разговаривать даже слушать не захотели, обиделись, что вошёл. В городе вообще никто никого слушать не хочет, каждому своё надо высказать.
ПОТАПОВА. Короче!
МИХАИЛ. Ругаются она на меня, руками на меня перед самым носом машут. А я ни слова вставить не могу, ни отмахнуться, обе руки заняты подарками.

Входит Потапов.

И тут парень меня как толкнёт! Ну, вот, как вы — папку.
ПОТАПОВ. Сравнил, ты-то вон, живой-здоровый, а меня твоя мать почти убила.
ПОТАПОВА. Так ты живой?
ПОТАПОВ. Умер.
ПОТАПОВА. Вот и стой, как труп, чтоб неслышно. (Михаилу.) Ну?
МИХАИЛ. Я вообще не ожидал, чтоб так меня толкнули. Меня несёт куда-то от толчка, а подарки, видимо, добавляют скорости, я спиной врезался в какую-то дверь. А не могу остановиться, лечу дальше и выпадаю прямо в тот самый Зал, где регистрация идёт начальника нашего министерского Сероштана Бориса Васильевича. Остановился я прямо под ноги ведущей, ба-бах. Ведущая, это работница, которая регистрирует брак и поздравляет, с лентой через туловище. Меня все давай спрашивать, чего, мол, ты так опоздал, да ещё через служебный ход падаешь. А да, забыл сказать, что девушка в служебной комнате парня, с которым целовалась, Сёмой называла, когда на меня науськивала. Я честно и сказал, что не виноват в произошедшем казусе, просто мне не повезло, помешал работникам служебной комнаты целоваться, одного из которых зовут Сёмой. Ведущая вдруг, как бросила свои служебные обязанности, да как кинулась туда. Музыканты из ансамбля сказали, что Сёма – это прозвище, от фамилии, но фамилия принадлежит не работнику ЗАГСа, а законному супругу этой самой ведущей, который поджидал окончания её рабочей смены.
ПОТАПОВ. И чё ты дальше сделал?
МИХАИЛ. Я быстро, под шумок, вручил Сероштану с невестой бочонок мёда, с пожеланиями от всего лесхоза, мол, пусть их совместная жизнь будет сладкой. Рога тоже подарил. Эта врачиха, пап, там, кстати, оказалась, ну, кардиолог. Как её…
ПОТАПОВ. Беленицына.
ПОТАПОВА. Всех баб запоминает.
МИХАИЛ. Она, оказывается там свидетельницей невесты была. Яркая такая, цветастая какая-то, как попугай. И такая же вредная. А кому, спрашивает эта врачиха, рога? В смысле, кому из новобрачных. Я ей нормально объясняю, что разницы нет, всё равно же на стену общего дома повесят, получится, что обоим. Все смеются. Чего смешного? И тут попугаиха эта и говорит, что вообще-то у невесты девичья фамилия Рожкина. Ну, вот, что тут скажешь. Я объясняю, что никаких намёков не имел, что начальник наш Сероштан, говорю, Борис Васильевич, всегда хотел рога в прихожую, когда приезжал к нам. Я и решил преподнести их в качестве подарка лично от меня.
ПОТАПОВА. Так я не поняла, молодые из-за тебя так и не расписались, что ли?
МИХАИЛ. Вот эта самая Беленицына всё устроила. Невеста поначалу взвилась, мол, какие могут быть поздравления с рогами и мёдом, если мы из-за этого егеря, в смысле меня, так и не расписались. А кардиолог, значит, подходит такая к столу, что без ведущей остался, и заявляет, типа, так зачем же дело стало, вот журнал регистраций, вот пишущая ручка, вот молодые, вот свидетели, музыка, типа, тоже есть. Выяснилось, оказывается, я объявился сразу после того, как ведущая пригласила молодых подписи поставить. В общем, все расписались, а я, тихой сапой, ноги сделал и – домой, собираться.
ПОТАПОВ. А что ведущая-то со своим Сёмой?
МИХАИЛ. Свидетель-то по жениховской линии сразу пошёл в служебную комнату, чтобы вернуть её на рабочее место, но почти тут же вернулся, говорит, мол, там такое женское единоборство происходит, с рукоприкладством, что вряд ли официальный представитель ЗАГСа ещё когда-нибудь вернётся на наше торжество. И я, пап, был трезвый! Всё, больше нечего рассказывать, я поехал.
ПОТАПОВ. Сынок, остался бы…
МИХАИЛ. Вам и без меня весело. А соскучитесь, приезжайте. Всё-таки, вы же всю жизнь лесхозу отдали, а не были там целых пять лет. Нехорошо.
ПОТАПОВ. Ты ещё родителей корить будешь! Давай уже, рули отсюда, деревня.
ПОТАПОВА. А ты, Мишка, прав, нехорошо.
МИХАИЛ. С наступающим.
ПОТАПОВЫ (наперебой) Будь здоров! Счастья тебе! С наступающим!
МИХАИЛ. Всё, дальше – сами. (Уходит.)
ПОТАПОВА (хватает мужа за шиворот). Значит, честно напился и честно уснул?
ПОТАПОВ. Один на один с бутербродом, милая, не успел закусить, на лету под стол свинтило. Отпусти, а?
ПОТАПОВА. Шагай впереди меня.
ПОТАПОВ. Куда?
ПОТАПОВА. В чулан, на колени.
ПОТАПОВ. Валя, у меня кардиограмма больная!
ПОТАПОВА. Вылечим. Вперёд!

СЦЕНА 7. Двор дома Беленицыных
Многоэтажка. По льду, от угла дома до подъезда, едва передвигаются Тоня, вымазанная кремом от торта, и Полетаев, в летних туфлях.

ТОНЯ. Как можно в туфлях выходит из дому в зиму… взял бы меня на руки, а теперь нате, получите фигурное катание…
ПОЛЕТАЕВ. Так я ж не знал, что нас командируют за тортом, думал, из машины – в квартиру и обратно.
ТОНЯ. Любите вы, мужики, повыпендриваться. И машина у тебя дрянь.
ПОЛЕТАЕВ. Джип – не дрянь!
ТОНЯ. Консервная банка.
ПОЛЕТАЕВ. Ну, что-то с бензобаком произошло, не знаю я, почему топливо не стало. Вот они чудеса под Новый Год.
ТОНЯ. Я всё решила. Никуда я сегодня из дому уже не пойду. Про торт Сероштанам сам расскажешь. Можешь этого чурбана егеря с собой прихватить в качестве вещественного доказательства.
ПОЛЕТАЕВ. Я думал, мы вместе…

Навстречу Тоне и Полетаеву идёт Михаил, одетый тепло и устойчиво.

ТОНЯ. Мы – не вместе, Полетаев. Мы каждый сам по себе. А главное, ты – мужчина, сильный пол, вот ты и разруливай ситуацию. Ирке я, конечно, позвоню. И всё, возвращайся, Плющенко недоделанный, не надо провожать меня до подъезда, да смотри, аккуратнее, не-то плюхнешься, тебя расплющит и будешь ты плюшкой.
МИХАИЛ (протягивает руку). Держитесь за мою руку.
ТОНЯ. О, джентльмен из Хероты нарисовался.
МИХАИЛ. Рука не казённая.
ТОНЯ. Ещё чего.
МИХАИЛ. Как хотите. (Убирает руку.)
ТОНЯ. Ладно уж. А! (Падает, опершись о пустоту.) Куда вы руку убрали!
МИХАИЛ. Сами же отказались.
ТОНЯ. Вы нарочно убрали!
МИХАИЛ. Так, доктор, вам ещё раз руку подавать или оставить вас здесь до лучших времён? А-то всю вас взять на руки и отнести домой?
ТОНЯ. Всю!
ПОЛЕТАЕВ. Я! Я подниму!
МИХАИЛ. Ладно, поднимайте.
ТОНЯ. Пусть лучше он, Всеволод, я для тебя тяжёлая, не надо.
ПОЛЕТАЕВ. Ничего подобного, я подниму!
ТОНЯ. А обувь?
ПОЛЕТАЕВ. Здесь уже один снег, лёд кончился. Можно, Тоня, да?
ТОНЯ. Ну, давай уже, не май – месяц.
ПОЛЕТАЕВ. Вот так…
МИХАИЛ. Давайте, помогу…
ПОЛЕТАЕВ. Обойдёмся. Падаю! (Падает с Тоней на руках.)
ТОНЯ. Ой-ёй… как больно-то…
ПОЛЕТАЕВ. Я сейчас встану, сейчас… ещё раз…
ТОНЯ. Сева, я тебя умоляю, лежи.
МИХАИЛ. Ну, вы – клоуны. (Подхватывает Тоню). Нормально на моих руках?
ТОНЯ. Я не клоун!
ПОЛЕТАЕВ (поднимаясь, падая). Отдай женщину, гад!
МИХАИЛ. Куда нести?
ТОНЯ. Третий подъезд, одиннадцатый этаж, налево, ванная – прямо по коридору. Сумочку поднимите, подайте, там ключи…
МИХАИЛ. Вот вам сумочка. Подъём, мужчина. (Одной рукой держит Тоню, другой – поднимает за шиворот Полетаева.)
ПОЛЕТАЕВ. Не сметь меня трогать, я – Полетаев, я – сам!
МИХАИЛ. Точно, сам ты уже полетал, не помогу – ещё полетаешь…
ПОЛЕТАЕВ. Да как ты смеешь, грубец… подлиян…
ТОНЯ (смеясь). Не смешите, Потапов… Полетаев – это его фамилия.
МИХАИЛ. Извините. Вот здесь один снег. (Оставляет Полетаева.) Дальше – сами.
ПОЛЕТАЕВ. Грубиян, подлец.
МИХАИЛ. Что ж вы все здесь, в городе, все такие ругливые? Неужели нельзя спокойными словами объясниться.
ТОНЯ. Несите уже меня, Потапов.

Михаил уходит, унося Тоню, в подъезд.

ПОЛЕТАЕВ. Нет, обувь надо иметь одну, но на все случаи жизни…

СЦЕНА 8. Подъезд
Входит Михаил, с Тоней на руках.

МИХАИЛ. Всё, лёд кончился, дальше — сами. (Ставит Тоню на пол.)
ТОНЯ. Другой бы до старости не отказался носить меня на руках.
МИХАИЛ. Лучше до старости без вас, чем с вами да с грыжей.
ТОНЯ. Беспросветный деревенщина… троглодит.
МИХАИЛ. Вы же меня всего кремом вывозили…
ТОНЯ. Не страдать же мне одной. Пойдёмте домой, я вас вычищу. Лифт – там, на втором этаже.
МИХАИЛ. А кто с вами ещё живёт?
ТОНЯ. Муж.
МИХАИЛ. Нет, от вас за километр разит одиночеством.
ТОНЯ. Разит?
МИХАИЛ. Ну, пахнет. Ну, пусть ароматизирует, не знаю, как сказать, чтоб и смысл выразить, и вас не обидеть. Характер у вас, Антонина Георгиевна, вредный. В смысле, крутой.
ТОНЯ. Я живу с родителями, и они сейчас дома.
МИХАИЛ. О, не, теперь точно не пойду.
ТОНЯ. Почему?
МИХАИЛ. Вы не понимаете, что ли… Неудобно, мы с вами даже толком незнакомы и сразу с родителями знакомиться…
ТОНЯ. Да что вы о себе думаете-то?
МИХАИЛ. Не, я подожду вас в машине.
ТОНЯ. Зачем?
МИХАИЛ. Ну, а что же я ещё здесь делаю? Вы же сами приказали за вами ехать! Вы же сказали, чтобы я с вами вместе явился к новобрачным, чтобы объяснить про торты.
ТОНЯ. Да, да, верно. И что, будете сидеть и ждать в машине, покуда я не выйду?
МИХАИЛ. Конечно.
ТОНЯ. Отлично. Ждите. (Убегает.)
МИХАИЛ. А куда денешься…

СЦЕНА 9. Квартира Беленицыных. Гостиная
Беленицын вяжет, Беленицына просматривает журнал, они сидят у работающего телевизора, где передаётся классическая музыка.

БЕЛЕНИЦЫНА. Сам день бракосочетания – это понятно, но второй день свадьбы – голимая пьянка. Празднование, видите ли, в узком семейном кругу близких.
БЕЛЕНИЦЫН. Иринин отец звонил, Рожкин сказал, что у Тони с Полетаевым установился искомый контакт. Глядишь, и мы дочь выдадим.
БЕЛЕНИЦЫНА. А какая трата денег! И ведь Тонька сегодня не выходная, не в отгуле, и даже не в счёт отпуска, взяла день за свой счёт. Что она, миллионер?
БЕЛЕНИЦЫН. Слышь, кто-то в замке ковыряется! (Выходит в прихожую.)
БЕЛЕНИЦЫНА. Ты – мент, ты и охраняй.

В прихожую входит Тоня.

ТОНЯ. Папа…
БЕЛЕНИЦЫН. Доча! Едрёна вошь… на кого ты похожа?
БЕЛЕНИЦЫНА. О, погуляла!
БЕЛЕНИЦЫН. Тебя били!?
БЕЛЕНИЦЫНА. Чем это ты уделана? Герметик, что ли?
ТОНЯ. Это крем. Для торта. Я – в ванну. Меня не били. (Идёт в ванную.)
БЕЛЕНИЦЫН. А на заднице, что!?
ТОНЯ. Тоже крем.
БЕЛЕНИЦЫН. Снимай шубу.
ТОНЯ. Пап, сил нет.
БЕЛЕНИЦЫН. Дай, я сниму. (Снимает шубу с Тони.)
ТОНЯ. Спасибо.
БЕЛЕНИЦЫНА. Уходила на свадьбу свидетелем, вернулась тортом.
ТОНЯ. Да кому он нужен такой торт, как я. (Плача, уходит в ванную.)
БЕЛЕНИЦЫНА. Плачет!
БЕЛЕНИЦЫН. Рыдает прямо… надо же.
БЕЛЕНИЦЫНА. Ошалеть. Вот это её проняло… кремом-то.

Тоня выходит из ванной.

БЕЛЕНИЦЫН. Что-то надо?
ТОНЯ. Не знаю. (Идёт в гостиную.)
БЕЛЕНИЦЫН. Полотенце чистое повесил, халат тоже только сегодня постиран.
ТОНЯ. Что вы по зомбоящику симфонию слушаете?
БЕЛЕНИЦЫН. Ну, не хоккей же слушать, с его интершумами.
БЕЛЕНИЦЫНА. А что, лучше твои сопливые сериалы с придыханиями?
ТОНЯ. Мам, дай выпить.
БЕЛЕНИЦЫН. Антонина!?!
ТОНЯ. Пожалуйста.
БЕЛЕНИЦЫНА. Наконец, на нормальную женщину становишься похожей. Коньячку?
БЕЛЕНИЦЫН. Вина немножко!
ТОНЯ. Водки. Или виски.
БЕЛЕНИЦЫН. С ума сойти…
БЕЛЕНИЦЫНА. Держи и рассказывай.
БЕЛЕНИЦЫН. Закусить! Я сейчас котлетку принесу!
БЕЛЕНИЦЫНА. Стоять, Гоша. Не парься, у меня тут есть, что надо. Суздальский огурчик – то, что надо. Лучше два.
БЕЛЕНИЦЫН. Вилочку сейчас принесу…
БЕЛЕНИЦЫНА. Георгий, болван ты неумный. Тонька, бери руками, так вкуснее.
БЕЛЕНИЦЫН. У неё руки немытые…
БЕЛЕНИЦЫНА. Будут огурцы с мясом. Водка всё стерилизует. Хлопни, дочь.
ТОНЯ. На свадьбу я вообще не доехала. Оделась, вышла, и тут Полетаев сообщает, что нам поручено забрать заказной торт из кулинарии. И как-то сразу началось, ещё и от дома нашего толком не отъехали.
БЕЛЕНИЦЫНА. Прими антистресс, Антонина, немедленно.
ТОНЯ. За психическое здоровье всех. (Выпивает. Закусывает). Выезжаем на Лесной проспект, и начались эти мужские понты. Ну, пусть у тебя навороченный иностранный джип, а рядом сидит прекрасная женщина, я. Пусть катишь ты, пыжишься от самозначения, а тебя обгоняет отечественный автопром – пусть, не заметь его, плюнь. Сегодня 31 декабря, движение, извините, интенсивное, что среди автомобилей, что среди пешеходов, уступать дорогу друг другу никто не собирается. Ну, обогнали тебя, и что? Тебя же сделал не какой-нибудь задрипанный «Рено» или «Шевроле», а самый, что ни на есть, отечественный «УАЗ-Патриот», — гордись и рули по своей полосе дальше. Нет, Полетаеву, конечно, надо обогнать, ну, и полетел. Догоняет, обгоняет, и только собирается насладиться своей победой, а «Патриот» спокойно сворачивает себе в переулок и никакого триумфа не заметил. Он, я думаю, и гонки-то не заметил. Проходит несколько минут, Полетаев уже сбросил скорость. И вдруг видит, что я смеюсь. А мне смешно, потому что впереди него едет опять тот же самый «УАЗ». Мой джипист, конечно, притапил, нагоняет, почти обходит, а «Патриот» опять сворачивает в переулок. Ушёл, гад, от мужского соревнования. Тут – светофор, Полетаев тормозит, становится в правый ряд для поворота. И тут его орлиный взор снова переезжает та же тачка и катит, блин-банан, в ту же сторону, что и нам сворачивать.
БЕЛЕНИЦЫНА. Тоня, я сейчас усну от твоего репортажа. В чём фишка-то?
ТОНЯ. А в том, что за рулём УАЗа сидел Потапов! Представляете?
БЕЛЕНИЦЫНА. Не-а.
ТОНЯ. Как нет?
БЕЛЕНИЦЫН. Доча, кто такой Потапов?
ТОНЯ. Егерь! Деревенщина! Дуболом! Кретин!
БЕЛЕНИЦЫН. Всё, Зина, ребёнку больше не наливать.
ТОНЯ. Он вчера сорвал нам торжественную церемонию в ЗАГСе. До этого приходил ко мне на приём, прикинулся пенсионером и бесплатно побрился. Я же вам рассказывала.
БЕЛЕНИЦЫНЫ (вместе). Не-а.
ТОНЯ. Ну, короче этот…
БЕЛЕНИЦЫНЫ (вместе). Не матерись.
ТОНЯ. И вот он снова под ногами вертится.
БЕЛЕНИЦЫНА. Под колёсами…
ТОНЯ. Если бы под колёсами, мы бы его в асфальт закатали!
БЕЛЕНИЦЫН. Тонь, ты так психуешь на мужика, что начинаешь подумывать, а не влюбилась ли ты в него.
ТОНЯ. Папа… в кого? Папа!?
БЕЛЕНИЦЫНА. Отец знает, что говорит, тридцать лет в уголовном розыске.
ТОНЯ. Да ну вас! (Уходит в прихожую.)
БЕЛЕНИЦЫН. Зина, у нашей дочери характер – да, железобетонный, но всё остальное нежнее нежного. А ты подсовываешь ей водку да ещё стакан, а вместо нормальной закуски – огурцы.
ТОНЯ (на пороге). Блин-банан! То есть вам наплевать на то, почему ваша единственная дочь вся в креме?
БЕЛЕНИЦЫН. Не наплевать, рассказывай, что было дальше.
БЕЛЕНИЦЫНА. Один вопрос, к отцу. Гога, она у нас единственный ребёнок?
БЕЛЕНИЦЫН. У меня – да. А у тебя не знаю.
ТОНЯ. Слушайте меня! Ладно, в двух словах. Потапов потом сделал нас ещё раз, но вам это неинтересно. Потом мы выкупили в кулинарии торт, усаживаемся, выезжаем со стоянки. Поворачиваем направо, там – «зебра», но видимость перекрывает фургон. Полетаев, естественно, не замечает пешехода, а когда заметил, то резко затормозил. Все живы-здоровы. Но торт-то мы везли у меня на руках. Вот я и вмазалась со всего маху лицом в торт.
БЕЛЕНИЦЫНА. Хорошо, что торт был не безе, всё лицо исцарапала бы.
ТОНЯ. Полетаев, конечно, в шоке, орёт, что не причём, а виноват Потапов. Короче, это не пешеход, это егерь перешёл вам дорогу.
БЕЛЕНИЦЫН. Но он же был в УАЗике?
ТОНЯ. А вот, гад, взял и вышел.
БЕЛЕНИЦЫН. Он хотя бы извинился за ДТП?
ТОНЯ. Ага, сейчас! Он и не заметил, пошёл себе дальше, к своей лайбе. Ну, я тут взбесилась…
БЕЛЕНИЦЫНА. Это так на тебя не похоже.
ТОНЯ. Мама, хорош стебаться. То есть, я выбросила убитый торт и побежала за этим чудовищем. Ха! Он же, хоть и медведь, но шустрый. Его шаг – моих три. Пока я бежала, он уже уселся, завёл мотор и чуть отъехал. Пришлось заскакивать в УАЗ на ходу, на заднее сиденье. Заскочила. А Потапов-то, оказывается, тоже приезжал за тортом и, сволочь такая, вёз его на заднем сиденье. Я на него и плюхнулась.
БЕЛЕНИЦЫН. Картина – кремом.
ТОНЯ. Кремом? Нет, вот его-то торт, как раз, был безе.
БЕЛЕНИЦЫНА. Смажь задницу кремом с лица.
ТОНЯ. Хотел, говорит, детишек в лесхозе порадовать. А вы вместо того, чтобы выразить сочувствие, издеваетесь! Всё, больше я вам ничего не скажу. (Уходит в ванную.)
БЕЛЕНИЦЫНА. Куда денешься, ребёнок, больше тебе не с кем поделиться. Хуже нет, чем строптивый характер. Сложно исправить, проще сломать. А кому нужна сломанная женщина, да ещё в возрасте.
БЕЛЕНИЦЫН (глядя в окно). Я так и знал. Иди, глянь во двор.
БЕЛЕНИЦЫНА (глядит в окно). Чего там?
БЕЛЕНИЦЫН. «УАЗ-Патриот».
БЕЛЕНИЦЫНА. Тот самый?
БЕЛЕНИЦЫН. Оперская интуиция не обманывает – тот самый.
БЕЛЕНИЦЫНА. То есть, что-то сегодня ещё будет…
БЕЛЕНИЦЫН. Не сомневайся.
БЕЛЕНИЦЫНА и БЕЛЕНИЦЫНА (вместе напевают). Весело-весело встретим Новый Год…
ГОЛОС ПО ТЕЛЕВИЗОРУ. И, наконец, композиция — лидер нашего хит-парада, составленного на основе предновогоднего голосования вас, дорогие наши телезрители. Вашему вниманию представляется Жан-Филипп Рамо «Rondeau des Indes Galantes».

СЦЕНА 10. Лестничная площадка. Дверь квартиры номер 85

МИХАИЛ (подходит к двери). Она думает, что я не запомнил. Размечталась. Третий подъезд, одиннадцатый этаж, налево, ванная – прямо по коридору. Ванная ваша мне не нужна, только крем по лицу развозить, у меня баня такая, что я и торт смою, и ваш город, и лично вас – напрочь, чтоб и духу не было. Не, ну, час-другой обождать я понимаю, помыться, обсохнуть, пусть три часа даже, чтобы ещё вздремнуть после стресса. Но я же все восемь часов сорок уже шесть минут торчу, как шиш во лбу посреди двора. У меня же тоже Новый Год, и я не стану встречать его в машине. Я тоже хочу за праздничный стол, я человек. И зачем я обещал, что буду ждать! Я же не виноват, что она все торты передавила, в конце концов, мой-то тоже из строя вышел, выходит, я – пострадавшая сторона, а не она, чтоб меня так гнобить. Знал бы, где проходит второй день, сам давно съездил бы на свадьбу, объяснил, что произошло с тортом, и в чём там нет моей прямой вины, разве, что косвенно. Всё, я прав, совесть моя чиста, звоню.

Дверь приоткрывается, оставаясь запертой на цепочку, в проёме – Тоня.

ТОНЯ. Вы к кому?
МИХАИЛ. К вам…
ТОНЯ. Я на дому больных не принимаю.
МИХАИЛ. Я здоров.
ТОНЯ. Тогда в чём дело?
МИХАИЛ. Вы сказали подождать вас…
ТОНЯ. Мужчина, я вас впервые вижу. Среди моих знакомых не может быть таких заросших персонажей, в запачканной одежде, а главное, настолько наглых. За десять минут до новогоднего поздравления Президента ломиться в чужую дверь, уму непостижимый бред. Вы пьяны, конечно?
МИХАИЛ. Нет!
ТОНЯ. Значит, у вас что-то с психикой, а я – кардиолог. Больше не звоните в мою дверь, это первое и последнее предупреждение: вызову полицию. Тем более, что у нас половина подъезда – работники правоохранительных органов. Лично мой отец – подполковник уголовного розыска. Вам всё ясно?
МИХАИЛ. Нет.
ТОНЯ. Ну, что ж, тогда звоните, рискните здоровьем и свободой. Всех благ. Да, забыла сообщить: с Новым Годом вас, с новым счастьем. (Захлопывает дверь.)
МИХАИЛ. Дикость какая… Дикий город, дикие люди…

СЦЕНА 11. Квартира Беленицыных. Гостиная
Беленицына сидит в кресле, попивает пиво с орешками, смотрит по телевизору хоккей. Беленицын кончает накрывать праздничный стол.

БЕЛЕНИЦЫН. В принципе всё готово. Прекрати уже трескать эту дрянь, сейчас за стол сядем.
БЕЛЕНИЦЫНА. Трескают треску, а я пью пиво и ем орешки. Короче, не гунди.
БЕЛЕНИЦЫН (в сторону коридора) Тоня! Можно садиться за стол, пора провожать старый год. Прихвати из холодильника Шампанское.
БЕЛЕНИЦЫНА. Не можешь подойти к ней и нормально сказать? Чего орать на весь дом, хоккея из-за тебя не слышно.
БЕЛЕНИЦЫН. Какая же ты всё-таки неприятная женщина. Праздник сегодня, самый светлый в году, а она сидит чуть не в тренингах и воняет дешёвым пойлом. Немедленно иди, переоденься к столу!
БЕЛЕНИЦЫНА. Зануда!

Входит Тоня, с бутылкой Шампанского в руке, ставит на стол.

Заткни своего папашу, он мне всё настроение уже вымотал, все нервы испортил. (Уходит.)
БЕЛЕНИЦЫН. Кто приходил?
ТОНЯ. Да так, привязался один дурачок.
БЕЛЕНИЦЫН. Это тот, кого ты весь вечер выглядываешь в окно?
ТОНЯ. Ага. Очень мне интересно как он собрался встретить Новый Год.
БЕЛЕНИЦЫН. Доча, зачем так измываться, пригласи человека к столу.
ТОНЯ. Он не человек, он достача. Будет помнить кардиолога с убитым тортом: и побрила, и отбрила.
БЕЛЕНИЦЫН. Забыл сказать, пока ты отмокала в ванной, ещё днём, звонила твоя подруга новобрачная Рожкина.
ТОНЯ. Знаю, я с ней потом разговаривала.
БЕЛЕНИЦЫН. Она сказала, что есть такая мысль провести вам, вчетвером, новогодние праздники на Гурьевском кордоне.
ТОНЯ. И просила тебя надавить на меня. Вот хитрая-макитрая.
БЕЛЕНИЦЫН. Надеюсь, давить не придётся, и ты поедешь?
ТОНЯ. Как же всем вам хочется свести меня с Полетаевым, просто с ума сойти.
БЕЛЕНИЦЫН. Доча, ты разменяла четвёртый десяток…

Входит празднично одетая Беленицына.

ТОНЯ. Я не знаю, поеду ли, не решила. Скорее всего, нет. Я планировала тупо отоспаться, поваляться в постели…
БЕЛЕНИЦЫНА. Ну, так и поваляйся с Полетаевым, полетайте.
ТОНЯ. Мама, не хами!
БЕЛЕНИЦЫНА. Допрыгаешься, помяни моё слово, останешься одна. Так и будешь торчать у окна, выглядывать во двор, не околоачивается ли какой-никакой мужичок, а будешь ты тогда уже никому ненужная грымза…
БЕЛЕНИЦЫН. Тихо, — Президент говорит.
ГОЛОС ПРЕЗИДЕНТА (по телевизору). Дорогие друзья! Мы с вами на пороге нового года. Через несколько минут мы шагнём из настоящего в будущее. Отмечать этот замечательный праздник – одна из наших самых тёплых, сердечных традиций. Она передаётся из поколения в поколение, объединяя всех нас. В минувшем году нам пришлось столкнуться с проблемами и принять вызов серьёзных испытаний. В дни испытаний Россия всегда становилась единой и сплочённой. Мы многого добились в уходящем году, наша страна в чём-то стала лучше, богаче, удобнее, настойчиво отстаивает свои интересы в международных делах.

Стук в окно двери лоджии – Беленицыны оборачиваются и изумляются: за окном стоит Михаил. Родители смотрят на дочь.

ГОЛОС ПРЕЗИДЕНТА. И поэтому сегодня мы, не смотря ни на что, искренне радуемся наступлению Нового года, встречаем его с надеждой и мечтами о будущем. Где бы мы ни были в эти минуты, атмосфера удивительной новогодней ночи согревает наши сердца. Мы с оптимизмом смотрим в будущее, искренне верим в лучшее, в удачу и успех.

Тоня подходит к двери лоджии, открывает. Михаил входит, идёт к столу, наливает в хрустальный стакан водку, выпивает.

ГОЛОС ПРЕЗИДЕНТА. Новогодняя ночь – это время, когда мы по-особенному осознаём как мы все близки. И давайте поблагодарим друг друга за понимание и помощь, за любовь и заботу. В суете будней мы редко это делаем, но ведь именно поддержка близких и надёжность друзей всегда придают нам уверенность в себе, стремление отдать им больше, чем получили. Желаю вам здоровья и счастья. Пусть в каждом доме будет много радости, в каждой семье царит согласие и благополучие. С Новым Годом, Россия!
МИХАИЛ. Виноват, неловко встречать Новый Год в машине, неуютно. И несправедливо. Дай, думаю, с приличными людьми рядом постою.
БЕЛЕНИЦЫНА. Теперь понятно, зачем придуманы пожарные лестницы.
МИХАИЛ. А кто у вас Шампанское открывает?
ТОНЯ. Обычно мама.
МИХАИЛ. Сегодня можно мне?
БЕЛЕНИЦЫН (достаёт дополнительный бокал из серванта). Дерзайте, гражданин.
МИХАИЛ (открыв Шампанское, наполняет бокалы). С Новым Годом?
БЕЛЕНИЦЫНЫ, ТОНЯ и МИХАИЛ. С Новым Годом! (Чокаются, пьют)
БЕЛЕНИЦЫНА. Обычно в этом месте все целуются. Я готова, прохожий.
МИХАИЛ. Нет, целуются не все. Я – не все. В том смысле, что у вас своя семья, и я тут не при чём. Пошёл, мне ещё ехать и ехать. А вы целуйтесь. Антонина Георгиевна, закройте за мной. Дальше — сами.
БЕЛЕНИЦЫН. Вы – в дверь?
МИХАИЛ. Конечно.
БЕЛЕНИЦЫН. Неожиданно.
МИХАИЛ. Доктор, идёмте.
ТОНЯ. Ещё чего, ввалился, раскомандовался.
МИХАИЛ. Как хотите. (Уходит в прихожую.)
БЕЛЕНИЦЫН. Доча, кто он?
БЕЛЕНИЦЫНА. Дежурный пожарный с обходом.
ТОНЯ. Егерь. Всё, давайте, поцелуемся.
БЕЛЕНИЦЫН. Сначала запри дверь за гостем.
ТОНЯ. Хорошо. (Уходит в прихожую.)

СЦЕНА 12. Квартира Беленицыных. Прихожая
Тоня входит из гостиной, видит Михаила, стоящего у двери.

ТОНЯ. Будете мстительно убивать?
МИХАИЛ. Вы хороший человек. Вернее, вас родили хорошей. Как и всех людей на земле. Не мне выговаривать вам. Но от себя скажу, нельзя относится к другим людям, как к собакам, чьё место на улице, тем более, если сама не говоришь, а лаешься.
ТОНЯ. Что ты сказал!?
МИХАИЛ. С Новым Годом вас, с новым счастьем.
ТОНЯ (захлопнув дверь за Михаилом). Сам ты пёс.
БЕЛЕНИЦЫНА. Укатали сивку крутые горки.
ТОНЯ. Я не сивка! Я ещё очень даже молодая кобылка!
БЕЛЕНИЦЫНА. Этот егерь твой ухажёр или наставник?
ТОНЯ. Пациент.
БЕЛЕНИЦЫН. Пациент кардиолога, как правило, сердечник, а этот битюг выглядит вполне здоровым.
ТОНЯ. А он и здоров. Потому что у него нет сердца. И воспитания нет.
БЕЛЕНИЦЫНА. А егерь этот имеет какое-то отношение к Гурьевскому кордону?
ТОНЯ. Да. О, чёрт… Нет, теперь точно не поеду. Решено, новогодние праздники провожу дома. Частично – с вами, в основном – одна. И всё, хватит на тему моего одиночества. У меня есть вы. А у нас есть мы. С Новым Годом.
БЕЛЕНИЦЫН. Девочки, давайте уже, расцелуемся.

СЦЕНА 13. Квартира Потаповых. Гостиная
Потапов спит на диване, в одежде, закутанный пледом. Входит Потапова.

ПОТАПОВА (раскутывая Потапова). Это мой плед.
ПОТАПОВ (проснувшись). Здравствуй, солнце моё, ты уже встало…
ПОТАПОВА (складывая плед). Жену средним родом обзываешь, верно, есть, кого называть женщиной. (Укладывает плед в большой, уже набитый одеждой, чемодан.)
ПОТАПОВ. Ты куда!? Ёрки-тёрки, мать, что ты вытворяешь? Сегодня первое января, не топчи меня хоть ради праздника.
ПОТАПОВА (одевая тулуп). Ты мне уже ухайдакал не один праздник. И меня заодно ухлопал. Всё на этом, муженёк, баста. Больше ты мне не сможешь испортить ничего и никогда. Порть других баб, если ещё найдёшь непорченых. Небось, куражишься с такими же, как сам, потаскун.
ПОТАПОВ. Да не изменял я тебе, Валентина!
ПОТАПОВА. А мне теперь по барабану, изменял, не изменял, любил, не любил. было что, не было, — гуляй, хоть загуляйся.
ПОТАПОВ. Ну, и куда ты вздумавши? Небось, в Хероту ненаглядную?
ПОТАПОВА. Да, я — домой, на родину, где чистота и порядочность, в лес. От тебя подальше, к предкам поближе. И чтоб ты ко мне, мерзопакостник, ни ногой, — зашибу.
ПОТАПОВ. Не уходи, девочка моя! Ты же у меня одна, солнышко моё!
ПОТАПОВА. Одна… ты с детства такого понятия не имел, чтоб с одной любиться.
ПОТАПОВ. Я же уже ползаю на коленях перед тобой, несмотря на всю мою мужское достоинство…
ПОТАПОВА. Надо же, и не мешает ползать мужское достоинство? Аккуратнее, занозишь сдуру, нечем станет общаться с женским населением.
ПОТАПОВ. Ты – моё солнце, Валюша! А солнце бывает только одно!
ПОТАПОВА. Одно. Как же. Ха-ха! Прочь с дороги, зашибу. (Уходит с чемоданом.)
ПОТАПОВ. Солнце одно – это правда, солнечных систем может быть несколько – вот незадача. С Новым Годом, Потапов. С новым счастьем.

СЦЕНА 14. Лесхоз. Комната отдыха
Тоня сидит на табурете, кочергой разбивая головешки в печи. Неподалёку от неё стоит Полетаев, любуется огнём и Тоней. Сероштан и Рожкина сидят за столом, едят, радуясь друг другу.

СЕРОШТАН. Катюш, как думаешь, почему Тонька не спрашивает, что за хоромы ждут нас на кордоне, сколько комнат, сколько коек, в конце концов.
РОЖКИНА. Помалкивай, Сероштан, развернётся ведь и уедет.
СЕРОШТАН. Что уж она совсем, что ли, с приветом, чтобы от такой красоты отказываться.
ПОЛЕТАЕВ. Хорош прикалываться над женщиной, правда, Лёнь.
ТОНЯ. А баня там есть?
РОЖКИНА. Чего!?
СЕРОШТАН. Есть, но только по-чёрному. Веники прихватить?
ТОНЯ. По-чёрному – это даже то, что надо.
ПОЛЕТАЕВ. Что значит – по-чёрному?
СЕРОШТАН. Ну, это когда…
ТОНЯ. Приедем, увидишь. Я тебе всё объясню и покажу.
РОЖКИНА. Мамочки мои… ой, что будет…

Входит Михаил.

МИХАИЛ. С приездом, гости дорогие.
ТОНЯ. О, чёрт! Говорят же, как Новый Год встретишь, так его и угробишь.
МИХАИЛ. С Новым Годом.
ВСЕ (наперебой). С Новым Годом.
МИХАИЛ. Мне поручили доставить вас на кордон и устроить.
СЕРОШТАН. Михаил Михайлович у нас лучший. Я рад.
ТОНЯ. Надеюсь, вы нас оставите там и тут же вернётесь домой?
РОЖКИНА. Тоня, что такое?
МИХАИЛ. Оставлю, Антонина Георгиевна, и с радостью уберусь домой. Поедем на трёх снегоходах, типа «Буран». Вы сядете попарно, я, один, впереди, с прицепом, на котором разместим багаж.
ТОНЯ. Попарно? То есть, молодожёны отдельно — свидетели отдельно. Полетаев, ты – пассажир.
ПОЛЕТАЕВ. Ни за что. Я поведу.
РОЖКИНА. Тонька, ты же ни разу на снегоходах не ездила.
ТОНЯ. Как говорит моя мама: фигня война, главное манёвры. Полетаев, если хочешь, чтоб все твои мечты на кордоне сбылись, уступишь руль мне.
СЕРОШТАН. Причём, как я понимаю, по-чёрному. Андрюха, один раз живём, соглашайся.
РОЖКИНА. Двум смертям не бывать, одной не миновать.
ПОЛЕТАЕВ. Все мечты?
ТОНЯ. Да, всё включено.
ПОЛЕТАЕВ. С радостью.
МИХАИЛ. Я – на улице. А вы тут собирайте вещи… Дальше – сами.

СЦЕНА 15. Кордон. Двор
Заброшенное огороженное пространство среди леса, обустроенное для дислокации поста лесной охраны. Справа стоит дощатый одноэтажный дом барачного типа. Слева небольшая кухня со столовой. Колодец. Баня. Сероштан набирает воду из колодца. Рожкина заносит в кухню дрова. Входят Потапов и Полетаев, гружённые рюкзаками.

СЕРОШТАН. Помочь?
ПОЛЕТАЕВ. Нормально, не надо.
ПОТАПОВ. Куда вещи?
РОЖКИНА (выбежав на крыльцо). Идите греться в кухню! (Возвращается.)
СЕРОШТАН. Да пока в столовую лучше забросить, поедим – разберёмся, на сытую голову, как говорится, и мозги умнеют.
ПОЛЕТАЕВ. Вперёд.

Потапов и Полетаев уходят в столовую. Из барака выходит Тоня, стоит на крыльце.

ТОНЯ. Я посмотрела, где будем спать.
СЕРОШТАН. И? (Идёт с полными вёдрами к кухне).
ТОНЯ. Я, конечно, девушка непритязательная, но ради экстрима почему нет.

Из столовой выходит Потапов.

ТОНЯ. А если ночь проводишь под одной крышей с мужчиной, то шалаш вполне может стать туристической палаткой в раю.
ПОТАПОВ. Борис Васильевич, я нужен?
СЕРОШТАН (останавливается). Всё путём, Михаил Михайлович.
ПОТАПОВ. Два «Бурана» остаются, ключи у вас, прицеп я там же, в сарае оставил. В остальном вы здесь не впервой. Поеду тогда?
СЕРОШТАН. Давай. Только передай своим командирам, чтоб сюда до утра четырнадцатого, чтоб ни ногой. Типа, начальство занято новогодней отключкой. Как там у тебя присказка: дальше – сами. (уходит в кухню)
ТОНЯ. Что-то вы долго ехали, господин егерь.
ПОТАПОВ. Поймите, доктор, наши «Бураны» предназначены не для гонок по пересечённой местности, их беречь надо, мало ли, что может произойти.
ТОНЯ. Ну, и что. Всё равно было классно, как я вас подрезала, и вы – ба-бах, вместе с прицепом кубарем.
ПОТАПОВ. Всё равно вы хороший человек, Антонина Георгиевна.
ТОНЯ. Ой, ты подумай, какой исусик на пути моём образовался.
ПОТАПОВ. Человек хороший, да женщина никудышная.
ТОНЯ. Что-что-что?
ПОТАПОВ. Я говорю, вздорная вы бабёшка.
ТОНЯ. А ну, стоять!
ПОТАПОВ. Стою. А зачем?
ТОНЯ. Мужчина перед женщиной всегда должен быть стоя. Даже если она – вздорная бабёшка.
ПОТАПОВ. Ударить хотите?
ТОНЯ. Да. И как ты догадался, товарищ дерево?
ПОТАПОВ. Бейте.
ТОНЯ. Конечно. (Бьёт Потапова кулаком в лицо). И как?
ПОТАПОВ. Крепко. Ну, дальше – сами.

На крыльцо выходит Сероштан.

ТОНЯ. Ещё хочу. (Замахивается.)
ПОТАПОВ (перехватив кулак). Хорошего помаленьку. Вам как сжать ваш кулачок – пока песок не посыплется или до последней капли?
ТОНЯ. Пусти! Не смей меня касаться, мужлан!
ПОТАПОВ. Так я поехал?
ТОНЯ. Чтоб я тебя больше не видела, хам.
ПОТАПОВ (отпустив кулак Тони). Аминь. (Уходит.)

Тоня, глядя вослед, рычит и топает ногами.

СЕРОШТАН. Сбросила напряжение? Полегчало?
ТОНЯ. Да!
СЕРОШТАН. Егерь – не раб. И ты – не госпожа. Так что, Антонина Георгиевна, перестань сучить ножками, лучше засучи рукава да займись по хозяйству. Ириша, напомню, новобрачная, не ей крутиться бы надо, а около неё. И запомни на все дни: кордон праздношатающихся и тунеядцев не любит. (Уходит в кухню.)
ТОНЯ. Дура… зачем я сюда приехала!

СЦЕНА 16. Посёлок. Улица.
Потапова идёт с чемоданом. Навстречу идёт Потапов.

ПОТАПОВ. Мам!? Вот интересно! Как вы тут?
ПОТАПОВА. Давно не виделись.
ПОТАПОВ. Я только с кордона, «Буран» поставил, иду к директору доложиться. Чего было не позвонить? Давайте чемодан, где ключи знаете, я скоро приду.
ПОТАПОВ. У меня есть, где жить. Я не к тебе, сынок, я – домой. К себе.
ПОТАПОВ. Там протапливать целый день.
ПОТАПОВА. Ничего, зато дома.
ПОТАПОВ. На здоровье, только зря морозиться ни к чему: затопили и – ко мне. Сходили, проверили, подбросили дров, и обратно в тепло.
ПОТАПОВА. Учить будешь.
ПОТАПОВ. Где папа?
ПОТАПОВА. Папашу твоего чуть не прибила, от греха и уехала. (Подхватывает чемодан.) Он, конечно, припрётся за мировой, так вот, Мишка, чтоб этого старого гриба рядом со мной близко не стояло. Понял?
ПОТАПОВ. С Новым Годом, мам.
ПОТАПОВА (на ходу). Тебя так же. (Уходит.)

СЦЕНА 17. Кордон. Столовая
Тоня и Рожкина сидят за столом, в обнимку, и поют. Полетаев умильно наблюдает.

ТОНЯ и РОЖКИНА (поют). «Белым снегом, белым снегом Ночь метельная ту стежку замела, По которой, по которой Я с тобой, родимый, рядышком прошла. Вспомни, милый, наши встречи И слова любви, что ты мне говорил. Почему ты те минуты, Те часы свиданий наших позабыл?»

Входит Сероштан, подпевает, по ходу зажигая две керосиновых лампы, присаживается. Электрическое освещение потихоньку гаснет.

ТОНЯ, РОЖКИНА и СЕРОШТАН (поют). «Я страдала, ожидала, Я ждала тебя, звала тебя в тоске. Только стежка пропадала, След знакомый затерялся вдалеке. Белым снегом, белым снегом Ночь метельная ту стежку замела, По которой, по которой Я с тобой, родимый, рядышком прошла.»
РОЖКИНА. Надо же, дружба в репетициях не нуждается, правда, Тонька? Сколько лет с института прошло, а как вчера разучили.
ТОНЯ. Общага-общага… есть, что вспомнить, да не хочется.
ПОЛЕТАЕВ. Лёня, ё-маё, а ты-то эту песню, откуда знаешь? Я помню, её мои бабушки голосили по праздникам, она же древняя.
СЕРОШТАН. Дизель отключен, керосин тоже жечь ни к чему, когда начнём расходиться, выдам свечи. Считаешь, что у меня бабушек быть не могло, а меня дедушки без них рожали?
ПОЛЕТАЕВ. Я, например, слов не запомнил.
СЕРОШТАН. В вашей комнате, кстати, свечки тоже заряжены, останется только зажечь. Спички отсюда не забудьте.
ТОНЯ. А чего тянуть? Что было выставлено, то выпито и съедено, посуда помыта.
РОЖКИНА. Хочешь сказать: не пора ли нам «пора»?
ПОЛЕТАЕВ. Спели бы ещё, здоровски же…
ТОНЯ. Пора, не пора, а я пошла спать. (Уходит.)
РОЖКИНА. Перед смертью, Полетаев, не надышишься и песня от реальности не спасёт. Так что, нечего тянуть, руки в гору и ступай в комнату, Тоньке на заклание.
СЕРОШТАН. Агнец божий.
РОЖКИНА. Беленицына у нас легко могла бы быть жрицей святого храма какого-нибудь, чиста, аки снег в лесу. Не то, что я, после встречи с тобой, Борька. А после свадьбы, так и вообще все помыслы мои грязные-грязные, и отмывать их неохота. А куда денешься, — любовь.
СЕРОШТАН. Не забыли, завтра – баня. Ну, что сидим? Марш по норам, марш-марш-марш-марш…

СЦЕНА 18. Барак. Комната
ТОНЯ (переодеваясь ко сну). Сева, можно, заходи!

Входит Полетаев, видит обнажённую Тоню.

ПОЛЕТАЕВ. Тоня! Тоня…
ТОНЯ (не спеша одевает рубаху). Ой, не рассчитала. (Задувает свечу, ложится).
ПОЛЕТАЕВ. Спокойной ночи…
ТОНЯ. Дыши ровнее, захлебнёшься. Какой шустрый.
ПОЛЕТАЕВ. Я захлёбываюсь уже год, как мы познакомились… ненаглядная…
ТОНЯ. Твоя кровать там.
ПОЛЕТАЕВ. Тонечка…
ТОНЯ. Я не Тонечка, я всё ещё для тебя Антонина.
ПОЛЕТАЕВ. Да хоть Антонина Георгиевна, мне всё хорошо, что ты прикажешь.
ТОНЯ. Не подходи. Это приказ.
ПОЛЕТАЕВ. Да что ж мы — дети, что ли…
ТОНЯ. Сегодня – да. Всеволод, я всё сказала!
ПОЛЕТАЕВ. А завтра?
ТОНЯ. Завтра начнём взрослеть.
ПОЛЕТАЕВ. В одной комнате… всю ночь… я с ума сойду!
ТОНЯ. Пока ты сходишь, я посплю, утром посмотрим, как сходил. Устала я, Сева.
ПОЛЕТАЕВ. Антонина…
ТОНЯ. Да Тоня – я, Тоня. Только, ради бога, не надо ныть и скулить. Терпеть этого не могу. Если на что-то реально рассчитываешь, оставь меня сегодня в покое.
ПОЛЕТАЕВ. Разве что только сегодня…
ТОНЯ. Хорошо.
ПОЛЕТАЕВ. Потом я тебе покоя не дам сутки напролёт, день за днём…
ТОНЯ. Неделя за неделей, год за годом. Посмотрим, гражданин эротический титан. Всё, Полетаев, дай мне покой. И заруби себе на переносице: сплю я чутко, бью больно и по самым уязвимым местам: я – врач.
ПОЛЕТАЕВ. Всё-всё… спи спокойно. (Проходит к кровати.)
ТОНЯ. Можешь раздеваться. Здесь чисто, тепло, и я не подглядываю.
ПОЛЕТАЕВ. Ой, да подглядывай, сколько хочешь.
ТОНЯ. Не провоцируй, а-то отвечу. Пожалуйста, больше ни слова.
ПОЛЕТАЕВ (задувает свечу). Спокойной ночи.
Часть 2

СЦЕНА 19. Кордон. Двор
Утро. Выпившие Сероштан и Полетаев поют и пританцовывают.

СЕРОШТАН и ПОЛЕТАЕВ (вместе). «Вся земля, теплом согрета и по ней я бегу босиком, Я пою и звезды лета Светят мне даже днем даже днем.»

Из барака выходит выспавшаяся Тоня.

СЕРОШТАН и ПОЛЕТАЕВ (вместе). «Я так хочу, чтобы лето не кончалось, Чтоб оно за мною мчалось за мною вслед. Я так хочу, чтобы маленьким и взрослым Удивительные звезды дарили свет. Лето, ах лето, лето звёздное, звонче пой. Лето, ах, лето, лето звёздное, будь со мной.»
СЕРОШТАН. Неужели выспалась. Я думал, ты решила до следующего утра не выходить. Так что, делаем баню?
ТОНЯ. А что-то приличное, вроде чая, где взять?
СЕРОШТАН. Сейчас изобразим, прошу в столовую.
ТОНЯ. Где Ирка?
СЕРОШТАН. Всеволод Олегович, чай сегодня изволите кушать? Или ну их, эти приличия, остаёмся на водке?
ПОЛЕТАЕВ. Буду чай. Доброе утро, Тоня.
СЕРОШТАН. Пойдём, Сева, покажу, где здесь что лежит, стоит, валяется.
ТОНЯ. Или я мозги свои приспала, или здесь что-то произошло?
ПОЛЕТАЕВ. Я толком не знаю.
ТОНЯ. Сероштан!
СЕРОШТАН. Вот не знаю даже, что мои предки думали, почему символом моего рода должны быть серые штаны? Нет, то, что штаны, я не возражаю, в конце конов, эта часть одежды единственно важная в плане сохранения интеллигентности, но почему серые? После революции люди брали себе имена типа Индустрий, Тракторина, Гений, Искра, я не знаю, Статор, Эра! Почему было не записать, скажем, Красноштан.
ПОЛЕТАЕВ. Какая, однако, обширная у вас, Борис Васильевич, база данных по именам. Небось, готовитесь к продолжению рода?
СЕРОШТАН. Или Белоштан. Нет, белые штаны – это что-то про нижнее бельё.
ПОЛЕТАЕВ. Или про Рио-де-Жанейро.
СЕРОШТАН и ПОЛЕТАЕВ (вместе). «Белеет мой парус такой одинокий на фоне морских кораблей».
ТОНЯ. Мужики! Боря, где Ира?
СЕРОШТАН. Поругались ночью. Не поделили кровать. Я уснул на краешке. Просыпаюсь – записка: я ушла домой.
ТОНЯ. А дом у неё где, за углом или за три сотни километров от вашей не поделённой кровати?
СЕРОШТАН. Около двухсот пятидесяти, если напрямки, через лес, а если по трассе, то…
ТОНЯ. Сколько получается, как она ушла?
СЕРОШТАН. Я при памяти уже где-нибудь часа два.
ТОНЯ. Очуметь. Почему ты за ней не побежал?
СЕРОШТАН. Ой, Тоня, да куда она денется, кругом лес, помёрзнет – вернётся. Медведи спят, волки медицинских работников не едят.
ПОЛЕТАЕВ. Почему это!
СЕРОШТАН. Они все насквозь пропитаны фармакологией. Понимаешь, Сева. То, что людей лечит, то нормальных животных убивает.
ТОНЯ. Немедленно отправляйся за женой, Борис.
СЕРОШТАН. Она у меня третья, одной больше – одной меньше. Пора бы ей отставить девчачьи закидона, она уже дважды замужняя баба на четвёртом десятке прожитых лет.
ТОНЯ. Мужичьё поганое. Хорошо, хоть ключ от снегохода у меня остался.
ПОЛЕТАЕВ. Тоня, я с тобой!
ТОНЯ. Там мест только на одного пассажира. Ты лучше попой да потанцуй со своим дружком, у вас ведь праздник – медовая декада. (Уходит.)
ПОЛЕТАЕВ. Сам себе удивляюсь. Знаю, что такое жена, и всё равно опять лезу в капкан. Насчёт твоей Ирины ничего не скажу, не моё это дело, но Тоня, конечно, это буран, а не человек. Нет-нет, надо будет ещё раз очень внимательно обдумать. Разведусь со своей, конечно, по любому, но жениться на Беленицыной…

Со стороны сараев доносится звук мотора снегохода.

ПОЛЕТАЕВ. Снегоход зарычал, поехала амазонка…
СЕРОШТАН. Беленицина покуда не твоя. Ещё неизвестно станет ли.
ПОЛЕТАЕВ. Станет. Она сама хочет, терпит из последних сил, гонор показывает, цену набивает. Она ещё не была замужем, не знает, что самые гордые потом становятся самыми покорными. Пока наши удивительные женщины развлекаются, не заняться ли нам приготовлением к укрощению строптивых. Что делать? Я относительно баньки.
СЕРОШТАН. Ты конкретно кретин или прикидываешься? Мне сейчас, думаешь, есть дело до твоей баньки?
ПОЛЕТАЕВ. А что случилось?
СЕРОШТАН. У тебя из-за этой Беленицыной вместо мозгов одна извилина осталась и та от сексуального напряжения выпрямилась. Сутками, небось, картинки рисуешь, как вы с ней паритесь. Как подросток, ей-богу. А письма с сердечками не пробовал писать? «Я цветочек подарю, Я лишь той, кого люблю Ей и сердце подарю, Ей и руку подарю, Ей вообще дарю всё тело. Обращайся с ним ты смело».
ПОЛЕТАЕВ. Сева, тормози.
СЕРОШТАН. Или это, слышь, нарочно учил: «Не будь противной, Будь позитивной, Сегодня приходи в гости И так отметим, И праздник встретим, Разомнем старые кости».
ПОЛЕТАЕВ. Это ты про меня?
СЕРОШТАН. Именно.
ПОЛЕТАЕВ. Урод. На. (Бьёт основанием ладони в лоб Сероштана) Добавить?
СЕРОШТАН (упав). Как же это я запамятовал, что ты у нас каратист.
ПОЛЕТАЕВ. Чиновник обязан быть сильнее.
СЕРОШТАН. Я тоже чиновник.
ПОЛЕТАЕВ. Отраслевой, господин Сероштан. А я – государственный. Любую отрасль можно взять и упразднить. Государство не упразднишь, оно всесильно и вечно.
СЕРОШТАН. Человека тоже можно упразднить, даже каратиста. При соответствующей подготовке.
ПОЛЕТАЕВ. Человека – да, каратиста сложно, но можно. Меня – нет. Потому что я – не человек, Боря, я – государственный чиновник. Так что, лежи и не дёргайся.
СЕРОШТАН. Ой, боюсь-боюсь-боюсь.
ПОЛЕТАЕВ. Проспись, убогий, пока тебя в лапшу не закатали. Или наоборот нажрись в хлам. Всё, кончили коллоквиум. Не сердись, просто всяк сверчок знай свой шесток. Если я стал свидетелем на твоей свадьбе, Боря, так это не потому что ты так решил, а потому, что я так захотел. И не затевай дискуссий, не надо. Ты же знаешь, чем они со мной обычно заканчиваются. Я – в баре, присоединяйся. (Уходит в столовую.)
СЕРОШТАН. Сам-то строит из себя… укротитель хренов. Тонька ещё научит тебя жизнь любить во всём её своеобразии. Где наш ключик… (Достаёт из кармана ключ от снегохода.) Лично я разводиться больше не намерен. (Уходит к сараям.)

Из столовой выходит Полетаев, с бутылкой водки в руке и двумя стаканами.

ПОЛЕТАЕВ. Хо-хо, не выдержал, сломался мужчина! Ну, каждому своё. С Новым Годом… с новой женщиной… с новым сексом, в конце концов. Хотя, бог знает, может быть, и с новым счастьем.

СЦЕНА 20. Посёлок. Улица
К забору подходят Потапов и Михаил.

ПОТАПОВ. Она точно дома?
МИХАИЛ. Да. Пап, а как насчёт собаки, вдруг не вспомнит?
ПОТАПОВ. Кого забыл, меня? Да не родилась ещё в мире такая сучка, чтоб Потапова забыть. А твоя Жучка не страшней твоей мамаши, да и гостинцы я прихватил. Важно не торопиться, пусть сначала вспомнит. А-то у зверей жевательный рефлекс всегда впереди мозгов. Ничего, егеря животных не боятся.
МИХАИЛ. Давайте, я – с вами. Всё-таки, это мой дом.
ПОТАПОВ. Не суйся, когда родители отношения выясняют.
МИХАИЛ. С собакой-то зачем рисковать?
ПОТАПОВ. А это, сынок, проверка, тест на благосклонность фортуны. Если собака не покусает, значит, и хозяйка смилостивится. Как говорится, бог не выдаст – свинья не съест. Пошёл я. (Уходит)
МИХАИЛ. Не соскучишься с вами.
ГОЛОС ПОТАПОВА. Жучка… Жучка, а это я, твой дедушка. Вот тебе колбаски, покушай, красавица… чудовище ты моё ненаглядное. А? А! Вспомнила. Ну, а теперь можно и в клетку с хищником, с богом.
МИХАИЛ. Весело быть семейным. Между собой-то сплошное озорство и приключения, а когда ещё и детишки вокруг вас. Кто знает, может, и пришла пора жениться, Потапов. На ком только…
ГОЛОС ПОТАПОВОЙ. Говорила тебе, кобелина, носа ко мне не совать? Говорила. В другой раз пристрелю.

Прибегает Потапов.

ПОТАПОВ (на бегу). Мишка, у неё ружьё!
МИХАИЛ. Мам! Ружьё положите на место!

Входит Потапова.

ПОТАПОВА. Ружьё в сенях возьмёшь, там оставила. Пошла к себе, там уже протопилось, чемодан уже отнесла.
МИХАИЛ. Раньше утра не нагреется…
ПОТАПОВА. Ты меня, что ли, просвещать жизни удумал! Потапов, который старый, ей-богу, причиндалы отстрелю, если ещё раз появишься.
ПОТАПОВ. Ну, там-то у тебя ружья нет…
ПОТАПОВА. Да я тебя голыми руками, понял, баобаб старый!
ПОТАПОВ. Садист вы, Валентина Ерофеевна, и даже местами оголтелый мазохист. Вот сын свидетелем, торжественно клянусь, что больше никогда и ни за что…
ПОТАПОВА. Заткнись, хряк блудливый. Сутки прошли, как я уехала, а ему куда спешить. Небось, всех своих морщинистых тёлок обежал, пока законная супруга — за порог. Брысь муфлон драный! (Уходит.)
ПОТАПОВА. Вот, сынок, сколько несправедливости в мире, сколько напраслины, и всё это, Мишка, от женщин.
МИХАИЛ. Цените, пап, мама ради вас старается, сама ушла в холодный дом, чтоб вам было, где переночевать.
ПОТАПОВ. Любовь, зараза. Что значит переночевать? Ты меня утром, что ли, выгонять собрался? Может, я тут на весь мой недолгий век останусь…
МИХАИЛ. Пойдёмте в дом, пап, не мешайте соседям телевизор смотреть, а-то все уже к окнам прилипли, на нас интересуются.
ПОТАПОВ. А выпить я прихватил. Примешь?
МИХАИЛ. Уже можно.
ПОТАПОВ. Пошли. (На ходу.) Пусть глазеют, чтоб все знали, как тяжела городская жизнь егеря на пенсии.
МИХАИЛ. Осторожнее, не машите, Жучка не любит…

СЦЕНА 21. Кордон. Двор

ПОЛЕТАЕВ (рубит дрова). Пауза! Где ты там моя заправочка — мерзавочка…(Достаёт из кармана куртки бутылку водки.) Мотор, похоже снегоход? Вернулись психованные. Отлично, а-то пить в одиночку, из горла, так неприлично… но так хочется. (Выпивает, возвращает бутылку в карман.) Ещё парочку пней расколоть и – будет. (Поёт.) «Лесорубы, сорок семь холостяков, Валим кедры в три обхвата. Нам влюбиться — просто пара пустяков, да не едут к нам девчата. Эге-гей, эге-гей! привычны руки к топорам, Только сердце непослушно докторам, Если иволга поёт по вечерам, Если иволга поёт по вечерам»…

Со стороны сараев входит Тоня.

ПОЛЕТАЕВ. С возвращением. А где новобрачные?
ТОНЯ. Боря догнал нас уже на подъезде в посёлок. Я оставила их наедине, выяснять отношения.
ПОЛЕТАЕВ. А я решил время не терять, накрыл в столовой праздничный перекус. Готовить, извините, не умею, убеждён, обед – дело рук женщин. Или ресторанного повара. Для бани тоже всё готово, можно затапливать.
ТОНЯ. Так баня для тебя не секрет?
ПОЛЕТАЕВ. Честно, сам никогда не топил, но очевидцем быть приходилось.
ТОНЯ. То есть, ты, Сева, у нас латентный свидетель.
ПОЛЕТАЕВ. Похоже!
ТОНЯ. А ты не пьян?
ПОЛЕТАЕВ. В меру. Такой я человек – умеренный. Не любишь таких?
ТОНЯ. Да я вообще не любительница мужчин, телевидения и колбасы. Хотя мужчину полюбить могу, я так думаю. Во всяком случае, надеюсь.
ПОЛЕТАЕВ. Так я затапливаю баню?
ТОНЯ. Полетаев, окстись. Неужели ты всерьёз надеялся, что мы с тобой пойдём в баню вдвоём? Ты за кого меня принимаешь.
ПОЛЕТАЕВ. Ты же говорила…
ТОНЯ. Я каждый день говорю моим пациентам, что им не стоит беспокоиться за своё сердце, вылечим. Ну, во-первых, лечение стоит и очень даже. А во-вторых, сердце вылечить невозможно, как и любой другой орган. Можно улучшить его состояние, замедлить угасание, но заставить его работать без сбоев, увы, нереально. Так что, мало ли, что я говорю, Полетаев.
ПОЛЕТАЕВ. Да чёрт с ней, с баней, я знал, что так и будет. Я в принципе терпеть не могу баню по-чёрному, из неё вечно выходишь весь в саже.
ТОНЯ. А я люблю.
ПОЛЕТАЕВ. Ну, ты определись уже как-то.
ТОНЯ. Я сейчас пойду, переоденусь к нашему застолью. А ты приготовься к встрече. (Идёт к бараку.)
ПОЛЕТАЕВ. Так что баню-то, всё-таки, затопить?
ТОНЯ. Всеволод Олегович, баню с любимой женщиной надо заслужить. Даже не всякий супруг смеет надеяться на совместную парилку с женой, а ты говоришь… В конце концов, была бы вода в чане, дрова в печи, да спички под рукой, а там без разницы, какое время суток: день, ночь… ночь, день… (Уходит в барак.)
ПОЛЕТАЕВ. Вот дьяволица… смерть, а не баба. Где-то там была моя заправочка — мерзавочка… (Достаёт из кармана куртки бутылку водки.) Думаешь, я не понял, чего ты хочешь. Я, конечно, сделаю предложение, а ты, конечно, откажешь, но зато будет приличный повод поженихаться. Так что, вода с дровами наготове, а уж спичку-то я поднесу, не сомневайся. (Выпивает.)

СЦЕНА 22. Дом Михаила. Горница
Михаил ремонтирует лавку. Входят Сероштан и Рожкина.

СЕРОШТАН. Мир дому твоему, Михаил Михайлович.
МИХАИЛ. Ишь ты, какими судьбами?
РОЖКИНА. Подмёрзли.
МИХАИЛ. Проходите, проходите, чаю покушаем. Очень рад. Я, как знал, гостевую лавку наладил. Раздевайте, проходите.
СЕРОШТАН (помогая Рожкиной снять шубу). Что, подкосили лавку частые гости?
МИХАИЛ. Не гости, — время. Давно пора новую сколотить. Вы вдвоём только?
РОЖКИНА. Тоня была с нами, потом вернулась на кордон, говорит, жалко парня, один остался. Тоже поженятся скоро. Приедете на свадьбу, Михаил?
МИХАИЛ. Вряд ли, у меня вторых рогов нет, а новые пока ещё организуются. Да я им никто, другое дело вашему мужу – один лес, одна судьба.
СЕРОШТАН. Мы чего к тебе зашли. Ну, отогреться, понятно, тебе почтение засвидетельствовать. Но вот Ирина моя Семёновна очень уж пожелала поглядеть на лосеферму. Не проведёшь экскурсию?
МИХАИЛ. Да запросто. Поедем в машине, чтоб в тепле.
РОЖКИНА. Нет, вы не беспокойтесь, можно и в другой день…
МИХАИЛ. Да нет, уж лучше сегодня. Сегодня у меня единственный выходной, не в городе живём, каникул не бывает.
РОЖКИНА. Ой, единственный выходной вам загубим!
МИХАИЛ. Ничего, я – бессемейный. Правда, отец с матерью неожиданно приехали. Но мамка в своём доме остановилась, а папка человек неспокойный, на одном месте долго не высиживает, по всему посёлку ходит, он здесь везде дома. Чай быстро закипит, не переживайте.

Входит Потапова.

ПОТАПОВА. Здравствуйте всем. Где злыдень?
МИХАИЛ. Не знаю.
ПОТАПОВА. Слыхал, Потапов на медвежью охоту собрался?
МИХАИЛ. Чего!?
ПОТАПОВА. Вот и я про то же. К Семенихину Вовке дружки понаехали, с тридцать первого куролесят. Так вот, говорят, решили они медведя поднять, на Гурьевском кордоне.
МИХАИЛ. Там медведица беременная залегла, уже родила, конечно.
СЕРОШТАН. Это серьёзно, надо что-то делать.
МИХАИЛ (одевает тулуп). Не беспокойтесь, кушайте.
РОЖКИНА. На Гурьевском кордоне же ребята…
МИХАИЛ. Не волнуйтесь. Я сейчас схожу к директору, мы с ним обсудим, примем меры. Не может быть, чтоб папка на такое подлое дело собрался?
ПОТАПОВА. Так он не на медведя же, на медвежатников собирается. Мужики-то все почти напраздновались так, что поднять почти некого, он, говорят, с Куролеповым лыжи вострит. А они оба ещё те ребята, без фейерверка шагу не сделают, обязательно войнушку в лесу затеют.
МИХАИЛ. Это – да. Вы тут, мам, поухаживайте за гостями, хозяйствуйте.
СЕРОШТАН. Я – с тобой.
МИХАИЛ. Ни за что. Вы, Борис Васильевич, при всём уважении к вашему прошлому егерству, человек городской, к тому же, у вас праздники. А если учесть, что вы наш большой начальник, то будет только смущать директора и прочих. Короче, не сердитесь, но не мешайте. Вас будут держать в курсе, не волнуйтесь. Всё будет, как надо, не переживайте, угомоним озорников, не впервой. А лосеферма от нас, Ирина Семёновна, не уйдёт, посетим обязательно. Дальше – сами. (Уходит.)
РОЖКИНА. Это опасно, да?
СЕРОШТАН. Всяко бывает.
ПОТАПОВА. Опасно было, покуда мой Мишка был не в курсе дела, а сейчас порядок восстановится. Меня Валентиной Ерофеевной звать. Ваши имена я уже услышала. На лосеферме раньше бывали?
СЕРОШТАН. Я-то да, а вот супруга…
ПОТАПОВА. Второе января уже люди работают. Сейчас я с кушаньем разберусь, что надо состряпаю, что есть, подогрею, а по ходу позвоню заведующему, чтоб ждал на ферме. Так-то он мой погодок, знает, мне лучше не перечить, да вот ведь и вы, Борис Васильевич, немалый начальник из министерства. Так что, Ирина Семёновна, будет вам и белка, будет и свисток.

СЦЕНА 23. Кордон. Столовая
Полетаев кончает оформление стола, накрытого для двоих. Входит Тоня, одетая максимально светло.

ПОЛЕТАЕВ. Я здесь не хозяин, но всё, что нашёл приличного, здесь, на столе.
ТОНЯ. Как я выгляжу?
ПОЛЕТАЕВ. Как всегда, сногсшибательно.
ТОНЯ. Не хватает букета.
ПОЛЕТАЕВ. Где же я цветы-то возьму…
ТОНЯ. Я не сказала «цветов», я сказала «букета». Подснежники зимой – это сказка, но хотя бы лапку ели поставить можно было бы.
ПОЛЕТАЕВ. Не додумал. Вазы нет…
ТОНЯ. Есть кастрюли, бидоны всякие.
ПОЛЕТАЕВ. Я – мигом!
ТОНЯ. Не надо. Водка?
ПОЛЕТАЕВ. Это единственная бутылка спиртного, что осталось. И та, чтоб ты знала, последняя. Я пробовал дозвониться до Бори с Ирой, чтоб купили выпивку, но мобильный не ловит, а с радиосвязью обращаться не умею, — каменный век.
ТОНЯ. Надо съездить в посёлок.
ПОЛЕТАЕВ. Без проблем. Давай ключ от «бурана», я сгоняю.
ТОНЯ. Туда обратно — три часа. Ладно, не в пьянке дело, да и ребята наверняка в курсе, что с запасами, они же занимались продуктами. Горячее будет?
ПОЛЕТАЕВ. Конечно. Картофель и прочие овощи – на плите. Правда, мясо только в холодном варианте. Плитка с одной конфоркой, а готовить на печи я – пас.
ТОНЯ. Всё равно впечатляет. Приступаем?
ПОЛЕТАЕВ. Прошу.
ТОНЯ. Итак, водка. То есть, всякие там турусы, подводки-разводки отметаем. Едим простую пищу, говорим простые вещи. Так?
ПОЛЕТАЕВ. Да.
ТОНЯ. Тебе не помешает, если я буду жевать во время твоей речи?
ПОЛЕТАЕВ. Из тебя вышел бы превосходный спортивный тренер или руководитель завода, фабрики, с таким напором и энергией горы сворачивают.
ТОНЯ. Пусть живут себе те горы, не я их наворачивала, чтобы сворачивать. Ты что-то хотел сказать?
ПОЛЕТАЕВ. Боюсь, ты не просто догадываешься, а знаешь.
ТОНЯ. Ну, и что, проговорить-то вслух всё одно надо. Надеюсь, это продолжение ночной темы. Впрочем, говори, я не перебиваю.
ПОЛЕТАЕВ. Выпить бы для храбрости.
ТОНЯ. По тебе не видно и не слышно, но что-то мне подсказывает, Сева, храбришься ты целый день?
ПОЛЕТАЕВ. Я пью нечасто, но умею. Слава богу, в здоровом теле скопился не только здоровый дух, но и здоровые мозги.
ТОНЯ. Предпочитаю интеллект.
ПОЛЕТАЕВ. Как?
ТОНЯ. Ты водку-то плещи, плещи, уж если надо.
ПОЛЕТАЕВ (наливает водку в стаканы). Гранённые стаканы – стильно…
ТОНЯ. Мозги есть у всех и в массе своей они здоровы, а вот интеллект штука редкая, не каждому свойственная. Даже если и свойственна, то чаще всего дряблая, нетренированная, что ли. Но это так – постороннее, нам с тобой сейчас интеллект, судя по всему, ни к чему. Говорить будешь?
ПОЛЕТАЕВ. Буду. Выпьем?
ТОНЯ. Выпьем. (Выпивает.)
ПОЛЕТАЕВ. А тост?
ТОНЯ. Тьфу ты дрянь какая, с добавками какими-то. Да бог с ним, с тостом, пей уже, да приступай к первой части мерлезонского балета.
ПОЛЕТАЕВ. Не возражаю. За нас. (Выпивает). А мне нравится – с имбирём.
ТОНЯ (закусывая). Закуси, Полетаев.
ПОЛЕТАЕВ. По времени, скоро картошка будет готова. Ну, так вот, Антонина. Ты знаешь, что я скажу, я знаю, что ты ответишь.
ТОНЯ. Вот как!
ПОЛЕТАЕВ. Но, как верно ты заметила выше, проговорить-то вслух надо. Или, как выражается, мой непосредственный шеф, мэр столицы нашей области, мысль, облечённую в конкретное предложение надо уметь чётко проартикулировать.
ТОНЯ. Вот как.
ПОЛЕТАЕВ. Я тебя люблю, Тоня. Уже год, как мы познакомились, и с того дня нет мне покоя. Ты не думай, что виновата, с супругой я решил развестись задолго до нашей встречи, мы с ней даже объяснились, но как-то всё было недосуг. Так вот. Живу я этот год, прислушиваюсь к себе, честно сказать, сомневаюсь, мало ли, вдруг наваждение мною овладело, просто страстное желание. Но нет. И с особенной чёткостью и ясностью я осознал суть моего чувства к тебе, когда Сероштан и Рожкина выбрали нас с тобой свидетелями. Что это, если не судьба.
ТОНЯ. Что?
ПОЛЕТАЕВ. Судьба. И, как следствие, сюда, на кордон, я приехал уже не просто с мужскими сексуальными намерениями, но с убеждённостью всего моего интеллекта. Я решил сделать тебе предложение. Ты, конечно, откажешь. Но я всё равно сделаю. Сейчас, соберусь с духом. Делаю. Антонина, будь моей женой. Или, если тебе так приятнее, выходи за меня замуж. Вот.
ТОНЯ. А кольцо будет?
ПОЛЕТАЕВ. Кольцо? А, это. Вообще-то, мне не нравится эта голливудская хохма.
ТОНЯ. Это не хохма, это пошлость. Если бы ты сейчас вынул коробочку с колечком, я бы тебя не просто послала, а перестала бы себя уважать. Я уже могу отвечать?
ПОЛЕТАЕВ. Ну, да…
ТОНЯ. Я согласна. (Пауза.) Хочешь что-то сказать? (Пауза.) Не можешь. Осознаёшь. Ну, покуда ты усваиваешь мой неожиданный для тебя ответ, я схожу в кухню, посмотрю, что там с картошкой. Хочется, знаешь ли, горяченького. Приступлю, так сказать, к своим семейным обязанностям, готовка, стирка, уборка. Она ждёт меня, счастливая разнорабочая бабья доля. Прощай, женщина. Здравствуй, жена. Ну, и ты, муж, тоже здравствуй. Целоваться будем после обеда, если ты, конечно, не против, о, Всеволод Олегович Полетаев, хозяин моей жизни. Да, хочу заметить, я не пошутила. Всё серьёзно, Сева. Ну, давай уже, приходи в себя потихоньку, а я – к плите. (Уходит.)
ПОЛЕТАЕВ. Да ладно… не может быть… Господи, а ведь я рад. Такая женщина теперь моя… Ура. (Наливает водку. ) Надо выпить. Ура. (Выпивает.) Ура. От Полетаева ещё ни одна не уходила, вот я какой. Ура. Банзай. Камон. Форевер. Ох, голова моя… куда я… (Падает без сознания.)

Входит Тоня, с кастрюлей, полной варённого картофеля.

ТОНЯ. Какой нервный мужчина. (Подбегает к Полетаеву, по ходу поставив кастрюлю на стол, замеряет пульс, осматривает.) Пьян, зараза. Спит мертвецки. Вот тебе и совместная банька, блин-банан, вот тебе и первый поцелуй. А ведь мужчина-то не из последних…. Раздеть и вынести на снег, чтоб прочувствовал нашу любовь. А может, и вправду снять штаны, да посмотреть, что ждёт нас чёрными семейными ночами, размер-то имеет значение, типа, так вот ты какой, цветочек аленький. Лучше я картошки наверну, пока горячая. Чёрт знает что, дорогие женщины, может, и правда лучше колечко в Голливуде, чем русский муж под новогодним столом?

СЦЕНА 24. Дом Михаила. Горница
Рожкина сидит за столом, с остатками обеда, выпивает, смотрит телевизор. Входит Михаил.

РОЖКИНА. О, живой человек появился. Да ещё и хозяин. Мужчина. Уже вечер, а я одна-одинёшенька. Присоединяйтесь, мне ваша мама принесла можжевеловую наливочку местного изготовления, я просто обалдеваю, всё пью и пью, но ни опьянеть толком не могу, ни остановиться. Прямо, зелье какое-то, колдовской отвар.
МИХАИЛ. Были на лосеферме?
РОЖКИНА. О, да. Скучно. Не, сначала, конечно, охи-вздохи, живая зверюга, а потом как-то всё одно и то же. Ну, да ведь и не цирк. Хотя ожиданий было море. Говорят, браконьеров в тюрьму увезли?
МИХАИЛ. Ну, скажем так, до браконьерства они не дожили, благодаря тому, что их задержали за хулиганское поведение в общественном месте.
РОЖКИНА. Ишь ты! А где оно, это общественное место нашлось в вашей Хероте?
МИХАИЛ. Около магазина. На праздничные дни же продажа алкоголя запрещена, а они всё равно требовали, угрожали, нецензурно выражались.
РОЖКИНА. И по совершенно счастливой случайности рядом оказался старший егерь Потапов, в компании до зубов вооружённого наряда полиции. Я верно понимаю?
МИХАИЛ. Так вышло.
РОЖКИНА. Кто бы сомневался. Зато беременная медведица спит себе, жива-здоровёхонька.
МИХАИЛ. Похоже, она уже родила.
РОЖКИНА. Не поняла, медведи рожают во время спячки!?
МИХАИЛ. Медведи – нет, медведицы – да. Где народ?
РОЖКИНА. Ваш очаровательный папенька увёл мою новобрачную половину куда-то: сначала к директору лесхоза, потом втроём пойдут ещё куда-то зачем-то. Вы знаете, мы сегодня ночью разругались вдрызг, я дождалась первого солнца и ушла. Так ведь он за мной даже не кинулся! Продолжил спать, сволочь. Ну, и на фига мне такой супруг?
МИХАИЛ. Ночью синоптики обещают метель. Так что, вам лучше в посёлке остаться. Хорошо бы и ваших друзей вызвать.
РОЖКИНА. А что такое?
МИХАИЛ. Всяко может случится…
РОЖКИНА. Я вот гляжу на вас не в первый раз и серьёзную мысль обдумываю, а почему вы холостой?
МИХАИЛ. Снежные заносы – тема серьёзная. Одно дело здесь, и совсем другое – на кордоне. Как бы спасать не пришлось.
РОЖКИНА. Что, всё так серьёзно?
МИХАИЛ. Так-то бы да, но может и обойдётся.
РОЖКИНА. Обойдётся. Так вы не ответили на мой вопрос. Валентина Ерофеевна сказала, что вам сорок лет в этом году исполнится и вы ни разу не были женаты. А ведь государство бьёт тревогу, можно сказать, даже в набат головой стучится, как повысить рождаемость. А ведь от такого молодца, как вы, Михаил, могут быть не просто дети, а дети здоровые, умные, умелые.
МИХАИЛ. Детей не люди рожают, а бог даёт. Психофизические данные родителей особенной роли не играют, Ирина Семёновна.
РОЖКИНА. Ой, слова какие учёные, я таких не вспомню.
МИХАИЛ. Не возражаете, если я покушаю?
РОЖКИНА. Наоборот, я люблю смотреть, как красивый мужчина хорошо питается, это меня будоражит, возбуждает мой оптимизм относительно здоровья нации. Как ты считаешь, Миша, могла бы я родить здорового ребёнка? Так вот, судя по прогнозам моего гинеколога, — да. То есть, в принципе, бог не против того, чтобы я стала родительницей. Но никаких гарантий полноценного потомства получить от него невозможно. Поэтому надо самостоятельно максимально повысить шансы. То есть, что я имею ввиду: если моему будущему ребёнку обеспечена здоровая мать, то следует подогнать ему и здорового отца. Сегодня метель, ночевать мы вынуждены здесь, у тебя жены нет, мой муж будет пьян на сто пятьдесят процентов. Миша, почему бы нам с тобой не объединиться в сексуальном экстазе? Ты не горячись, не руби с плеча, не отталкивай гордо красивую молодую женщину, жену твоего начальника. Плюс бесплатная стоматология, что в наше время очень даже чувствительно. И всё это за одну ночь, и то не полную. Мишутка… Мишастик… не гони лошадей, сделай несколько глубоких вздохов…

Входит Полетаев, с двумя полиэтиленовыми пакетами, полными спиртного.

ПОЛЕТАЕВ. Ага! Не соврали люди, вот они вы где – здесь. А это – я. Приехал за выпивкой. Я сделал Тоньке предложение. Казалось бы, чего радоваться, одним поползновением больше, одним меньше. Но вы не поверите, она мне не отказала! Она согласилась. Что вы так оба на меня смотрите? О, да это не Боря… Здравствуйте, Потапов. Ну, да, конечно, мне сказали, что ребята остановились у вас. У меня жутко болит голова, я напился и впервые в жизни вырубился. Реально! Я думал, такое невозможно.
МИХАИЛ. Чистый лесной воздух, от него многие горожане заболевают. Говорят, что это отравление.
ПОЛЕТАЕВ. Можно я выпью, мне надо похмелиться, так Тоня сказала.
МИХАИЛ. Не открывайте свою водку, у меня есть, в лафитнике. (Идёт к буфету.)
РОЖКИНА. Полетаев, а ты не брешешь?
ПОЛЕТАЕВ. Чёрт знает, самому не верится. Понимаешь, какая залепень вышла: я ей делаю предложение, она отвечает согласием, я охрендеваю от неожиданности, она тактично выходит на кухню, я накатываю рюмку и – вся любовь: тьма. Прихожу в себя, очухиваюсь, башку ломит, жить не хочется. Обстановка та же. Беленицыной нет.
МИХАИЛ (подаёт рюмку водки). Выпейте.
ПОЛЕТАЕВ. Спасибо, друг. (Выпивает.) Ох! Блин-банан, какая прелесть!
МИХАИЛ. Закусите, она лёгкая на вкус, а так-то крепости в ней на все восемьдесят оборотов. Самогонка же.
ПОЛЕТАЕВ. Рад, чрезвычайно рад. Я, значит, ковыляю в барак, она лежит, отдыхает. Видит меня, всё, конечно, понимает, без слов. Без всяких моих вопросов, подтверждает, что предложение состоялось и оно принято. Можно ещё этой красоты?
МИХАИЛ. Вы взрослый человек, пожалуйста.
ПОЛЕТАЕВ (наливает из лафитника самогонку). Так вот, Антонина говорит, мол, такие аптекой не лечится, поезжай, говорит, в Хероту, затарься, заодно про ребят узнаешь. За нас за всех. (Выпивает.) Ребята, я так счастлив… (Падает без сознания.)
МИХАИЛ. Я предупреждал.
РОЖКИНА. Не умер ли, друг ситный. (Проверяет пульс, осматривает.)

Входит Сероштан.

СЕРОШТАН. Что с ним?
РОЖКИНА. Чёрт бы вас всех побрал! То никого, то понабилась толпа одних мужиков. Ничего, кислородное отравление. Пьян в стельку, спит.
СЕРОШТАН. А чего ты бесишься, я-то же в полном здравии.
РОЖКИНА. Это радует.
МИХАИЛ. Давайте-ка, положим его на диван, Борис Васильевич, берите за ноги. Ваша подруга на кордоне одна осталась. (Переносят с Сероштаном Полетаева на диван.)
СЕРОШТАН. Так я потому и бросил всё, когда узнал. Надо ехать за ней, перевозить в посёлок. Директор обещал здесь всех устроить. Так что, Ириша, остаёмся здесь, а я сейчас быстро смотаюсь туда-обратно.
МИХАИЛ. Никуда вы на ночь не поедете. Можете остаться у меня, здесь места на всех хватит. Мамка придёт, расселит. Поеду я. Мало ли, придётся там отсиживаться, а это же целая наука. (Одевает тулуп.)
СЕРОШТАН. Отсиживаться? Да ладно, я всё равно поеду, я за всех отвечаю.
МИХАИЛ. Вы за супругу свою молодую отвечаете, а за всех отвечаю я. Тем более, кордон – чисто моя епархия. Сообщите директору, что я выехал. Решаем и действуем по обстановке. Постараюсь, конечно, управиться до беды. Ну, дальше – сами. (Уходит.)
СЕРОШТАН. Ну, с Потаповым Тонька не пропадёт. Выпить для начала…
РОЖКИНА. Ха-ха. (Напевает.) «Так уж бывает, Так уж выходит, Кто-то теряет, Кто-то теряет, Кто-то теряет, Кто-то находит».
СЕРОШТАН (выпив самогонки). Хорошо. Ты про что?
РОЖКИНА. Да всё про то же – про нашу с тобой неземную любовь.

СЦЕНА 25. Кордон. Баня
Завывает метель. Из предбанника доносятся голоса Тони и Михаила.

ГОЛОС МИХАИЛА. Живее, шевелитесь.
ГОЛОС ТОНИ. Да на вас не угодишь. Да входите вы уже.
ГОЛОС МИХАИЛ. Вошёл. Всё.
ГОЛОС ТОНИ. А дальше?
ГОЛОС МИХАИЛА. Пройдите в парилку, я здесь покуда всё законопачу.

Входит Тоня, одета как на улице, с рюкзаком. Оглядывает помещение.

ТОНЯ. Сбылось: я – в бане. Накаркала: с мужчиной. Резюме: мужчина не тот, баня – не в жилу. Вывод – это, блин-банан, не то, о чём я метала. Постскриптум: похоже, трындец. Михаил Михайлович, ау!
ГОЛОС МИХАИЛА. Слышу.
ТОНЯ. А можно обращаться к вам короче?
МИХАИЛ (входит). Короче – это имя такое?
ТОНЯ. Ну, хотя бы Михаилом, с отчеством долго.
МИХАИЛ. Михаилом – это круто, это, как человека, почти что равного. Вам, конечно, хотелось бы имя моё напрочь укоротить, сжать до клички, как шелудивого пса.
ТОНЯ. Бог ты мой, сколько сарказма. Как это в вас уживается – деревенщина со вспышками настоящей интеллигентности.
МИХАИЛ. А вы, я так понимаю, эксперт по градации населения?
ТОНЯ. Мы здесь надолго?
МИХАИЛ. Обычно я откликаюсь на имя: Миша. Думаю, суток на трое, не меньше. С пониманием отношусь и к обращению «на ты».
ТОНЯ. А теперь объясните толком, что происходит, а то разбудили среди ночи, чуть не на пинках, мол, подъём, собирай вещи, бегом в баню. Откуда взялась метель посреди благодати? Почему баня? И почему, в конце концов, я оказались вдвоём с тобой, а не с другим настоящим мужчиной?
МИХАИЛ. Тоня, метели берутся из атмосферы.
ТОНЯ. Меня зовут Антонина Георгиевна.
МИХАИЛ. Фамилию добавлять?
ТОНЯ. Не возражаю послушать её напоследок, ведь я скоро сменю её на другую.
МИХАИЛ. Не обессудьте, если я не успею договорить обращение к вам, когда вас станет по макушку заносить снегом. Итак, происхождение метели мы выяснили. То, что она застала нас несколько врасплох, это не плохая работа метеорологов, а информационный сбой ввиду новогодних праздников. Когда я выехал за вами, была надежда, что успеем вернуться, но на подъезде мне стало очевидным, что стихия может нас застать в дороге. Поэтому мною было принято решение остаться на месте. К слову, ваши друзья, все трое, в посёлке, в моём доме, так уж сложилось. Если мы с вами выживем, они вам расскажут. За них не беспокойтесь.
ТОНЯ. Я — за них? А они – за меня?
МИХАИЛ. Сама по себе метель является перенос снега ветром с поверхности снежного покрова, приводящий к перераспределению снега и образованию сугробов, либо взвешенные в атмосфере частицы снега. Различают следующие виды метелей: низовая, общая, позёмок, снежная мгла, ледяные иглы.
ТОНЯ. Обалдеть! И что нас ожидает?
МИХАИЛ. Снежный занос. Занос снежный — это гидрометеорологическое бедствие, связанное с обильным выпадением снега, при скорости ветра свыше 15 м/с и продолжительности снегопада более 12 часов. Его опасность для населения заключается в заносах дорог, населенных пунктов и отдельных зданий. Высота заноса может быть более 1м, а в горных районах до 5-6 м. Возможно снижение видимости на дорогах до 20-50м, а также частичное разрушение легких зданий и крыш, обрыв воздушных линий электропередачи и связи.
ТОНЯ. Блин-банан…
МИХАИЛ. В случае получения предупреждение о сильной метели, следует плотно закрыть, двери, чердачные люки и вентиляционные отверстия. Иметь наготове инструмент для уборки снега. Подготавливается трёхсуточный запас воды и пищи, запасы медикаментов, средств автономного освещения, как то: фонари, керосиновые лампы, свечи; походную плитку, радиоприемник на батарейках. Так же следует перейти из легких построек в более прочные здания. Вот почему, Антонина Георгиевна, мы в бане, построенной из морённой древесины настоящими мастерами в позапрошлом веке.
ТОНЯ (подаёт руку Михаилу). Тоня. Лучше «на ты».
МИХАИЛ (ответив рукопожатием). Очень приятно. Теперь вы должны усвоить, как действовать во время метели. Лишь в исключительных случаях выходите из зданий.
ТОНЯ. Ой, да уже никто никуда не идёт.
МИХАИЛ. Если Вас покидают силы, ищите укрытие и оставайтесь в нём.
ТОНЯ. Ты знал, что нас ждёт, но всё равно приехал на кордон.
МИХАИЛ. Одной вам было бы неуютно и непривычно.
ТОНЯ. Значит, ты теперь моё укрытие.
МИХАИЛ. Баня.
ТОНЯ. По-чёрному. Говори мне «ты»!
МИХАИЛ. Рано. И вряд ли когда-нибудь скажу.
ТОНЯ. Ах, так я этого не достойна!
МИХАИЛ. Я даже с родителями «на вы», как было заведено испокон среди людей. А ближе родителей у меня никого нет.
ТОНЯ. Тогда я тоже перейду «на вы».
МИХАИЛ. Как получится.
ТОНЯ. Я сейчас расплачусь. Они меня бросили!
МИХАИЛ. Никто вас не бросал, а поплакать – нужное дело, снимает напряжение и смягчает душу.
ТОНЯ. А не до хрена ли ты на себя берёшь, Потапов! Всё то он знает, всё понимает, от всего охранит, всему научит…
МИХАИЛ. Вы тут поистерикуйте, а я пойду, поработаю.
ТОНЯ. Он поработает, видите ли, а я тут потунеядствую. Обидеть норовишь!? А так и должно быть, между прочим, мужчина должен вкалывать за двоих, а женщина за двоих переживать.
МИХАИЛ. Это если они супруги. И то спорно. (Уходит в предбанник.)
ТОНЯ. Так давай, поспорим! Ой, да оставь ты меня в покое. Егерь-исусик!

СЦЕНА 26. Квартира Беленицыных
Беленицын упаковывает дорожную сумку. Входит Беленицына.

БЕЛЕНИЦЫНА. Съезжаешь?
БЕЛЕНИЦЫН. Ой, Зина, всё бы тебе смехерочки, хватит. Я еду в Хероту.
БЕЛЕНИЦЫНА. Зачем?
БЕЛЕНИЦЫН. Доча там! Хочу её забрать. Не слыхала, что ли, все СМИ трубят про снежные заносы. А от неё – ни звука, ни весточки, я весь извёлся.
БЕЛЕНИЦЫНА. И где ты там остановишься?
БЕЛЕНИЦЫН. Ну, где-то же есть там что-то для приезжих, я не знаю. Да не собираюсь я там оставаться, Тонечку – подмышку и — домой.
БЕЛЕНИЦЫНА. Во-первых, остановиться там негде, потому что в эту Хероту нагнали спасателей. Во-вторых, Тонечку свою ты не то, что подмышку не засунешь, ты до неё даже дотронуться не сможешь.
БЕЛЕНИЦЫН. Рожкина позвонила?
БЕЛЕНИЦЫНА. Да. Тонька, дура, застряла на Гурьевском кордоне. Хорошо, не одна, с ней старший егерь, по фамилии, кажется, Потапов.
БЕЛЕНИЦЫН. Тот самый, что нас вместе с Президентом, с Новым Годом поздравил. Это хорошо.
БЕЛЕНИЦЫНА. Надо же, я и забыла про него. Да, он такой, надёжный, почти, как ты. Ну, и память у тебя, ментовская.
БЕЛЕНИЦЫН. Если я правильно понимаю обстановку, метель не кончается, и спасательные работы не ведутся.
БЕЛЕНИЦЫНА. Кранты твой доче.
БЕЛЕНИЦЫН. А твоей?
БЕЛЕНИЦЫНА. Моя выберется, из вредности выживет.
БЕЛЕНИЦЫН. Мы не об одном человеке, случаем, говорим?
БЕЛЕНИЦЫНА. Не-а. Оболочка одна, а люди в ней разные. Твоя часть малохольная, сопливая, а моя, та – о-го-го.
БЕЛЕНИЦЫН. Соответственно, новостей от них никаких.
БЕЛЕНИЦЫНА. Ни новостей, ни известий. Правда же в том, что дорога в лесхоз официально закрыта, стоят посты и никого не пускают. Так что, разбирай сумку.
БЕЛЕНИЦЫН. Ещё чего, небось, в России живём, у нас официальные запреты существуют исключительно для неофициальных лиц. А я, хоть и пенсионер, но всё же уголовным розыском области рулил. Договорюсь. Правда, где там остановиться…
БЕЛЕНИЦЫНА. А я, какой-никакой, но заслуженный деятель искусств России. Короче, в Хероте живёт моя бывшая танцовщица. Замуж вышла за рыбнадзор, ведёт там хореографическую студию. Я с ней уже договорилась.
БЕЛЕНИЦЫН. Что ж ты… разбирай сумку…
БЕЛЕНИЦЫНА. Была надежда, что ты отступишь, и мы останемся дома.
БЕЛЕНИЦЫН. Тогда чего ж ты договорилась о жилье?
БЕЛЕНИЦЫНА. Так у меня вся жизнь одна сплошная надежда на двухметрового, голубоглазого блондина, а живу с тобой. Короче, дохленькая была надежда. Едем.

СЦЕНА 27. Кордон. Баня.
Тоня и Михаил — на лежанках, в одежде, кутаются под грудой одеял.

ТОНЯ. Который час?
МИХАИЛ. Не будете же каждые полчаса спрашивать.
ТОНЯ. Который час!
МИХАИЛ. Зачем?
ТОНЯ. Жду, когда кончатся трое суток. Ты говорил, что в случае заноса готовится двухдневный запас еды. Значит, как только исполнится сорок восемь часов, метель кончится, и мы отсюда выйдем.
МИХАИЛ. Три пятьдесят пять.
ТОНЯ. Осталось пять минут.
МИХАИЛ. Как хотите.
ТОНЯ. Скажи, когда будет четыре.
МИХАИЛ. Хорошо.
ТОНЯ. Ничего хорошего! Как только стукнет четыре, я выйду на улицу.
МИХАИЛ. Поспите покуда.
ТОНЯ. Он ещё издевается. Я замёрзла. На морозе спать нельзя, можно не проснуться.
МИХАИЛ. Ещё есть дрова, табуреты, столы. Много чего ещё можно пустить на растопку. Мы не на морозе, мы в помещении, здесь смело можно засыпать. Даже лучше будет, если вы поспите, Тоня, скорее время пролетит.
ТОНЯ. Уже прошло пять минут?
МИХАИЛ. Нет.
ТОНЯ. Я хочу выйти вовремя, ни секундой позже.
МИХАИЛ. Не надо.
ТОНЯ. Ещё чего.
МИХАИЛ. Дверь открывается вовнутрь, предбанник засыплет, я же объяснял. Не говоря о том, что двери я не только припёр, но и заколотил досками. Вам не открыть.
ТОНЯ. Я там всё разгромлю! Сомневаешься?
МИХАИЛ. Для такого силового экстрима даже вашей дури маловато будет.
ТОНЯ. Мне даже не хочется повторяться, какой ты грубиян, хам, и вообще.
МИХАИЛ. Отлично. Меньше слов, больше кислорода.
ТОНЯ. То есть, ты настаиваешь на том, что нас, вместе с баней, засыпало?
МИХАИЛ. Да нет, никто нас не засыпал. Нас замело. Вместе с баней.
ТОНЯ. Нет.
МИХАИЛ. Да.
ТОНЯ. Нет, я сказала!
МИХАИЛ. Возьмите себя в руки, или в руки вас возьму я, и будет больно.
ТОНЯ. Что-что-что! Ты серьёзно? Да кто тебе позволит до меня даже хотя бы дотронуться, дровосек! Ты что о себе думаешь?
МИХАИЛ. Возьму, свяжу по рукам и ногам, и брошу в угол. (Смеётся.)
ТОНЯ. Смеётся…
МИХАИЛ. Представил, как вы, связанная, в углу копошитесь и ругаетесь, ругаетесь, ругаетесь…
ТОНЯ. Время? Хватит хихикать. Время?
МИХАИЛ. Трое суток прошло.
ТОНЯ (поднимается). Я пошла.
МИХАИЛ. Пожалуйста, не тратьте энергию и силы.
ТОНЯ. Зачем мне они, если я задыхаюсь. Я умираю, Потапов! Мне тесно, душно.
МИХАИЛ. Неосторожным действием вы можете разрушить нашу защиту, Антонина Георгиевна…
ТОНЯ. Пошёл ты! (Идёт в предбанник.)
МИХАИЛ (поднявшись). Стоять.
ТОНЯ. Послать бы тебя куда подальше, да ты везде был… брысь. (Уходит.)
МИХАИЛ. Стервоза. (Уходит.)
ГОЛОС ТОНИ. Уйди, подлец! Бык фанерный, пусти! Я жить хочу! Пусти!!!

Входит Михаил, с Тоней на руках.

ТОНЯ. Урод! Выползок! Я не знаю, кто ты! У меня обзывательства кончились, одни маты остались… (Рыдает.)
МИХАИЛ. Поплачь, поплачь. Ты сильная женщина, вон сколько слёз, рыданий, значит, ждать можешь долго… и дождёшься, милая, обязательно дождёшься. Ты самая замечательная, самая роскошная, самая удивительная женщина.
ТОНЯ. Правда?
МИХАИЛ. Правда.
ТОНЯ. Врёшь.
МИХАИЛ. Ну, да…
ТОНЯ. Импотент. Ты даже обнять не можешь по-мужски.
МИХАИЛ. Это как?
ТОНЯ. Ласково и сильно.
МИХАИЛ. Так я и не мужик, я – егерь.
ТОНЯ. Ты – мужик, гад, ты притворяешься подростком. Обними меня сейчас же, как положено, от всей души, со всей силы!
МИХАИЛ. Отлично, истерика кончилась. Сколько сил растрачено напрасно. (Ставит Тоню на пол.)
ТОНЯ. Куда! Не ставь меня на пол, верни обратно!
МИХАИЛ. Не, дальше – сами.
ТОНЯ. Обалдеть, гора мышц и мяса, высшее образование, хоть и заочное, может, даже и красавец, если постричь и побрить, а ведёшь себя, как шкет из подворотни. (Смеясь, передразнивает.) Ты – сильная… дождёшься, милая, обязательно дождёшься…
МИХАИЛ (смеясь). Урод… выползок… одни маты остались…
ТОНЯ (смеясь). И ржёт ведь, придурок.
МИХАИЛ (смеясь). Сама-то… аж трясёшься, осторожнее, вся не растрясись…
ТОНЯ (хохоча, передразнивает). Я – не мужик, я – егерь…
МИХАИЛ (хохоча, передразнивает). Мне даже не хочется повторяться, какой ты грубиян, хам, и вообще…
ТОНЯ (успокаиваясь). Ну, хорошо, влюбиться в меня ты не можешь, это видно, и не хочешь, что ещё виднее. Ладно. Я не вызываю у тебя даже симпатию. Понятно. Но неужели тебе не хочется просто, тупо сбросить сексуальное напряжение?
МИХАИЛ. Вы слышите себя?
ТОНЯ. Не только слышу, даже понимаю. Почему ты меня не хочешь?
МИХАИЛ. Вам не совестно такое говорить?
ТОНЯ. Блин-банан, я поняла, как ты из меня истерику вышиб, ты обратился ко мне «на ты», я и охрендела, в смысле обомлела. Ладно, по боку лирику, поговорим о главном: почему ты меня не хочешь? Ответь, чёрт побери, мне плевать на тебя, я хочу понять про себя. Ответь, пожалуйста.
МИХАИЛ. С чего вы решили, что я не хочу. Хочу. Но не вас.
ТОНЯ. Фиг с тобой, золотая рыбка, зайдём с другой стороны. Ты хочешь конкретно какую-то женщину, с именем и фамилией?
МИХАИЛ. Если бы я знал её, то сделался бы ей мужем.
ТОНЯ. Отлично. Тогда чуть общее – какие женщины тебе нравятся? Вернее, опиши ту, чьи мужем ты сделался бы. Надо же придумать такое выражение: «чьим мужем сделаться»… это что значит, типа, женщина, я согласен, сделайте меня добровольно?
МИХАИЛ. Физиологически она должна быть адекватна идеальной роженице: неширокие плечи, неузкий таз и неискусственная грудь, где-нибудь третьего размера.
ТОНЯ. Блин-банан, я не хиляю. И что же мне делать?
МИХАИЛ. Со мной – пустой номер, даже если бы совпали параметры. Ждите.
ТОНЯ. Кого?
МИХАИЛ. Не кого, а чего, Антонина Георгиевна, — любви.
ТОНЯ. Ага, значит, ежели любовь, тогда параметры не важны?
МИХАИЛ. Не знаю. Я ещё не любил. Всё, я отдыхаю.
ТОНЯ. Ну, а по-человечески у меня есть шанс, Миша?
МИХАИЛ (укладываясь на лежанку). Ровно ни одного. Супруги должны не права качать, а исполнять свои обязанности. Терпеть друг друга, прощать, надеяться друг на друга, ждать. Выражаясь вашими словами: хотеть. И не только ниже пояса. Всё, интервью по личным вопросам кончено. Блин-банан, трое суток молчала, говорила только по делу и на тебе – понесло, что за детская неожиданность такая с вами приключилась.
ТОНЯ. Я не сразу поняла, что встретила мужчину моей мечты.
МИХАИЛ. Извините, Полетаева здесь нет.
ТОНЯ. Я про тебя, Потапов.
МИХАИЛ. Нет…
ТОНЯ. Да. Но ты меня не бойся. Во-первых, я трезвая и выпить здесь нечего. Во-вторых, я пообщалась с моей мечтой наяву. Резюме: держись от мечты подальше и будет тебе счастье. Подвинься, я лягу с тобой.
МИХАИЛ. Вы за себя отвечаете?
ТОНЯ. Сто процентов. Можно?
МИХАИЛ. Нужно. Вдвоём теплее.
ТОНЯ (укладывается с Михаилом). А ты за себе отвечаешь?
МИХАИЛ. Всегда.
ТОНЯ. То есть, ты абсолютно безопасен для женщины под боком?
МИХАИЛ. Да.
ТОНЯ. Знаешь, как называется безопасный мужчина?
МИХАИЛ. Видимо, презерватив?
ТОНЯ. Да, Потапов, ты – егерь. Ну, обними уже!
МИХАИЛ (обнимая). Куда деваться.
ТОНЯ. Притворяло, ты же умеешь обнимать крепко и нежно, одновременно…
МИХАИЛ. Мы потратили много сил вхолостую, пора утихомириться.
ТОНЯ. Вхолостую, как же… вхолостую тут бы пух и перья летели от согревающего секса… лежим, как старые супруги…
МИХАИЛ. Всё, Тоня, спи.
ТОНЯ (задрёмывая). Если ты ко мне ещё раз обратишься «на ты», я плюну на гарантии, и тупо тебя изнасилую, но замуж за тебя не выйду, а выброшу, как использованный перевязочный материал…
МИХАИЛ (смеясь, передразнивает). Но ты меня не бойся. Во-первых, я трезвая и выпить здесь нечего…
ТОНЯ (смеясь, передразнивает). Супруги должны не права качать, а исполнять свои обязанности…
МИХАИЛ (хохоча, передразнивает). Да, Потапов, ты – егерь. Ну, обними уже!
ТОНЯ (хохоча, передразнивает). Всё, Тоня, спи.
МИХАИЛ (успокоившись). Который час, Антонина Георгиевна?
ТОНЯ (успокоившись). Четвёртые сутки пошли, Михаил Михайлович.
МИХАИЛ и ТОНЯ (вместе). Четвёртые сутки? Да ладно! (Смеются.)

СЦЕНА 28. Дом Михаила. Горница
Потапов ремонтирует лавку. Из спальни выходит Потапова.

ПОТАПОВА. Чур меня, Потапов, чур!
ПОТАПОВ. Да не сдержался смотреть на разваливающееся добро. Разбудил, да?
ПОТАПОВА. Нет, я ещё в спальне. Есть новости?
ПОТАПОВ. По прогнозам к утру метель должна сдохнуть.
ПОТАПОВА. Спасибо, а теперь шагай отсюда.
ПОТАПОВ. Валя! Ёшкин-свет, да что ты устроила нам, уже все сроки вышли психовать, нельзя же так. Может, ты забыла, что я у кардиолога на учёте стою? Так я тебе напоминаю, как сдохну, так сразу ты себя почувствуешь виноватой в моей скоропостижной кончине раньше срока.
ПОТАПОВА. Ужинал?
ПОТАПОВ. Откуда! Стыдно уже перед людьми, шастаю по дворам, ночую, где придётся, так ещё и объедать их, что ли.
ПОТАПОВА. Тебя уже и согнали бы со двора, да я хозяевам рта, небось, не даёшь раскрыть.
ПОТАПОВ. Пусти меня обратно, Валентина Ерофеевна! Валечка…
ПОТАПОВА. Обратно – это как?
ПОТАПОВ. Да хоть так, хоть сяк, лишь бы к себе, а?
ПОТАПОВА. В город не вернусь.
ПОТАПОВ. Да ладно!
ПОТАПОВА. Отрезано.
ПОТАПОВ. А как же цивилизация?
ПОТАПОВА. Что там есть, чего нет здесь? Телевидение? Холодильник? Стиральная машина? Телефон? Здесь всё то же самое, плюс чистый воздух и красота.
ПОТАПОВ. Но там же канализация, Валюха, как же без неё.
ПОТАПОВА. Если я вернулась бы с тобой в город, Миша, канализация стала бы для тебя последним пристанищем.
ПОТАПОВ. Не понял…
ПОТАПОВА. А что тут понимать, где ещё может кончить свой жизненный путь такое говно, как ты?
ПОТАПОВ. Думаешь, деревенский нужник для меня безопаснее?
ПОТАПОВА. Конечно, нести далеко – влом, да и не смоешь бесследно, сколько ещё придётся нюхать…
ПОТАПОВ. Хорошо, я согласен, остаёмся в Хероте.
ПОТАПОВ. Ну, и самое главное. Хочешь со мной остаться, после праздников идём в сельсовет, или как там его теперь называют, и официально разводимся.
ПОТАПОВ. Какая фига тут в кармане, не разберу с налёту. Надо обдумать.
ПОТАПОВА. Плевать мне на твои думалки, я так решила и – всё. Ущучил?
ПОТАПОВ. Деваться некуда. Согласен.
ПОТАПОВА. Сейчас стол накрою.
ПОТАПОВ. Спасибо, Валя. Ты лучше всех.
ПОТАПОВА. Хорошо тебе, есть, с кем сравнивать.
ПОТАПОВ. Да ладно ты, я же так сказал, для убедительности.
ПОТАПОВА. Мишка до беды ремонтировал же лавку, не доделал.
ПОТАПОВ. Так сколько людей и начальства к тебе за эти пять дней переходило и каждый, конечно, норовит первым делом задницу пристроить.
ПОТАПОВА. А вот я не могу сказать, что ты лучше всех. Я даже не могу сказать, что ты хуже всех.
ПОТАПОВ. Ну, это-то понятно, я же всё-таки не совсем уж.
ПОТАПОВА. Просто мне сравнить не с кем. Всё детство на любовь к тебе потратила, всю юность. Ладно, молодость, там, куда ни шло, Мишка родился, ради него ни одного дня жизни не жалко. Думала, на пенсию выйдем, чин-чинарём поживём, так ведь нет, ничего с ним не меняется. Как были пьянки, так и остались. Как были бабы, так и продолжились. Не понимаю, как так, вроде одно семя, одно имя, одна фамилия, даже отчество одно и то же, а каких два разных мужика в одной семье. Ну, и причём здесь гены, я вас спрашиваю, граждане учёные.
ПОТАПОВ. Гены? Не, в нашем роду Ген не было, одни Михаилы.
ПОТАПОВА. Опять кто-то идёт.
ПОТАПОВ. Валь, ты меня при людях-то хоть не опускай, ради бога.

Стук в дверь, входит Рожкина.

РОЖКИНА. К вам можно? Я не одна, здравствуйте,.
ПОТАПОВ. Давай уже, проходите, кто там, не держать же вас на дворе.
РОЖКИНА (в сени). Заходите.

Входят Беленицына и Беленицын.

БЕЛЕНИЦЫН и БЕЛЕНИЦЫНА (наперебой). Здравствуйте. Добрый вечер. Уж извините. Очень захотелось познакомиться.
ПОТАПОВА. Понятно. Раздевайтесь, присаживайтесь.
ПОТАПОВ. А я тут как раз гостевую лавку починил. Разрешите, женщина, за вами поухаживать?
БЕЛЕНИЦЫНА. У меня есть кому. Я – Зинаида. Он – Георгий. Гоша.
ПОТАПОВА. Валентина Ерофеевна. А этот – Мишка. До отчества не дослужился.
ПОТАПОВ. Михаил Михайлович.
БЕЛЕНИЦЫН. Сына вашего так же зовут?
ПОТАПОВА. Так да не так.
РОЖКИНА. Для ясности: это – Зинаида Тихоновна, это – Георгий Андреевич.
ПОТАПОВА. Другое дело. А то взрослые люди, входят к незнакомым людям и — без отчества. Тут вон всякий молодняк галстук нацепит и ну своими отчествами по щекам бить, вроде как уважаемые люди.
БЕЛЕНИЦЫНА. Верно, нас в школе учили уважать не за должность, а за дела.
БЕЛЕНИЦЫН. За поступки.
ПОТАПОВА Давно в посёлке?
БЕЛЕНИЦЫН. Третий день.
ПОТАПОВ. Что ж раньше-то не объявились?
БЕЛЕНИЦЫН. Неловко как-то…
ПОТАПОВ. А сегодня изловчились…
ПОТАПОВА. Помолчи уже, Потапов, не греми погремушкой, утомил.
РОЖКИНА. У Пылаевых остановились. Галина – ученица Зинаиды Тихоновны.
ПОТАПОВА. Так вы балерина, что ли?
БЕЛЕНИЦЫНА. Ну, да.
ПОТАПОВ. Ё-маё, наяву! Всю жизнь мечтал с балериной… познакомиться.
БЕЛЕНИЦЫН. Зинаида, в большей степени, всё же хореограф.
ПОТАПОВ. Да какая разница, всё равно как в телевизоре, ножками – дрыг-дрыг-дрыг-дрыг…
БЕЛЕНИЦЫН. Чувак, фильтруй базар.
ПОТАПОВ. Ущучил, братан, умолкаю.
ПОТАПОВА. Присаживайтесь к столу, покушаем, а там, глядишь, и посумерничаем. Уж простите, гости дорогие, но после десяти вечера я электричество выключаю, больно уж кусается эта лампочка Ильича в день коммунальных выплат.
РОЖКИНА (глядит в окно). Мой Сероштан идёт, с Полетаевым. Прям, бегут. Наверное, новости с кордона…

Входят Сероштан и Полетаев.

СЕРОШТАН. Всё, на кордоне почти утихло, спасатели приступили к работе.
ПОЛЕТАЕВ. Добрый вечер. Похоже, здесь все свои.
РОЖКИНА. Ещё не все. Пять суток под завалом! Они ещё живы!?
СЕРОШТАН. Конечно, солнышко, а как же.
ПОЛЕТАЕВ. Нет-нет, Потапов сильный мужик, местный. Я уверен, они живы.
БЕЛЕНИЦЫНА. Вряд ли.
ПОТАПОВ. Кордон – не бункер, там толком укрыться негде. Разве, что в бане, она там самое прочное строение, в старину делалось. Но крыша-то, крыша сегодняшняя. Кто её там подправлял, латал, менял, нет, не выдержит.
БЕЛЕНИЦЫН. Я надеюсь.
ПОТАПОВА. Не советую. Лучше думать о плохом, и будь, что будет. В конце концов, мне не стыдно за сына, которого я родила и вырастила. Михаил Михайлович Потапов был настоящим егерем и хорошим человеком.
БЕЛЕНИЦЫНА. Антонина Георгиевна Беленицына была превосходным врачом и хорошим человеком.
ПОЛЕТАЕВ. Да что такое вы говорите! Надо верить!
СЕРОШТАН. Я согласен с Борей…
РОЖКИНА. Нет, правда, нельзя же отпевать, если не знаешь наверняка.
БЕЛЕНИЦЫНА. Можно не только отпевать, можно и оттанцевать. А нет ли в доме какой музыки?
ПОТАПОВА. Как нет, когда хозяин дома сын такого разгуляя, как этот. Сейчас. (Выносит из кладовки баян в кофре.) А ну, Мишаня, тряхни стариной, вспомни молодость. Врежь по кнопочкам, чтоб душа развернулась и чтоб, хрен с ней, обратно больше не сворачивалась.
ПОТАПОВ (достав баян). Балерина – под баян? Лажа какая-то…
БЕЛЕНИЦЫН. Вообще-то, Зина всю жизнь проработала в Государственном Академическом ансамбле песни и пляски «Любаньские зори».
ПОТАПОВА. Ишь ты! Вот это круто. Я думала, она там в оперном театре па-де-де наяривает, а она, гля, наш человек. Чего врежем?
БЕЛЕНИЦЫНА. Если пол выдержит, то можно и топотушки забацать.
РОЖКИНА. Очуметь…
СЕРОШТАН. Лично я не врубаюсь.
ПОЛЕТАЕВ. Пурга какая-то…
БЕЛЕНИЦЫН. Пурга, малышок, возникает в равнинных безлесных местностях, а тут вокруг лес. Так что, никакой пурги здесь нет и быть не может.
БЕЛЕНИЦЫНА. Гога, готов присоединиться?
БЕЛЕНИЦЫН. Быть выкаблучиваться, не-то уведёт гармонист из-под носа такую аппетитную раскрасавку.
ПОТАПОВА. Не поели толком. Ну, да ладно, ещё наедимся. Думай о худшем, живи лучшим, как хочешь проживай, как можешь помирай. Иль мы не русские люди? Ярь, гармонист, наяривай! «Ай, ту-ту, ту-ту, ту-ту, Не вари кашку круту, Вари жиденькую Молочненькую Куму поминать: — А где кума? — А где кума? — За ворота ушла. — А где ворота? — Вода унесла. — А где вода? — За горы ушла. — А где гора? — Черви выточили. — А где черви? — Гуси выклевали. — А где гуси? — Во тростник ушли. — А где тростник? — Девки выломали. — А где девки? — За мужья ушли. — А где мужья? — На войну ушли. — А где война? — Война выгорела. — А где пепелок? — Унёс ветерок. — А где ветерок? — Улетел на восток. — А где восток? — Там, где солнышко встаёт».
ПОТАПОВ. Вспомнила. Лучше поновей, да? Естудэй или Мишел?
ПОТАПОВА. Сороковую симфонию Моцарта. Слабо?
БЕЛЕНИЦЫНА. Импровизация?
БЕЛЕНИЦЫН. Запросто.

СЦЕНА 29. Кордон. Баня
Измождённые Тоня и Михаил – на лежанке, обнявшись.

ТОНЯ. Миша, ты жив?
МИХАИЛ. Не знаю. А ты?
ТОНЯ. Как скажешь.
МИХАИЛ. Жива.
ТОНЯ. Когда мы отсюда выберемся, будем дружить.
МИХАИЛ. Нет.
ТОНЯ. Почему?
МИХАИЛ. Ещё чуток и я в тебя влюблюсь. Понятно, жениться придётся. Не хочу добровольно гробить свою жизнь. Когда и так уже в гробу, в снежном.
ТОНЯ (улыбается). Не надо, не смеши. И не влюбляйся. Оставайся в мечтах.
МИХАИЛ. А что делать, говорят, жертва часто влюбляется в своего мучителя.
ТОНЯ. Так это ты – жертва, что ли.
МИХАИЛ. Не ты же. Тебе хорошо. За тобой ухаживают, тебя обнимают, с тобой общаются ласково. А ты меня только шпыняешь, обзываешь…
ТОНЯ. Пошёл ты.
МИХАИЛ. Сама иди.
ТОНЯ. Тихо. Звук новый… нет?
МИХАИЛ. Нет.
ТОНЯ. Нет. Мы ещё долго протянем?
МИХАИЛ. Не думаю. Хотя ты же доктор.
ТОНЯ. А ты егерь.
МИХАИЛ. Был.
ТОНЯ. И я была.
МИХАИЛ. Нас больше нет.
ТОНЯ. Жаль, так и не смогли себя заставить слиться в любовном экстазе.
МИХАИЛ. В смысле, трахнуться?
ТОНЯ. Да, простота ты моя ненаглядная.
МИХАИЛ (смеясь). Глаза бы твои меня не видели…
ТОНЯ (смеясь). А твои – меня…
МИХАИЛ (успокаиваясь). Всё, посмеялись и будет.
ТОНЯ (успокаиваясь). Ничего больше не будет.
МИХАИЛ. Хорошо. Никаких проблем. Без вопросов. И нервы в порядке.
ТОНЯ. Меня вопрос мучит. Ты мог бы переехать в город? Не со мной, а вообще.
МИХАИЛ. Мог бы, но без тебя не поехал бы, смысла нет. Ну, или другой-какой любимой женщины.
ТОНЯ. Смог бы обойтись без своего леса?
МИХАИЛ. Конечно. Лес , он как бог, бесконечный и могучий. Он в людях не нуждается. А я – человек, я хочу, чтобы во мне нуждались. Иначе незачем жить.
ТОНЯ. Звук какой-то?
МИХАИЛ. Кажется.
ТОНЯ. Вижу, как родители мои танцуют. Представляешь? Вот не думала, что их увижу напоследок…
МИХАИЛ. Моя мамка тоже танцорка от бога, так выдавала – каблуки разлетались. А папка на баяне наяривал. Мамка наша женщина важная, а поёт голосом высоким, тонюсеньким, поливает рулады под папкину музыку. Так и вижу их, молодым, как наяву.
ТОНЯ. Вдруг откопают.
МИХАИЛ. Пусть.
ТОНЯ. А мне уже не хочется.
МИХАИЛ. Согласен.
ТОНЯ. Не могу больше, засыпаю.
МИХАИЛ. Я тоже. Наверное, больше не проснёмся.
ТОНЯ. Целоваться же не будем.
МИХАИЛ. Да ну, как-то пошло…
ТОНЯ. Да. Интересно, какой ты без бороды, и стриженый? Прощай, мечта моя.
МИХАИЛ. Тёплого сна, Тоня. Прощай.

СЦЕНА 30. Квартира Беленицыных. Гостиная
Тоня лежит на диване. Рядом сидит Рожкина.

РОЖКИНА. Сейчас Полетаев придёт, он уже подъезжает. Так и будешь молчать? Тоня, что происходит? Ну, не хочешь разговаривать, не надо. Я вообще могу уйти, если на то пошло.

Звонок в дверь.

Звонят. Если ты никого не ждёшь, то это Сева. Тьфу ты, ё-маё, Беленицына, это же твой дом, мне, что ли, прикажешь открывать! Да ладно, мне нетрудно. (Идёт в прихожую.) Кто там? (Открывает дверь.) Проходи.

Входит Полетаев.

ПОЛЕТАЕВ. Где?
РОЖКИНА (кивнув в гостиную). Ну, вы тут без меня. Тоня, не забудь передать от меня поздравления родителя. Прикинь, Сева, её старики опять расписались. Созвонимся, меня муж ждёт. (Уходит.)
ПОЛЕТАЕВ (проходит в гостиную). Привет. Как ты? Тонь, здравствуй. Что за дела, Антонина. Ну, ты хоть слово скажи. Мы же не дети. Не будешь ведь всю оставшуюся жизнь отмалчиваться, золотко. Никуда не выходишь, ни с кем не говоришь. Ладно, поговорю один. Я развёлся. Завтра могу идти получать свидетельство о расторжении. Сразу подавать заявление на регистрацию, конечно, неприлично как-то, но особенно тянуть, мне кажется, необязательно. Что думаешь? Нет, если ты передумала, так и скажи. Ну, хоть напиши, что ли! Мне же жить надо как-то, Тоня. С тобой ли, без тебя, но жить. Хорошо, я готов обождать. Сколько? Не знаешь. Что ж. В конце концов, я ни в чём перед тобой не виноват и по большому счёту не заслуживаю такого отношения к себе. Я тебе не сопляк, Антонина, не проходимец и не какой-нибудь простой мужичок из общественного транспорта, я – Полетаев, от меня в какой-то, и немалой, степени зависит судьба десятков тысяч жителей нашего города, а я тут непонятно чего делаю, неизвестно чего выпрашиваю. Всё, больше я не сделаю к тебе ни шагу. Захочешь – позвонишь. Другой у меня покуда нет, так что, в любое время – милости просим. Только не забудь предварительно позвонить, что бы я был на месте. До свидания. (Уходит.)

Тоня поднимается с дивана, подходит к окну, глядит в небо.

СЦЕНА 31. Дом Михаила. Горница
Сероштан и Рожкина сидят за столом. Михаил лежит на диване.

СЕРОШТАН. Михаил Михайлович, ты знаешь, как я к тебе отношусь, — с уважением, извини, с любовью даже. Мы с тобой мужики, охотились вместе, рыбалили, выпивали, на одни звёзды сквозь проблемы глядели. Поэтому должен тебя предупредить. Я, знаешь ли, с понедельника ухожу из нашей отрасли. Меня пригласили в аппарат губернатора служить. А там – другие круги, другое общение, другие охоты с рыбалками. Свои, мягко говоря, кордоны.
РОЖКИНА. Молчит. Не хочет разговаривать.
СЕРОШТАН. Не встревай! Михаил, Полетаева я знаю давно и хорошо. Он – не я, людей топчет, как конь траву, не задумываясь. Не вставай у него на пути. Антонина, конечно, эффектная тётка, но не твоего поля ягода, уж извини. Да ладно, если бы у тебя с ней чуть раньше завязалось, чем у Полетаева. Он ведь предложение ей сделал, она его приняла! Соображаешь, какой удар по гордыне ты ему нанесёшь, если она уйдёт к тебе?
РОЖКИНА. Дай, я скажу. Никто лучше меня не знает Тоню. Она не такая уж белая и пушистая, как кажется. А что, если она уже была замужем? А что, если она была банальной шлюхой? А что, если у неё есть ребёнок, которого она по малолетке в детдом сдала, как пустую тару?
СЕРОШТАН. Да ладно…
РОЖКИНА. Я считаю, мы можем быть, кем угодно, какими угодно, зачем угодно, десять раз расписаться, двадцать развестись, но пару себе надо искать в своём кругу, на своём уровне. Ты понял, леший? Ищи лешачиху, или что тут у вас, в Хероте водится, женись, плодись и размножайся на радость демографической обстановке родной Любчанской области. Всё, ликбез окончен, Сероштан, — за мной. (Уходит.)
СЕРОШТАН. Бывай, Потапов. Прости меня за мою сумасбродную бабу, но что поделаешь – жена. Пока, во всяком случае. Я слышал, твои родители развелись? Надо же, столько лет вместе. Но по сути Ирина Семёновна права. Бывай, Миша. (Уходит.)

Михаил поднимается, подходит к окну, смотрит в небо.

СЦЕНА 32. Дом Михаила. Крыльцо
Сероштан и Рожкина выходят из дома, идут к калитке.

СЕРОШТАН. Чего ты такого наплела про Беленицыну?
РОЖКИНА. А ты про месть Полетаева?
СЕРОШТАН. Ну, ты же просила нагнать страху.
РОЖКИНА. Этих двоих, похоже, не напугать.
СЕРОШТАН. И бог с ними, пусть живут. А Полетаева я сам, пожалуй, прихлопну, он теперь подо мной. Ох, есть у меня к нему претензия… есть.
РОЖКИНА. Я – не я, если я Тоньку с егерем не рассорю.
СЕРОШТАН. Зачем…
РОЖКИНА. Чтоб жизнь мёдом не казалась.

СЦЕНА 33. Квартира Беленицыных. Прихожая
Звонок в дверь. Беленицын открывает дверь. На пороге – Михаил. Из гостиной выходит Беленицына.

БЕЛЕНИЦЫН. А Тони у нас нет, у неё своя квартира. Адрес, извините, не даём.
БЕЛЕНИЦЫНА. Её и в городе-то нет.
БЕЛЕНИЦЫН. Зина!
БЕЛЕНИЦЫНА. Не ори. Нечего хорошему человеку мозги пудрить.
БЕЛЕНИЦЫН. Я не намерен выяснять отношения дочери вместо неё.
БЕЛЕНИЦЫНА. А никто не намерен. Просто она вчера позвонила и сказала, что уезжает в санаторий, в Крым, но координаты не оставила. Извини, парень.

Михаил уходит.

БЕЛЕНИЦЫН (закрыв дверь). Жалко. Классный мужик.
БЕЛЕНИЦЫНА. Не то слово. Вообще нет слов.

СЦЕНА 34. Дом Михаила. Двор
Потапов ладит забор. В калитку входит Тоня.

ПОТАПОВ. О, какие люди! Мать, погляди, кто у нас!

Из дому выходит Потапова.

ПОТАПОВА. Антонина! А Мишки нет, он купил горячую путёвку и укатил куда-то в Азию.
ПОТАПОВ. Валя, не позорься перед образованным человеком. Не горячую путёвку, а горящую, и не в Азию, а в Африку. Куда ж ты, Тоня!

Тоня уходит.

ПОТАПОВ. Приехала за триста километров, заглянула и – прочь.
ПОТАПОВА. Как наш, никакого интереса ни к чему, ни полслова, тень человека.
ПОТАПОВ. Жуть какая-то. Чего они так маются…
ПОТАПОВА. Сейчас вернётся, точно говорю. Попросит, чтобы на кордон отвезли. Так что, давай-ка, бросай изображать, что занят делом, бери транспорт и, без лишних расспросов, доставь девушку по адресу. Хотя нет, у тебя, Потапов, деликатности, как у медведя, ни на грамм. Я сама отвезу.

Входит Тоня.

ПОТАПОВ. Ишь ты, вернулась…
ПОТАПОВА. Я же говорила.

СЦЕНА 35. Кордон. Баня
Тоня сидит на полке. Входит Михаил.

ТОНЯ. Ты же в Африке.
МИХАИЛ. Ты в Крыму.
ТОНЯ. Меня твоя мама привезла сюда. Уехала, сказала, завтра заберёт. Так ты меня искал?
МИХАИЛ. Я? Тебя? Да ни за что.
ТОНЯ. Как ты меня достал…
МИХАИЛ. Куда мне до тебя.
ТОНЯ. А я баню зарядила. Так замёрзла! Только зажечь нечем.
МИХАИЛ. Спички есть у меня.
ТОНЯ. Миша, я с ума схожу по тебе.
МИХАИЛ. А я уже сошёл. Так что, зажигаем?
ТОНЯ. Жги. Я так тебя люблю…
МИХАИЛ. Родная… жена моя…

СЦЕНА 36. Тоня и Михаил

ТОНЯ. В отдел ЗАГСа Центрального района города Любчанска Любчанской области. Сообщаем о себе следующие сведения… Стоп-стоп-стоп… что-то знакомое… блин-банан, Потапов! Мы же пришли разводиться, а ты мне, что подсовываешь — бланк заявления о регистрации.
МИХАИЛ. Да не бланк я тебе подсовываю, а себя. Вспомнилось всё… и так расхотелось разводиться… аж жуть.
ТОНЯ. Я так вообще отказывалась сюда идти.
МИХАИЛ. Ага, отказывалась она. Тогда что я здесь делаю?
ТОНЯ. То есть, ты хочешь сказать, что развод – это моя инициатива?
МИХАИЛ. Не моя же.
ТОНЯ. Ну, где дают такое упёртое животное…
МИХАИЛ. На себя посмотри, тоже мне, идеал гуманизма. Не хочешь разводиться – пожалуйста, я не настаиваю, но жить с тобой я отказываюсь.
ТОНЯ. Что? Как? Отказываешься?
МИХАИЛ. Напрочь.
ТОНЯ. Нет, вы только послушайте его: разводиться не обязательно, но жить со мной он отказывается.
МИХАИЛ. Ты опять меня не слышишь. Я чёрным по белому сказал, что отказываюсь жить с тобой в городе.
ТОНЯ. Про город ты не говорил.
МИХАИЛ. Что ты вечно из меня идиота делаешь? Как я могу отказаться от жизни с тобой вообще? У тебя ум есть, нет? Я точно помню, что сказал, мол, отказываюсь жить с тобой в городе.. Я не мог не упомянуть о месте проживания, это же очевидно.
ТОНЯ. Это ты из меня делаешь дурочку. Ты не сказал про город!
МИХАИЛ. Не лечите меня, доктор, а лучше собирайте вещи, мы переезжаем жить на кордон. Окончательно. Пойдём отсюда.
ТОНЯ. Опять он приказывает! Я тоже имею право на обсуждение…
МИХАИЛ Ей бы только права качать, а все обязанности на мне…
ТОНЯ. Ты хочешь развестись!? Пожалуйста, пока не ушли.
МИХАИЛ. Не доставай меня, не-то точно разведусь.
ТОНЯ. А я тебе больше не дам развод, мне одного раза хватило.
МИХАИЛ. А мне понравилось, будет, что на пенсии вспомнить. Этакая бракоразводная любовь.
ТОНЯ. Не, ну, ты подумай, опять за ним последнее слово осталось, а какой был молчун, одно удовольствие было послушать…
МИХАИЛ. Нет, дорогая, тебе другое приятнее было послушать. Напомнить?
ТОНЯ. Ну-ка, ну-ка?
МИХАИЛ. Заявление о заключении брака. Подтверждаем. Подтверждаем?
ТОНЯ и МИХАИЛ (вместе). Подтверждаем взаимное добровольное согласие на заключение брака и отсутствие обстоятельств, препятствующих заключению брака, указанных в статье 14 Семейного кодекса Российской Федерации.