Скажи мне, Диоген

 пьеса

 

Действующие лица:

 

 

Диоген           философ

Пигмалион   скульптор

Галатея         возлюбленная Пигмалиона

Эротия          гетера

Зевс   

Гера              боги Олимпа

Эрос  

Хронос

Акербас         правитель города

Воин

Неокл             ростовщик

Эпикур          молодой философ

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ I

 

 

(На сцене античные руины с дорическими колоннами. В центре незаконченная мраморная статуя. У края сцены  большая бочка (пифос), в трещинах, с отбитым краем горловины, лежащая на боку. В глубине сцены макет горы Олимп.  Облако-платформа опоясывает вершину горы Олимп. Пигмалион стучит по зубилу молотком, обрабатывает статую. Из пифоса  торчит голова Диогена, наблюдающего за работой скульптора.)

 

Пигмалион      — Послушай, Диоген, сдается мне, что под резцом   живое

                                тело я ощущаю… вот дышит грудь, и где-то в глубине биенье сердца…

 

Диоген              — Богам то ведомо… работой утомлён, однако, ты, ваятель… Испей вина,

                              Пигмалион.

 

Пигмалион      — Да нет же, нет! Работа мне приятна и легка, как будто я из каменного

                                  плена освобождаю юную богиню. Я Галатеей назову её.

 

Диоген            — То, что ты делаешь, прекрасно. Не бог ли начал за тебя творить? Мне

   обликом она напоминает ту юную рабыню, что изваял ты по заказу Акербаса.

 

Пигмалион (со вздохом)   — Рабыня та, как птичка в клетке у злобного тирана.

 

Диоген             — Я помню её имя нежное — Элина, и как она стыдливо трепетала,                                 когда    ты сбрасывал с неё одежды. Любовью ты наполнен как сосуд вином.

Когда соединяются любовь и мастерство, предвижу я  создание шедевра.

 

Пигмалион (пылко)      — Тогда творить я буду идеал любви!..

 

Диоген (ухмыляясь)    — Твори, творец! Что толку в мраморном  холодном изваяньи?

                 Она отрада лишь для глаза. Услада плотская в стихии наслаждения.

(С этими словами Диоген вылезает из пифоса и вытаскивает за собой растрёпанную женщину)

  Взгляни, в узилище моём,  с Эротией провёл чудесно время  в  утехах  

   сладостных любви.

 

Пигмалион           — Но это же гетера!..

 

Диоген                  — Что из того? По мне так лучше уж обжитый дом, в котором жили 

многие,  от этого он лишь уютней.

 

Пигмалион           —  Похоже, в этом доме ты слишком задержался, стихией  сладострастия

объятый. Как видно  от гетеры домогался проявленья таких   достоинств, которых сам не стоишь.  Затмишь, пожалуй, талантом похотливца ты самого себя в обличье мудреца. 

 

Диоген                 —  Одно другому — не помеха, скорее — вдохновенье. Когда зов

сладострастия стихает — тогда раздумье наступает, оно — путеводитель к  мудрости.

 

Пигмалион           —  На том  прослыл ты мудрецом? 

 

Диоген                       — Нет, не на том. Придумываю  новые я мысли — глупцы распространяют их. Попробуй следовать ты моему примеру.

 

Пигмалион               — Но все таланты, как вместишь в себя?! У каждого своё

                                         предназначенье.

 

Диоген                       — Ну, разумеется, но состоит оно для всех и каждого из нас  в

     деянии  разумном.  И в этом мы с тобою —  побратимы.

    Искусство  философии    сродни  и тоже занято  исследованием истин.

 

Пигмалион                — Но выше что?

 

Диоген                       — Вопрос неправомерен. Не состязается боец кулачный с олимпийским  

                                        скороходом. И каждого из них венчает свой венок лаврóвый.

 

Пигмалион                — Зато судьба одна — жизнь коротка атлета. Здоровье их   как  плащ

                                         изношенный, рядном   сквозящий.  

 

Диоген                    — Сократ подметил это.  Я от себя добавлю — а слава их так преходяща!

                                Венок лаврóвый, главу атлета  венчающий  сегодня, ощипан будет завтра

                                для похлёбки чечевичной.

 

Пигмалион           — Но есть различие меж нами: держу в руках я молот и резец, так   

 отсекаю    ими  в глыбе мрамора излишки, чтобы извлечь сокрытый в камне     идеал искусства. А ты,  мудрец из бочки, повсюду бродишь со светильником  зажжённым. Что ищешь ты при свете дня?

 

Диоген                — Я – Человек, который  ищет  Человека среди людей.

 

Пигмалион         — И ты его нашёл?       

 

Диоген                         — Да нет пока…

 

Пигмалион         — Оставь светильник свой! Мне кажется, твоё предназначенье сродни

ваятелю; жизнь рассекая не молотом, но мыслью, так извлечёшь и смысл сокрытый в ней.

 

Диоген                     — Я  постигаю  жизнисмысл, сравним он с бездной мирозданья. И чтоб

    постичь его — пожалуй, вровень надо стать с богами. Как смертному

    об    этом помышлять?!..

                          …Однако не слишком ли усердно взялся молотом  крушить каррарский мрамор!.. Постой!.. Сдаётся      тоже мне, что изваянье оживает…, иль это показалось?.. А, впрочем, почему и нет, ведь ты вложил в скульптуру своё сердце…, в  холодном мраморе оно стучит.Твоё творенье совершенно, ведь ничего нельзя уж лишнего отсечь.                 

 

Пигмалион          — Твои слова заказчику бы в уши — так мигом развязал бы он мошну, но во дворец тебя, изгнанника, не пустит стража.  Оценку же моей работе волен дать любой — плебей,    патриций иль  властитель. Хотя оценка их разноречива — её же  называют мнением народным… Порою ястреба оно щадит,     цыплёнка же      карает.

 

Диоген                  — Будь терпелив, художник. Сужденья  глупые  у всякого бывают,  только

                                 умный не высказывает их. Но в случае любом — признания искусство

                                страждет, а    мудрости пристойно проявленье.                             

 

Пигмалион        —  По мне, так — мнение одного лишь умного дороже  мнений тысяч

                                   дураков.

 

Диоген                — Вот именно, его-то и ищу я с фонарём   зажжённым, но так и не нашёл.

 

Пигмалион         —  Как видно — ищешь равного себе, однако же — тебя безумцем                                    

 все считают. Ведь можно быть великим по уму, а по душе презренным. Не с фонарём, а зовом сердца ищи среди людей ты Человека… Любви, и только ей,  откроют люди свои  души.

 

Диоген                 — И это верно! Признаться,  утомился я таскаться по Элладе, выискивая

                                  того, кого искать  так тщетно на земле.

                                      Друг мой, философом  рождён я быть. Снимаю я таинственный покров

                                с Природы, судеб  государств и помыслов богов.

 

Пигмалион        — Уж больно лихо, Диоген!.. Как занесло тебя!..Умерь тщеславия  ты  пыл!

Что толку от   того,  что ты — философ? Что мысль рождённая, так в бочке и умрёт, а горожане любого нищего берут на пропитанье, философа ж обходят стороной.

 

Диоген               — Ещё бы! Из них ведь каждый знает, что может нищим стать, слепым,

         глухим, горбатым, но стать философом —  не сможет никогда.

 

Эротия (наливает вино, протягивает чашу Диогену)   — На, пей вино, пока не стал ты тем и этим.

Пожалуй, прав Пигмалион: бродячею собакой кличут Диогена, и бросить каждый норовит тот камень, что у него за пазухой упрятан.

 

Диоген                       — И это верно! Но  всякий раз  я возвращался к тем, кто продавал меня.

                           И  вот такого  преданного пса обходят стороной с опаской.

 

Эротия                       — Не ведают они —  какой породы  ты собака — злой иль доброй?

 

Диоген                       — Когда я  сыт —  подобен я мальтийской ласковой собачке, когда же голоден  — свирепый  я молосский пёс.

                       

Эротия           —  Похоже, голоден всегда  и потому готов ты  хваткою собачьей вцепиться  в каждого, кто  проявляет спесь, тщеславие иль глупость. Но их не счесть. Так высекаешь в людских ты душах   искры гнева… Дождёшься, когда  однажды люди скатят в пропасть твою бочку.  

 

Диоген           — Ну, что ж, тогда и мы с тобой, Эротия, немножко полетаем.

 

Эротия          — Ну, нет, летай уж лучше без меня!

 

Диоген (насмешливо)    — Кто клялся мне в любви до гроба?..

 

Эротия          — Тебе примнилось это,  сатир ты козлоногий.

 

Диоген           — Ну вот, опять упрёки, оскорбленья… Когда угомонишься? Печален дом, в котором петух молчит, а курица кудахчет.    Недаром говорят, что женщина куриный ум имеет.

 

Эротия               — А кто так говорит — ума и вовсе не имеет. Такие нежности  мне в бочке изливал!  Когда же был лжецом: тогда или сейчас?..

 

Диоген           — То Эрос, страсти бог, меня  попутал. По правде говоря — хватило же  ума сократовой жене Ксантиппе философа помоями облить, «любовь» тем самым выражая. Такое безрассудство  умом куриным лишь можно оправдать. Хватило и его, однако, чтобкурица  злым   коршуном оборотилась.

 

Эротия             — Тебя послушать, — так все мужи Эллады — вместилище высокого ума, а

женщинам его, как видно, не досталось. Куда смотрели боги, когда умом    земных всех тварей оделяли?

 

Диоген           — Всё дело в том, что боги на Олимпе, в тот день, хватив нектара лишку, вложили женщинам, потехи ради, куриного умишку.

 

Эротия          — Такое говоришь, что боги не потерпят.

 

Диоген           — Я точно знаю: подбил на это вечно пьяный Вакх, проказник. У олимпийцев, что ни день, то праздник.

 

Эротия            — Ты не к добру распелся, как петух, … поносишь олимпийцев! В отмщенье боги разума тебя лишат, чтоб хвост не распускал павлиний. Тогда любви моей не домогайся…, помои изолью на голову твою!

 

Диоген            — Не будем ссориться. Полезем лучше в мою обитель, забвению любви там предадимся. А это — лучший способ к примиренью. Поверь мне, старому сатиру.

 

Эротия (ворчливо) — Твоя  растрескавшаяся бочка порядком протекает, а  дождь вот-вот                                         пойдёт.

 

Диоген           — Эротия, зачем  моё жилище  оскверняешь, когда ты благородный пифос презренной бочкой называешь?  Ведь в бочке огурцы солят, а пифос  есть  хранилище оливкового масла,  вина, зерна…

 

Эротия (подхватывая, с издевкой)   — Ага,  твоих мощей, завёрнутых в изодранный хитон, да горсть мозгов  дурацких в безумной голове, она сполна вмещает.

 

Диоген           —   О, Эротия, твой  язычок язвительный подобен  острому кинжалу.  Он ранит и того, кто пользуется им неосторожно.          Будь осмотрительна  всегда… Налей-ка лучше мне вина.

 

Эротия   (наливая ему вино в чашу)        —  Но я права. Как не признать тебя в подобии  твоём известном всей Элладе.

 

Диоген (отпив вина)    — Ну, что ж…, яэто принимаю…,

( принимая  горделивую позу, жестом руки проводит по всей фигуре) … так  редко совпадает  ум превосходный с  обликом  прекрасным.

 

Эротия        — Ну как же! Лепить с тебя бы Аполлона…, как до сих пор  Пигмалион не        догадался. 

( Отставив чашу,  Диоген  смотрит вверх, приставив ладонь козырьком ко лбу)

 

Эротия          —  Ну, что ты  высмотрел  там, в небесах,  подслеповатыми глазами?

 

Диоген            —  Глаза мне заменяет разум.

Эротия           — Так что познал ты разумом своим?

 

Диоген           — Я разумом познал, что в небесах —  огонь, вода и воздух там в единстве… Но  не нашёл пока ответа на вопрос:  послушно ль воле то богов иль  сами боги им подвластны?..

 

Эротия   (в испуге давится глотком вина)  — Чтоб твой язык прилип к гортани! 

                          Разгневаешь богов, уж лучше берегись!                       

 

 Диоген (протягивая чашу)     — Налей ещё, тогда готов я буду хоть с Зевсом спорить…

 

Эротия (испуганно)    —  Вот молния тебя испепелит!.. (склоняясь, припадает на колени)

О, пощадите его боги! Не ведает безумец, что  он говорит.

                                                              

Диоген (насмешливо)     — Как неприлична твоя поза! Не думаешь ли ты, что похотливый

Вакх уже расположился сзади, готовый оседлать тебя.

 

Эротия  (растерянно оборачиваясь))   —  Ой, неужели?!.

 

 Диоген  (давится смехом)     —  Невидим он, но где веселье — там всё кругом полно

присутствием его…  Вино где льётся — Вакх  непременно    будет.

 

Эротия (поспешно поднимаясь) — Ну, нет, кощунствуй здесь уж без  меня!.. С богами

                                                           шутки плохи!

 

Диоген               — Простят…, для них ведь человек — животное, которое смеётся.

                                               (Эротия уходит)

                                          Не уходи, Эротия!

                          (Пытается её удержать, но спотыкается и падает)

 

Эротия             — Ну, вот, не видишь то, что под ногами, а силишься

                           познать, что в небесах?                 (Убегает за кулисы. )

 

Диоген   (ковыляет за нею)        —  Постой, постой!.. Эротия!..

 

Пигмалион (оставляет работу, прикладывает голову к груди статуи)

— Иль я схожу с ума? Струится жизни ток по телу, отчётливо  биенье     сердца… Она вот-вот проснётся… Очнись же, Галатея!..

(Воздевает руки к небу. Звучит кифара. На Олимпе разливается сияние. Облако освещается. На  возвышении, в окружении богов, возлежит Гера. Звучат песнопения. Снизу доносятся  мольбы Пигмалиона:)

— О, Боги всемогущие! Вас я заклинаю! Вдохните жизнь в моё творенье и сделайте подругой жизни!

(Звуки кифары и песнопения обрываются)

 

Гера (капризно)          — Ну, только мы настроили кифару, а тут ваятель  воет. Что надобно ему?                 

                                                                  (К краю облака подходит божок с рупором)

 

Божок                        — Что надобно тебе, ваятель? Почто тревожишь просьбами Олимп?

 

Пигмалион               — Достиг высот я совершенства в своём искусстве… равного мне нет…

 

Божок (перебивая)      — Ближе к делу!

 

 Пигмалион              — Вдохните жизнь в моё творенье  и статую  богини Геры для храма                                           изваяю я.

 

Божок (сурово)       — С Олимпом торги неуместны! Почти за честь создать

изображение великой Геры.

 

Пигмалион                — Молчу смиренно. Просьбу ж доложите, иначе объявляю

                  голодовку и в ночь на полнолунье я умру.

 

 Божок   (обращаясь к Гере)   — Он  умереть   собрался, если не исполним  Пигмалиона

    дерзкой просьбы.

 

Гера (томно)                 — Душа его возвышенна, чиста, и не отягчена греховными делами… В

Аид его принять я не могу, но здесь он будет докучать мольбами… А, впрочем, что в досье?

 

Божок (листает большую книгу) — Греховных дел не числится за ним, греховные  лишь были 

   помышленья…

 

Гера (задумчиво)       — Карать, иль миловать?  — вот в чём вопрос. Он вечный для богов.

Ну, что ж, забавно будет, коль мы даруем камню жизнь. Пусть тешится ваятель, потом сполна заплатит…

 

Божок (в рупор)          — Трудись, ваятель, пой хвалу богам!.. Творение должно быть  

совершенным, тогда и жизнь вдохнём в него. Ещё сказала Гера так: «Бери, что просишь, но плати сполна».

 

 Пигмалион              — Последнее мне непонятно изреченье…

 

Божок (доверительно)   — У всякой женщины свои причуды… Тут, на Олимпе —  рабыня

женщина или богиня — душа её загадочна, темна, и    повинуется лишь собственным капризам. К тому ж таков удел богов — творить добро, в ответ же слышать лишь дурное. Но за своё ожившее творение в ответе сам же будешь. Толкуй, пожалуй, так ты Геры изреченье.

 

Пигмалион             — Благодарю, о, милостивые боги! Мне вдохновенье наполняет душу!   

                                                           (Бросается к статуе с молотком и зубилом)                   

                                    Творение должно быть совершенным!

 

Диоген (появляясь)       — Умерь свой пыл, приятель, так сгоряча что-либо  ненароком

       отобьёшь…, уродство в красоту не обратишь потом.

 

Пигмалион                  —  Повремени с советами, с богами я общался… Мне

покровительство обещано от них.

 

Диоген                          — Пусть кинут лучше пару драхм.

 

Пигмалион                  — О, не будь столь дерзок, Диоген! Ведь с карой боги не замедлят.

 

Диоген                         — Мудрецы  — друзья богов. А у друзей считается всё общим.

       Так вот, прошу немного  — пару драхм всего…

 

(Протягивает  руку. С  Олимпа  льётся струйка. Диоген  проворно отскакивает в сторону.)

 

     … Божок какой-то хулиганит… Я ж говорил: у них всё так, как у людей… нектар лишь пьют, мы ж пьём вино… Коль боги — скопидомы, попробую просить  у статуи  холодной подаянье.

                           (обращается к статуе Галатеи)

О, дева юная, подай на пропитанье!

(Галатея, незаметно для занятого работой Пигмалиона, показывает Диогену кукиш)

 

Диоген (отшатываясь, озадаченно)       — Однако!..

 

Пигмалион               — Ты спятил, Диоген? Зачем ты просишь  подаяние у статуй?..

 

Диоген                       — Затем, чтоб приучить себя  к отказам.

 

Пигмалион               — Для мудреца ты слишком долго привыкаешь… Что скажешь,

                                        Диоген? Мне кажется, она вот-вот заговорит.

 

Диоген (насмешливо)  — Не дай то бог! А если языком сократовой Ксантиппы,

                          в   конце да с мраморным плевком! Постой, я спрячусь! 

 

Пигмалион               — Ты женщин судишь по своим гетерам. Прекрасное должно быть совершенным. Мне Галатея отдана богами. Что скажешь ты?..

 

Диоген                        — Скажу — попался ты меж двух огней и выбор небольшой: коль сделаешь уродливой её — твоим она и станет наказаньем, красивая же будет  общим достояньем.

 

Пигмалион (озадаченно)     — Вот, ничего себе! Но как же так?..

 

Диоген                          — А ты как думал? Богов тревожа просьбами пустыми, не   ведал ты

сего?.. Теперь ты понял, как простовато ремесло твоё — отсечь всё лишнее. Годится лишь для статуй.

 

Пигмалион (с досадой)  — А ты попробуй… (Протягивает Диогену молоток. ) …болтливы те,

творить кто не умеет… (Диоген берёт его в руку, замахивается. Статуя внезапно отшатывается. Пигмалион перехватывает  руку, отнимает молоток).

Постой! Так натворишь ты дел!.. Мне кажется, она пошевелилась, пока          боролись мы?                  

(Прикладывает руку к статуе)

       Я чувствую — теплеет мрамор… Знать, оживает Галатея!..

(Прикладывает  ухо к груди. Ликующе:)

                             …  А сердце как стучит! Напугана, бедняжка, это точно, как с молотом

ты к ней, безумец, подступил.

(Воздевает руки к небесам)           О, милостивые боги!..

 

 ( Диоген,  тем временем,  рукой ухватывает грудь статуи)

Диоген        — Гляди-ка, грудь её упруга, словно козий мех с вином!

              (Пигмалион его ревниво отталкивает)

Пигмалион       — Прочь, похотливый старец!

 

Диоген          — Однако, ноги Галатеи не вызволил из мраморного плена… поторопись,

ваятель, пока она не ожила.

 

Пигмалион               —  О, да! Закончу мигом я!

(Склоняется к ногам статуи, стучит молотком. )

 

Диоген                   —- Ваяй ваятель, труд подливает масло в лампу жизни.

(украдкой  опять тянется пощупать грудь статуи. Внезапно Галатея сбрасывает руку Диогена, подымает ножку, перекидывает её через плечо склонившегося Пигмалиона, и садится ему на шею. Пигмалион разгибается, воздевает руки к небу.)

                      

Пигмалион             —  Вам слава, милостивые боги!

(Галатея протягивает руку Диогену.)

Галатея                     —  Привет, философ!

Диоген                        — Здравствуй, Галатея.

                          (Пигмалион сгибается и Галатея сходит.)

Пигмалион                 — Свершилось всё по воле Геры! Ты в жёны мне назначена богами.

 

Галатея                      — Назначена? Женой? Слова какие! И что за должность эта у людей?..

 

Диоген                    — Ваятель, работа сделана  лишь вполовину… женился сгоряча на

мраморной ты глыбе, и если  жизнь в неё вдохнули боги, то человеком    она стать ещё должна. А это дело непростое!

 

Пигмалион                — Но Галатея — дар богов. Когда, по-твоему, я должен был жениться?

 

Диоген                      — Ну, как тебе сказать…, — ещё не время в молодых годах, а, в старых                     

                                   — уже поздно.

 

Пигмалион               — Но как же так, ведь под резцом моим прекрасное создание ожилó, и Галатея в жёны отдана мне волею богов.

 

Диоген                        — Не обольщайся! На расстоянии  брак  прекрасен, вблизи же —  

                                     панихида для любви!.. Как видно — поздновато ты хватился.

   Женитьба — дело умное для дурака,   и глупое — для умного.

 

Пигмалион                — Тогда, что делать? Мне помоги, философ!                   

 

Диоген                       — А ты события не торопи.  Пусть  к жизни привыкает.

 

Галатея                      — Что шепчетесь вы там? Мне скучно, джéнтльмены!

 

Диоген                       — Ого! Слетела птичка к нам с небес. И странные названья…

                мороки будет нам сполна, однако!..

 

Галатея (капризно)  — Что истуканами стоите? Я голодна… еду, напитки мне нектарные несите…

Пигмалион (недоумённо)    — Чего?..

 

Диоген                        — Эх, наваял ты дел!..

 (Галатее)

Исполним просьбу вмиг твою.

(достаёт из пифоса  кувшин с вином и кусок сыру)

       Изволь вина откушать…, нектар не держим —  напиток то богов. Вино нектар нам    заменяет.

 

Галатея                     —  Как пьют его?

 

Диоген                       — О, многому тебя учить придётся!.. Пей, как воду пьёт земля, как пьёт трава росу.   А, впрочем, следуй моему примеру.

(Диоген выпивает чашу вина.  Галатея  делает  глоток. Корчит гримасу.)

  

Галатея          — Тьфу, какая гадость!

 

Диоген        — Это точно! Однако же вино себя не сразу проявляет.

(Прикладывает руку к животу Галатеи)                                    

      Теплеет там, внутри?               

(Галатея согласно кивает головой)

      Ослушавшись богов, придумал человек напиток веселящий. Теперь ему завидуют они, поскольку на Олимп вино не поставляем. Довольствуются пусть нектаром. Вино нас побуждает к проявленью чувств и проясняет жизни  смысл.   Ты ж привыкай. Испей ещё…  

            (Галатея  увлекается питием)

     Постой, постой!.. Однако надо меру знать: вино вину творит, безумье порождая… Что  чувствуешь теперь и каковы желанья?

 

Галатея        — Желанье есть — и петь, и танцевать.

 

Диоген           — Прекрасно! Мы этого желаем тоже. Я буду петь, ты — танцевать. Достойную составим пару: сатира старого и юной девы.

(Начинает звучать музыка. Галатея играет на кифаре.  Диоген поначалу издаёт хриплые звуки, напоминающие рёв осла. Затем  понемногу складывает слова)

 

Среди руин античных,  родина моя…  иа-иа-иа!..

            И бочка старая в жилище мне дана…  иа-иа!..

            Пристанище моё и мой приют.. иа!..

            Гетеры в ней создáли мне уют… –иа-иа-иа!..

 

Галатея         — Ой, прекрати скорее!.. Твой рёв ослиный так уши заложил мне… И это есть

    веселье на Земле?!

 

Диоген (смущённо)   — Ну, не совсем уж так… Хотел повеселить тебя я этим… Ты уж прости — такой простак!.. А, может, мы попляшем?.. Плясать «Сиртаки», я — мастак!..

( Звучит музыка танца)

… Ты мне на плечи руку положи… Вот так!..

 (Начинают в замедленном темпе  выполнять па греческого танца. Галатея понемногу подлаживается, при  исполнении их, к партнёру)

 

Диоген           — Мы не одни тут будем… Веселье где — там соберутся люди… Вот и они!..

 

( Появляются люди, включаются в общее веселье. Все присутствующие, обнявшись за плечи, исполняют танец «Сиртаки».  

В разгар веселья неожиданно мелькают вспышки молний, раздаются удары грома. Танцующие в испуге разбегаются. Высвечивается Олимп. На Олимп спускается Зевс с головой быка. На Олимпе возбуждённо-радостное смятение. Приветственные клики: )

 

« О, Зевс великий, богов повелитель! Олимп приветствует тебя, Громовержец ты наш!..»

 

(Зевс, спускаемый на веревке, беспомощно зависает над облаком. Хрипит: «Майна помалу!» Верёвка  резко ослабляется, Зевс падает на четвереньки к ногам возлежащей Геры)

 

Гера            — Явился в скотском ты обличье и скотские дела творил там, на Земле!

Известны нам твои земные похожденья! Похитил ты Европу, плодил полубогов… Скажи, когда остепенишься?..

 

(Зевс тужится снять с себя маску быка. Но это ему не удаётся. Двое богов помогают ему, ухватившись за рога и упираясь ногами в плечи. Маска снимается, и Зевс опрокидывается. Сидя,   трясёт головой.)

 

Зевс                 — Молчи, несносная мегера! Владычица ты тьмы, спускайся

в свой Аид, устрой там пир с тенями грешников. Перечить, Гера, мне не смей!

Я — Зевс или не Зевс?!

(Стучит кулаком. Блеск молнии и удар грома. Олимп окутывает тьма,  все боги никнут.)

 

Зевс (удовлетворённо)   — Вот то-то же… Я всё же — Громовержец!

(На затемнённой сцене появляется испуганно вздрагивающая при раскатах  грома Галатея.)

                От  неё исходит фосфоресцирующий свет)

 

Галатея     — Как страшно в этом мире, когда приходят в столкновенье все силы

мирозданья!

 

(Диоген высовывается из  пифоса, затем вылезает.)

Диоген (восхищённо)  — Какое чудное виденье!.. Богиню вижу я сошедшую с Олимпа!..

 

Галатея         — Затеял кто-то битву в небесах, и чувствую земли я содроганье…     Кто

                             защитит меня? Мне страшно! Диоген!..

 

Диоген           — Когда такое наступает, то знай — затеяли там ссору боги, но скоро   разрешат, а победит сильнейший  — это точно!.. Дождя, однако ж,           нет… Богам в такое время не до нас и самое то время греховодить.

Будь гостьей ты в моём жилище. В приюте мудреца я научу тебя   премудростям любовным.

 

Галатея          —  И эта бочка есть твоё жилище?

Диоген           — Мне бóльшего не надо.

Галатея         — Что есть любовь?

 

Диоген            — О, Галатея! Любовь сильнейшее из чувств, дарованных богами людям.

       Любовь и рабство делает сладостней свободы.

       Любовь! Как необъятно это слово!

       Она, как океан в одной слезинке счастья!

       Как небо, отражённое в любовном взгляде!

       Как буря во едином вздохе!

       Как молния в  прикосновеньи!

       Любовь есть вечность в одном мгновеньи!

 

Галатея            — Всего так много! И это всё мне обещаешь?!

 

Диоген              — Да, моя богиня! Дай испытать мне наслажденье, уж нетерпение меня

                                   одолевает.

 

Галатея            — Постой! Светлеет небо, битва стихла, щебечут птицы, веет

        ветерок… Но где ж Пигмалион?

 

Диоген              — Да где-нибудь в расщелину забился, грозу пережидает.

 

Галатея             — Нет, он спешит с подарками, я знаю.

 

Диоген                —  Оставь его. Пусть занимается дарами. В обители моей

раскрою  твой талант любви. Поймёшь отличие Пигмалиона робкой  ласки и старого сатира вдохновенье…

 

Галатея              —  Смешон желанием внушить любовь из бочки вылезший сатир.

 

Диоген           —  О, Галатея, не отвергай того,  чей опыт  подтверждает, что пыл любви, как

в очаге огонь, и старость сохраняет.

Здесь, в пифосе моём, есть амфора одна, замшелая и вековая. Открой её и изольёт она струю кипучего вина.  Отведай же его. Таков и я.

Со мной познаешь наслаждение любви, оно  знакомо сущей твари      на земле… Давно подметил я — предпочитает самка старого самца…

 

Галатея        — Быть того не может!

 

Диоген         — Я правду говорю… Познанья опыт — клад бесценный. Юнец  его не

приобрёл, а старец — уж растратил. Лишь мудрецам дано соизмерять  бег       времени и жизни скоротечной,  любовный опыт умножая. А страсти — это зов природы,  её  законы — непреложны.

    Отличье мудреца и в том — живя страстями, не стареет, а мужает он.

 

Галатея        — Речь привела меня в смятенье… Мне кажется —  такая страсть порочна, как

                        у тебя.

 

Диоген           — И это верно! Но ею я живу…  Когда же страсти угасают — от мудреца одни пороки остаются. Не дай угаснуть мне! Моя душа, как амфора пустая  незримо заполняется любовью, что бродит молодым вином, струясь по жилам огневым потоком. Ты мне поверь: любовь прекрасна — мир она чарует; любовь всевластна — пред ней склоняются и боги…

 

Галатея (томно)     — От слов твоих огонь желания и мне  воспламеняет душу.  Как устоять

                                   пред искушеньем —  познать мне то, о чём ты говоришь?

 

Диоген        — Чтоб не противиться желанью, ему должна ты уступить…

                                   ( ласкает Галатею, бормочет: )

                                    Как холодна ты мраморная дева…                       

 

Галатея         — Старик коварный! Исходит волшебство из рук твоих, ласкающих мне грудь… изнемогаю…

                       

(Под  мелодичные звуки кифары  Диоген увлекает Галатею в  свою обитель. Зевс на облаке прислушивается, приложив ладонь к уху.)

 

Зевс                — Я девы юной  слышу сладостные стоны…

(Обращается к Эросу)

   Подай устройство видения мира.

(Эрос подает  зрительную трубу, Зевс распластывается, наводит трубу вниз)

   Старик укрылся в бочке с девой… Что надобно ему? Торчат лишь

ноги, дрыгают они…, мне любопытно…,что делают земные твари?..

 

Эрос               — Земные твари спариваются, Зевс.

 

Зевс                 — Ты думаешь?

 

Эрос                — С твоим-то опытом любовных приключений, там, на земле! Меня ты    удивляешь.

 

Зевс                — На мысль наводишь, Эрос. Так хочется на землю! Хоть в образе

быка… Обрыдло на Олимпе! Пожалуй, я спущусь…

 

Эрос             — Ну, вот! Опять скандалы на Олимпе, куда ж потом девать  полубогов?

Допрыгаешься, Зевс! Пущу в тебя стрелу любви, пожалуй, и будешь корчиться в любовных муках. Избранницей тебе определю ослицу.

(Зевс загораживается маской быка)

Зевс                 — Но-но! Не смей! Ты что удумал, Эрос? Вложи стрелу в колчан, не то, клянусь я небом!..

 

Эрос                 — Да слышали уже… В своём-то деле я властен над богами.

 

Зевс (примирительно)  — Ну, ладно, ладно, мальчик мой. Давай договоримся: последний раз

                         спущусь на землю, потом займусь делами на Олимпе.

 

Эрос         — В поступках волен ты, но Гера не простит. Среди богов уж началось волненье. Вернёшься ты — на троне уж другой сидит, светила прекратят своё движенье, теченье — реки, высохнут моря, а горы рухнут, сожмётся мир в кулак, не будет места на земле живому, и неприкаянные боги вмиг разлетятся кто куда.

 

Зевс                  — Ну, ты наговорил! Неужто так всё страшно?

 

Эрос                 — Тебя предупредил, считаю, не напрасно.

 

Зевс                  — Учту твои я замечанья… Мне ж помоги ты голову надеть быка и  лестницу спусти…

(Зевс с помощью  Эроса надевает маску —  голову быка.  Эрос пытается подвязать ему хвост)

 

Зевс                — А это мне зачем?

Эрос               — Ты видел на земле бесхвостую скотину?..

Зевс (ворчливо)   — Я без хвоста доселе обходился.

 

Эрос               — Тебя в ином обличье не  признают за быка… Опять пойдут доносы на Олимп!.. Нам это надо?!

 

Зевс                — Ну, ладно, мальчик мой,  давай подвязывай  мне хвост, да только побыстрее, меня одолевает нетерпение.

 

Эрос (показывая прилаженный к ременному поясу бычий пенис)   — Да, вот ещё….

.

Зевс                 — Ты спятил, Эрос?!

 

Эрос                —  Ничуть. С таким отличием быка ты вид геройский заимеешь.

 

Зевс                — Но я иду ведь не к коровам! К тому же свой имею, и им  успешно обходился.

 

Эрос               — Самонадеян ты напрасно — он у тебя порядком износился.

 

Зевс                  —  Гм, ты  полагаешь?..

 

Эрос               —  Иначе Громовержца  не признают  и вздуют палкой, как негодную скотину. Давай прицепим… может пригодится. 

 

( Эрос сбрасывает с облака веревочную лестницу, и Зевс спускается на землю. Подходит к пифосу, садится на неё.  Из  пифоса вылезает Диоген)

 

Диоген           — Расселась тут проклятая скотина, да  с  этаким с торчащим   непотребством!

 

(Дает пинка  Зевсу. Тот вскакивает с бочки, отбегает в сторону. Сверкает молния, грохочет    гром. Появляется Галатея)

 

Галатея       — Опять грозы движенье началось. Знать, не закончилась там битва

меж богами. Куда пропал Пигмалион?.. Откуда взялся бык?.. Я голодна, мне  силы подкрепить хотелось бы вином и гроздью винограда. Поди сюда, бычок… И впрямь — он понимает!..

                (Бык приближается к Галатее, трётся ласково)

 

Диоген    — Учёная скотина, это точно, коль равно понимает — пинок ногою в зад и

     ласковое слово. А ну, как палкою огрею я его по этому торчащему…

(Замахивается) — Ишь, вдохновился!..

 

Галатея (защищая быка) — Ты мудрости немного проявляешь, гоня быка. Пусть он

      побудет с нами.

(Галатея обнимает быка за шею. Бык ласково трётся и что-то нашептывает Галатее на ухо. Та отстраняется. Смотрит удивлённо на быка)

 

Галатея     — Возможно ли такое? Вдруг бык заговорил. Иль чудится мне это? Он шепчет

про любовь. Что в образе быка сам Зевс сюда явился. Так всё забавно!.. Но почему избрал такое странное обличье? (Слушает, что ей продолжает нашептывать бык)

…Для конспирации! Понятно!.. Ага, ты, значит, солнцеликий… Богу

я угодна. Повелевать могу я им. Какое преимущество у женщин!.. Так вот

она — любовь! Мудрец не всё сказал… любовь, выходит, заставляет и

богов сойти на землю… Пока скромна в своих желаньях буду — верхом

на Зевсе я проехаться хочу.

 

(Зевс-бык встает на четвереньки. Галатея садится на него верхом и бык увозит её.Звучат фанфары. На сцене в сопровождении свиты появляется правитель города,  Акербас. На нём раззолоченные, пышные одежды. Он   медленно и важно    проходит мимо высунувшегося из  пифоса  Диогена)

 

Диоген (саркастически)  — О, сколько есть вещей, жить без которых можно!

 

Акербас (останавливаясь)  — Ты, стало быть, обходишься без них. Где твой осёл, чтоб кладь 

таскать? Имеешь ли на услужении  раба, как говорящую скотину? На что живёшь и  почему столь дерзок?

 

Диоген                       — Нет у меня осла, как нет и клади; раба я в подчиненьи не имею, зато и сам не подчиняюсь никому; о дне прошедшем не забочусь, а о грядущем — не пекусь.

 

Акербас                     — Хм…, так чем ты занят целый день?                 

 

Диоген                       — Я занят мыслями, и этим я живу, другого  — мне  не надо.

 

Акербас                     — Так, значит, — мыслями… Как видно почитаешь  своё занятие   за дело важное.

 

Диоген                          — А ты — наоборот считаешь?..

 

Акербас                     — Как дерзок ты…  Да знаешь ли — кто пред тобой?!..

 

Диоген                           — Понятия не имею… ходят тут разные…

 

Акербас                     — Я царь великий, Акербас!

 

Диоген                           — А я — собака Диоген.

 

Акербас                      — Что?! Простой ты пёс?..

 

Диоген  (гордо)              — Нет, не простой — бродячий…, а бочка — чем не конура?.

 

Акербас                           — За что  тебя зовут собакой?

 

Диоген                          — Кто бросит мне кусок — тому хвостом виляю; кто не бросит —  того облаю; кто злой человек — кусаю.

 

Акербас                          — Не любишь ты, как видно, ни хороших, ни плохих людей.

 

Диоген                           — Да, не люблю, ни тех, ни этих.

 

Акербас                         — За что и почему же всех?

 

Диоген                       — Плохих за то, что зло творят, хороших же за то, что позволяют  делать это.

 

Акербас                        —  Ты есть мой подданный!

 

Диоген                          — Да много чести… для тебя… Я — мира гражданин!

 

Акербас                     — Ого!.. До нас дошла молва, что во владеньях наших живёт мудрец,      пристанищем своим избрал он бочку.  Так это ты?

 

Диоген                       — Пустое всё, не верь ты слухам.  А, впрочем, мир изобилует великими людьми. Вот и во владениях твоих один такой завёлся, по тени ежели  его измерить, да при заходе солнца.

 

 Акербас                   — И этим он велик?! Ты злой шутник иль, в бочке сидя, одичал совсем

     и ум твой помутился?..

 

Диоген                       —  Да был ли он… немало  и таких, которые  умом великим обладают,  

      с душою пошлою.

 

Акербас                     — Ты не один из них? Признайся! У нас везде есть уши и глаза. Для

                                службы тайной  тайны нет. (Вытягивает из пифоса  телескопическую антенну)

 От нас ведь невозможно не только скрыть дурное дело, но даже

и дурное помышленье. Не попадайся!

 

Диоген                       — Там, где доносчиков награда ждёт  — там будет много виноватых.

    Однако знай — не терпит ум  неволи.

 

Акербас                     — Оставим это. Пришёл совета мудрого спросить… Нуждаешься ли в   

     чём     и что желаешь ты?

 

Диоген                       — Желанье есть, чтоб отошёл в сторонку. Ты солнце заслонил.

 

Акербас                    — Глупец, ведь солнце, это — я.

 

Диоген                       — Не  важно то, кем ты себя считаешь, а кто ты есть на самом деле.

 

Акербас                     — Так солнцеликим  меня все  почитают.

 

Диоген                       — У лика солнца этого один лишь недостаток — оно не может лицезреть   себя. Таков ты есть.

 

Акербас                    — За дерзость эту получи сполна!.. (Пинает ногой Диогена)                    

… Сдаётся мне, что ты обижен.

 

Диоген                       — Ничуть. Как если бы меня лягнул осел. Кто ж обижается  на глупую

            скотину?

 

Акербас                     — Я речи дерзкие могу стерпеть лишь только мудреца… Надеюсь я — моим великодушием достаточно  унижен будешь.

 

Диоген                     — Ещё бы!.. И дураку известно — великодушие есть состраданье

сердца благородного… Его ты не имеешь.  

Позволяя себе быть несправедливым,  прослыть  великодушным    хочешь?

 

Акербас                     —  Не прост, однако, из бочки вылезший мудрец. Опасен даже!.. И

поделом  тебя из полиса изгнали… Здесь прозябаешь одиноким.

 

Диоген                       — Орёл парит один, бараны в стаде лишь пасутся; а в обществе себе

подобных нуждается глупец, и в одиночестве не одинок мудрец.

 

Акербас                    — Вот ты каков! Однако речь свою продолжи, дабы  нам через меру

разуменья твоего познать,  как ты благонадёжен, и  мудрости набраться.   

      

(Акербас отходит в сторону. Ему подставляют трон. Садится, расправляет одежды)

 

Диоген                         — Многая речь — не залог разуменья. Когда  же голову твою

наполнит мудрость — так, значит, приобрёл ты  благо. Однако же учти:  Эллада произвела на свет всего семь мудрецов. Ты представляешь — сколько в ней глупцов?.. (в сторону) Тебя считая.

 

Акербас                     — В каком же благе я нуждаюсь? Взгляни на пышный мой наряд,

что скажешь ты?..

 

 

Диоген           — Я видел петухов, фазанов и павлинов. Однако же убранство им дано природой, оно прекрасней во сто крат. И золото и пурпурная мантия  на сцене хороши, а в жизни ни к чему. В них кажешься ты мне бараном златорунным. Чем меньше человек потребностей имеет, тем больше независим он.

 

Акербас         — Неужели?

 

Диоген    —  Давай сменяемся одеждой, а трапезу мою, коль ты разделишь, тогда   поймёшь, что благо —  знанье есть, а зло — невежество, и… станешь мудрецом.

 

Акербас         — Так просто мудрецом прослыть!.. Да у меня их целая орава…, тебя  в когорте сей лишь нехватает.   Однако же держу я  мудрецов на содержанье  не из восхищения перед  их умом, но для того, чтоб  мною восхищались.

     Вот так, философ,  а ты мне предлагаешь рядиться в твой изодранный хитон, дабы ума  и мудрости набраться.

 

Диоген          — Не обольщайся. Не истинные чувства порождает лживый ум. Льстецы того и славят, кто платит им. А жадны  те на похвалу, кто обеднён заслугой. Таких   хвалебщиков, прикрытых лисьей шкурой, ты опасайся, ведь из прирученных животных  коварный самый — льстец.

 

Один из свиты         — Мы не злословим за спиной  царя, а восхваляем его добрые дела. Вот если  ты бы прославлял царя —  отпала б и нужда в похлёбке   чечевичной.

 

Диоген                       — И это верно, как и то, что если б ел ты каждодневно чечевицу, то и царя  бы прославлять нужда отпала.

 

Акербас         — Быть нищим иль  богатым? — вот в чём вопрос. Быть нищим мудрецом  и подаяние просить, иль быть богатым и жить за счёт ума других.

 

Диоген           — Конечно, выбор не богат. Вся разница лишь в том, что первый  ест, когда он

может, другой — когда захочет есть. Богат ты, но душою нищий! Тираном     оставаясь, ты хочешь мудрость бедную рабою сделать глупости богатой.   

 

Акербас         —  На что  её употребить иначе?..  Не мудрость правит жизнью, а судьба.  Поставлен я судьбой властителем народа. А это  есть знак милости богов.

 

Диоген           —  Как всемогущ  петух, стоящий на  навозной куче! Однако же, Богам, как людям, пристало тоже ошибаться. Вот  почему  бывает мудрость и сильнее рока… И помни — ничего судьба навечно не даёт, и людям счёт свой никогда не закрывает.

 

Акербас         — Что ж делать мне? Неужто  всё раздать и влезть в твою обитель?

 

Диоген           — Да  слишком много чести в твоём-то положенье о благе позаботиться       других. Но знай:  мир благоденствует, когда царь философствует,  философы же правят. Ты о себе подумай — кем хочешь стать. Но соразмерь тщеславие своё —  оно не сотворит из воробья орла,  как  и не сделает ворону райской птицей.

 

Акербас         — Но без богатства я — ничто! И мудрость тут меня не приукрасит.

 

Диоген           —  Блевотина судьбы твоё богатство, тобою же оно повелевает. Коль хочешь справедливым ты правителем прослыть — раздай его. Богатство, как навоз: коль в куче — то воняет, когда разбросано — то землю удобряет.  

 

Акербас         — Признаться, Диоген, меня ты озадачил… В твоём совете слит здравый смысл с лукавством… Как следовать ему в моём-то сане царском?!

 

Диоген             — Да очень просто: ты отдели лукавство, затем последуй за своим рассудком. Он приведёт слепца духовного в обитель мудреца.  Своею  родословной гордишься понапрасну — мы все не родовитее улитки.

 

Акербас           — Хм, с улиткой ты меня сравнил … А, впрочем, оставим спор о

                  родословной. Спроси у них…  (показывает на свою свиту)

                              желают они в жизни перемен, живя на содержании улитки?

 

Диоген           — Шакалов  стаю вижу я,  опутавших правителя лукавой лестью.

.                       Как только одряхлеешь, иль смута  государство посетит, то приближённых стая  вмиг разорвёт тебя…. Поберегись! Стервятник пожирает мёртвых, льстецы живых предпочитают.

 

Акербас         — Я столько им даю, что вправе  всех считать друзьями.

 

Диоген           — Пастух лишь знает точное число овец в отаре, никто не знает сколько

     у него друзей. Да ныне не в цене они…

 

Акербас         — Однако власть моя крепка, все службы действуют исправно. (покачивает      многозначительно антенну)  Народ безмолвствует, а, стало быть, всё хорошо и ладно.

 

Диоген           —  Я слышал  эти песнопенья. Да, власть крепка и   колесницы быстры, а демос наш… Да что там говорить!..

Однако же в основу мирозданья гармония заложена на диво. Не может

хищник жить без жертвы, не может солнце вознестись на небо, пред

тем как в море упадёт луна, сменяют чередой друг друга времена, и лишь

среди людей утрачено разумное начало и мера всех вещей. Безумцы люди,

все их помышленья  со злобой, ненавистью, страхом слиты воедино… Нет лишь любви меж ними.

 

Акербас         — Довольно мрачную картину, мудрец, ты мне изобразил. Поверить трудно.  Зато  всего надёжней действуют законы в государстве нашем.

 

Диоген           — В твоих  законах —  твои пороки скрыты.   Подобны жерновам они: богатые их крутят и мелют бедных. 

   Великодушие рождает справедливые законы. 

 

Акербас           — Учту я это непременно. Но в чём отличье лучшего из государств?

 

Диоген            — То государство, в коем  благоденствует народ, не знающий нужды и горя.

                        Несчастно государство, где тирана прихоть — есть его закон.

                       

Акербас          — Тогда скажи  мне, Диоген: как быть и делать что?

 

Диоген           —  Бери пример с меня. Что я усвоил  доброго, моим и стало. И тщетно было бы копить другое.    Оставь стремленье к жизненному благу, оно ведь сохраняет в нас животное начало,   а человечность —  отреченье от него.

    Проникнись ты другим, твори как заклинанье: «Так жить нельзя!»

 

Акербас (повторяя)   — Так жить нельзя!..

 

Диоген                     —  Так жить нельзя! И сразу же пойдёт движенье мысли и… прочь пиры,

жестокие потехи. Живи и властвуй ты на благо людям, из всех богатств лишь имя доброе оставив.

 

Акербас                      —  Но я  привык к той неге и усладе, что мне дарует власть. Что видел ты,  в разбитой бочке сидя? Рождаешь мысли о насущном хлебе, а мне  — жаркое  соловьиных язычков и рыбу с дальних островов, что стоит упряжи быков… (Ухмыляется) «Так жить нельзя!» — мне говоришь, мудрец, но так привык я …

 

Диоген                      — Скажу, чтороскошь развращает всех: богатого, который пользуется ею, и бедняка, который её алчет. Так входит всё в привычку — сей разум дураков, —  она и с рабством примиряет.Жить только для себя — не значит жить.

      Но вижу я — тебя не убедить, и доводы мои иссякли…

 

Акербас                   — Но заблуждаться может и мудрец… Не так ли?

 

Диоген                   — И даже заблужденья мудреца — истины глупца дороже.

 

Акербас                 —  Низаблужденья мудреца, ни истина глупца  нам не потребны. Но тот, кто властью наделён, тот и богатство умножает.

 

Диоген                      — Кичишься    властью ты и множеством богатства. Они слезами    бедняков омыты. А нищета народа — есть преступление властителя его.

Несчастна та страна, где правит деспот, вкушающий жаркое     соловьиных     язычков и рыбу, что волов дороже.

Куда смотрели боги? Опасно меч вручать дурному,  и власть —           бесчестному!

 

Акербас                      — Молчи, безумец! Сейчас поджарят твой язык, и ты    познаешь вкус   его…, надеюсь, лучше соловьиных язычков… Потом отрубят

                                     голову, что ядом мыслей, вредных государству, наполнена сполна…

 

(Диогена выволакивают из  пифоса, распластывают на нём так, чтобы свешивалась голова. Один из телохранителей обнажает меч)

 

Акербас       — Сейчас прервём движенье вредных  мыслей, хоть всех богов зови на  помощь!

(Появляется Галатея верхом на быке. Соскакивает, подбегает к телохранителю, отводит меч)

Галатея         —  Что сделал вам мудрец?!

Диоген           —  Не смей просить о милости тирана!..

Галатея         — Но ты умрёшь безвинно!

Диоген (саркастически)          — А ты б хотела, чтобы поделом?!..

Акербас         — Это что за диво?! Иль чудится  оно?.. Младую деву вижу я,

что всех богинь прекрасней. Как вырос сей цветок средь диких скал

в моем-то государстве? И почему осведомители молчали?

(К Акербасу подбегает начальник секретной службы. Что-то нашептывает ему на ухо)

 

Акербас         — Ага, дозрел цветок, пора срывать, иначе он завянет. Достойно он украсит

мой дворец. 

(Протягивает руку к Галатее. Вперёд, с рёвом, выдвигается бык. Грозно наставляет рога на Акербаса)

 

 Акербас        — Ну, нет! Дворец — не хлев! А эту безобразную

скотину приносим в жертву Зевсу. Заклать его!

 

(Воины делают шаг к быку, обнажив мечи. И в это время сверкает молния,

раздаются сильные раскаты грома, врываются клубы дыма. Всё темнеет.

Когда дым рассеивается и сцена светлеет, Акербаса со свитой уже нет)

 

Диоген (смущённо почёсывая голову) — Выходит, боги существуют, коль заступились за   

невинное  созданье. Как хорошо быть всемогущим! В мгновенье ока стёрт тиран…

Однако же, где раньше боги были и почему прозрели лишь сейчас? Что привело в движенье силу, подвластную лишь Зевсу? Иль так ему угодна Галатея, как ни во что не оценил главы он мудреца? А как же род людской, что терпит на земле жестокого тирана, ужель и богу то угодно? Иль боги так же прихотливы и капризны, как некая порода женщин?

          Мне не постичь устройство  мирозданья, коль будут вмешиваться боги…

 

(Бык, тем временем, слегка напирает на Диогена, сталкивая его с бочки)

Диоген (замахиваясь) — Уймись же ты, проклятая скотина! Скажи спасибо,

что не освежевали!..

(Бык открывает рот. Слышен глубокий мощный голос: «Благодарю, философ!»)

 

Диоген             — Иль чудится мне это, но бык заговорил!..

(Бык  пытается увести Галатею. Диоген ухватывает быка за хвост)

… А ну, постой рогатая  скотина! Да будь ты хоть сам Зевс,

но по рогам получишь!

 

(Поднимает палку. Бык неистово ревёт. Опять блеск молнии и удар грома)

 

Диоген (вдохновенно) — Я — Человек!.. Настал черёд сразиться с богом!

 

Галатея         — О, Диоген, одумайся! Рассыплешься ты в прах.

 

Диоген           — Коль Зевс не прав — ему задам я трёпку! Вся сила у него в

рогах, но хвост держу в руках… Как накручу!..

 (Накручивает хвост на руку. Бык неистово ревёт)

… Вот то-то же, покайся!

 

(Слышен мощный голос: «Философ,  отпусти,  да не наказан будешь!»)

 

Диоген (удовлетворённо)     — Тогда другое дело. Вздымайся на Олимп! Здесь сложно на

Земле. Уж как-нибудь мы сами разберёмся. Блудить не смей! Коль смертен человек — ему с богами не сродниться.

 

Зевс-бык (отойдя в сторону)  — Эй, Эрос, опусти мне лестницу скорее!

(С облака сбрасывается лестница. Бык, стеная,  поднимается по ней на облако)

 

Галатея (капризно)    — Прогнал быка — богов посланца, несносный ты старик! Он мне

такое предлагал!.. И обхождение имел мужское.

 

Диоген  — Пигмалион освободил тебя из каменного плена, но жизнь вдохнули боги. Однако в образе зверином им не пристало здесь  являться, на Земле. Закон Природы был нарушен, а это недозволено и богу. За то и оттаскал его за хвост.

 

Галатея            —  О, Диоген! Занёсся ты чрезмерно… за хвост же уцепившись олимпийца,  как не подумал: с тобою что угодно может приключиться.

 

(На Олимпе Эрос помогает Зевсу снять маску- голову быка)

Зевс                — Однако ж, Эрос, ты мог бы быть и расторопней! Пустить стрелу

не догадался?

 

Эрос               — Забавно было наблюдать, как властелина мира философ ухватил за

хвост. Как взвыл сам Зевс! Я ж говорил тебе: «Старик неистов». Он

превзошёл людей и равен стал богам. Твоё ж звериное обличье и странные

манеры обхожденья с той юной девой…

 

Зевс (досадливо) — Ну, ладно, прекрати! Пойдём мириться лучше с Герой и пить нектар.

 

Эрос               — Вот это дело!

 

                                   ( Появляется Пигмалион)

 

 Пигмалион              — Как я спешил, мои друзья! Я рад, мы снова вместе!

 

Диоген (ворчливо)      — Спешил, спешил  —  насилу опоздал…

 

Галатея (капризно)    — Ты радостью своей хлопот нам не убавил. Вина и фруктов обещал.

И где подарки?

 

Пигмалион               — Нагружен был я полной мерой, но дело в том, что площадь городская была полна смятенного народу. Пропал тиран куда-то, в народе смута началась.

 

Диоген                       — Ужели так недоставало им тирана?

 

Пигмалион               — Да, нет! Народ почувствовал свободу, ворота полиса раскрыты настежь и стражники куда-то подевались.

 

Диоген                       — Что делает народ?

 

Пигмалион               — Народ крушить принялся лавки. Из винных погребов фонтаном бьёт вино, народ безумствует в забвеньи. Я втянут был в водоворот толпы и вмиг ограблен…

 

 Диоген                      — С толпою слился ты, ваятель, не думая, что вор тебя обшарит и

одурачит плут.  Искусство не в чести в период смуты…

 

Галатея (повелительно)     —  Садись, ваяй горшки… Я Зевсу дам их обжигать…

 

Пигмалион               — О, Галатея! Не навлекай ты гнев богов!

 

Диоген                      — Она права, Пигмалион. У женщины особое виденье мира наступает, когда рассудок подменяет страсть. Ты думал в ней ума не более чем в камне, но жизнь в него вдохнули боги, ты с этим не шути.

 

Пигмалион               — Что ж делать мне, философ, подскажи?

 

Диоген                       — Последуй женскому совету.

 

Пигмалион               — Горшков лепить я не обучен.

 

Диоген                       — Коль человек талантлив — талантлив он во всём. Горшки нужны

сейчас, пока толпа их топчет в упоеньи, чтоб завтра подбирать

и есть из черепков.

 

Пигмалион               —  Богам я  обещал  воздвигнуть статую прекрасной Геры.

 

Галатея                     — Пусть Гера подождёт!.. Иные времена вступают в силу!

 

Пигмалион               — О, не кощунствуй, Галатея!

 

Диоген                                  — Она права. Создав такое совершенное творенье, как Галатея, заканчивает ваятель путь в искусстве. Подобное создать ведь невозможно, а, значит, статуя великой Геры не будет столь же совершенна. Тогда богиня дар отвергнет.

 

Пигмалион                — Я слово дал. К тому ж владычица Аида — подруга громовержца

Зевса.  Обрушат на меня они свой гнев.

 

Диоген                       — Да, да видали мы богов! Один от нас едва удрал на свой Олимп

и нет желания спуститься снова.             

(С Олимпа раздаются раскаты грома)

 

Пигмалион               — Вот, грядет кара нам разгневанных богов!

 

Диоген                       — Им не до нас. Катают по небу пустую бочку, что некогда вином была

полна.

 

Пигмалион               — Как дерзко говоришь! Ведь боги лишь нектар употребляют.

 

Диоген                       — Я думаю, не брезгуют они испить вина, когда  закончится нектар.   Иначе чем же объяснить всё тот же беспорядок в небесах и свары бесконечные богов. Философов там мало, надо полагать…

 

Галатея                     — Тебя там не хватало!

 

Диоген                       — Всё может быть! Прилежных среди них нашёл бы я учеников и плату скромную установил.

 

Пигмалион               — О, брат мой, брат! Безумным стал твой взор. Коль разум помутнён —

тебя простят и боги… Пойду уж лучше я лепить горшки.

 

Диоген                       — Искусство ты на ремесло меняешь. Но помни:  предмет искусства    может быть бессмертным. Тогда бессмертным станет и его создатель. И на горшки не распыляй ты страсть, ваятель.   Ведь страсть найдёшь в любом ты существе. Рассудком наделён лишь человек и бог. Рассудок   правит миром. Подобен, значит, мудрый человек богам. Вот вывод мой. Пусть опровергнут его боги…         

(Поднимает вверх палец)

…Безмолвствуют они. Так, значит, прав философ Диоген!

Однако дождь пошёл, полезем в бочку…

 

(Звучит музыка. Ритм тяжеловесный. На сцену, громыхая доспехами в такт музыкального сопровождения, выходит воин. Вытаскивает меч  и ударяет им по пифосу. Из него высовывается Диоген,   и тут же прячется)

 

Воин                          — Ты чтó, меня боишься, Диоген?

Диоген                       —  Ты что такое — зло или добро?

Воин                          — Добро я!

 

Диоген                       — Так кто ж добра боится! Добро прекрасно, безобразно зло. Зачем          пришёл ты, медный человек?

 

Воин                          — Хотел я видеть Диогена, чтоб друга заиметь.

 

Диоген              — А-а, ты из тех, кто хочет друга заиметь себе, но сам не хочет другом быть.

 

Воин                          — Прости, оговорился… хочу я друга завести.

 

Диоген                       — Ты  что, друзей, как свору псов заводишь?

 

Воин                          — Меня ты не лови на неуклюжем слове… Я другом стать твоим хочу.

                                    Их у меня полно, одним из них ты станешь.

 

Диоген                       — Кто множество друзей себе завёл — тот не имеет истинного друга,

приятели всё это. И кто из них горячим другом почитался — тот быстро остывает.

     Я неспроста придирчив, ведь истинная дружба и родства прочнее. В противном случае — один из них — другого раб. Так кем из них ты быть предпочитаешь?  Друзья, в дом приходящие, его и служат украшеньем. Полезешь ты в мою обитель, дабы её украсить?..

 

Воин (тычет в бочку мечом) — Хотел к тебе я  подступиться, чтоб дружбу завязать, ты ж неприступен  в крепости своей.

 

Диоген                       — Такое откровение похвально,  кто ищет друга — достоин обрести его.  Однако же, что ищешь в дружбе ты с философом из бочки? Тебя хочу предупредить, что дружбы нет ни меж глупцами, ни между мудрецами.  У глупых дружбы нет — необходимость только  в ней.

 Как только минет их нужда — так дружба исчезает. Мудрец же не нуждается в друзьях.

 

Воин                          — Война была мне ремеслом. Мой меч прокладывал дорогу к власти, и я её достиг.

 

Диоген                       — Я вижу —  намахался ты мечом! Но вряд ли за Отчизну, ведь воин посвящает жизнь свою служенью государству. А ты пришёл с «Большой дороги», закованный в броню, опасный человек. С твоим-то ремеслом тебе пристало быть подручным мясника. Чего ты хочешь от меня?..

 

Воин                          —  Вложил я в ножны меч, и вот пришёл к тебе, чтоб мудрости  отмудреца набраться.

 

Диоген                       —  Люди умныене прочь учиться, чтобы знать; ничтожные же учатся,

                                        чтоб знали их. Ты из каких?

 

Воин                          — Я сам не знаю. Ты испытай меня и поделись, чем можешь.

 

Диоген                            — Делиться надо тем, что есть в тебе сполна, тогда и поживиться

можешь тем, чем явно обеднён. Ведь пригоршня дел добрых, пожалуй,  стоит больше бочки знаний.

( в сторону)        — С глупцом,  что толку говорить, ведь он тебя не понимает, а если ты поймёшь его – не будет пользы от того.

 

Воин   (тем временем доставая монету)    —  Тебя я понял. Не чужды и философам блага мирские. А сколько следует платить такому мудрецу, как ты?

 

Диоген                       — Ты не скупись, однако,  сколько дашь — твоей ценой и станет, а не ценой философа из бочки.

 

Воин                         —  Вот пригоршня тех благ, о коих вожделеешь. Пусть будут платой за ученье.         (суёт  монету в пояс хитона Диогена)              Купить теперь ты сможешь пищу, а не выпрашивать её как подаянье.

                                              

Диоген                         — Ты мудрость хочешь  обрести за деньги? Но мудрость выше цен на   хлеб.    Я ем, чтоб жить, а ты живёшь, чтоб есть. Нам не с чего начать ученье. Подъём к науке  тяжел для тебя.

 

Воин                          — Однако, золото уже бренчит в твоём хитоне…, пора и философии учить…

 

Диоген                       — Пришёл ты философии учиться, а взялся поучать — когда

и как пристало это делать. Ученье, между  тем, уж началось… Начало — более чем половина дела.         Но ты учти: один дурак  во множестве творит себе подобных, один  мудрец —      ничтожно мало мудрых.

 

Воин                          — Но ты же не дурак!.. Твори себе подобных.

 

Диоген                       — Да я уже пытаюсь, хотя в сомненье пребываю: путь философии бедность пролагает, но впасть в     неё ты вряд ли пожелаешь.

 

Воин                          — Но почему же только через бедность? Нельзя ли как-нибудь иначе?

 

Диоген                       — Как бедность обойти! Что философия пытается словами доказать — то бедность вынуждает осуществить на деле.

 

Воин                          —  А обойтись без философии возможно?

 

Диоген                       —  Нет, без неё нельзя, ведь философия — наук источник и кладезь

                                       знаний. Веков минувших  мудрость в ней и  здравый смысл грядущих.

 

Воин                           —  Тогда скажи мне, Диоген:  что  философия тебе дала?

 

Диоген                      — Умение беседовать с собою.

.

Воин                          — И это всё?!.. Но это же удел всех слабоумных старцев!

                            И не за то тебе заплачено сполна.

 

Диоген                       — Набраться бы тебе сполна ума.

 

Воин                          — Но что такое ум и где он в человеке пребывает?

 

Диоген                       — Таится он во глубине души, подобно искрам в кремне, и высекается

                                        ударами судьбы.

Воин                          —  Тогда скажи: а  умного от мудрого, как можно    отличить?

 

Диоген                   — Умный  разрешит и дело трудное…, такой уж молодец!  однако же

уроки прошлого не преминёт учесть мудрец, И, обладая таким даром, — избегнет он судьбы удара.

 

Воин                          — Но как уразуметь, что я уже ума набрался?

 

Диоген                       — Ещё есть ум в глупце, осознающим свою глупость; но нет у того ума,

                 кто в мудрости своей уверен.

 

Воин                          —  С чего начать, чтоб  поумнеть?

 

Диоген                       —  Преодолеть пороки праздности и лени. Утеха глупых — праздность. Простым же смертным жизнь  без труда  ума большого не даёт.

 Советую тебе  того не делать, что осуждает твоя совесть, и не говорить того, что несогласно с правдой. Тогда пожнут твои плоды потомки.

 

Воин                           — Я это обязуюсь. На это и весь ум потратить?!

 

Диоген                       — Но этого не мало. Хотя в том нет особого ума, но есть здоровая основа для ученья, дабы не превратилось бы оно в черченье на  воде.

     Однако, как намерен ты распорядиться  тем, чему научен будешь?

 

Воин                          — Учить других я буду.

 

Диоген                       — Я думал — скажешь ты: « учиться  дальше буду!». Воистину, кто знанья хочет обрести, тот учится всю жизнь; невежды же учить предпочитают. Кто  не прилагает знаний  к делу — подобен человеку, который только пашет, но ничего не сеет.  

                      

Воин                          — Какая же наука всех полезней?

 

Диоген                      — Философия.

 

Воин                          — Всё та же философия?! Но почему?.. Наука эта так пространна, а жизнь — так коротка.

 

Диоген                       —  Всё потому — философы подобны  кузнецам, плуги кующим, чтоб  получать       могли мы хлеб.

 

Воин  (язвительно)      — Сдаётся мне — плугов ты наковал немало, и хлеба столько же напёк.

 

Диоген                       — Ты делаешь успехи… Кто над философом глумится — тот

    философствует уже.

 

Воин                        — Выходит, всё, что в мире есть —  философам доступно.

 

Диоген                     — Ну, это вряд ли!Есть вещи между небом и землёй, которые не только

    что  учёным, но недоступны даже дуракам.

Воин                          — Наука это что?

Диоген                     — Организованное знание.

Воин                          — А для чего она?

Диоген                     —  Чтобы познать людей.

Воин                          —  И что она даёт?

Диоген                      —   Невежества размеры сокращает.

Воин                         — Так, стало быть, мне надо ею овладеть, как городской стеной.

Диоген                       — Какой воитель может полюбить науку?.. Ведь разве любит вор   

    ночной фонарь!

Воин                          — Но я не вор. Я не крадусь во тьме, когда иду на приступ, там, где

                                       звенят мечи и льётся кровь — мне фонаря не надо.

Диоген                      — Коли не вор ты, так — грабитель. Зачем избрал ты это ремесло?

Воин                          — Так пожелали боги, другого — не дано мне было.

Диоген                       — Начало всех начал есть добродетель. Как мне её тебе внушить?

Воин                          — В чём состоит она?

Диоген                      — В том, чтобы любить людей, а ты их в жертвы обращаешь.

 

Воин                          — Всё слишком тонко для меня. Мечом владею я отменно, и смелость мне пока не изменяет. Так дай пример на ремесле моём.

 

Диоген                       —  Изволь,  порассуждаем: «Добро не в силе, сила лишь в добре».

 

Воин                          — Добро не в силе… Хм, но я мечом так много натворил… добра.

 

Диоген                       — Действительно, ты много натворил… всего.  И своего добился —

    среди     мечей безмолвствуют  законы.

 

Воин                           — А как иначе?  Закон — помеха для тирана. Добром же не

откроют городских ворот, добром не приведёшь народ к повиновенью. Вот так, философ! В мудрости твоей немного смысла. Как вижу я — сиденье в бочке мало помогает.

 

Диоген      — Ну, что ж! Сомненье — мудрости начало. А мудрость и многомощных побеждает. Недаром демос во властителе всех больше ценит силу и разумность. В тебе же добро и зло, как  две реки смешали воды так, что невозможно их и разделить. Скиталец тыбез роду и без очага, мечом отсекший душу, и сделавший войну своим уделом. Ты преклонился  злу. Злой — не бывает счастлив. Так принесёт плоды дурные злонравие твоё.

 

Воин                         — Коль две реки — добра и зла во мне слились, то, стало быть, добра во мне  в достатке пребывает. Но хватит ли его на благо?

 

Диоген                     —  Тебе не обязательно творить хорошие дела, ты, главное, плохих   не 

делай.  А в остальном — ума не много надо,  чтоб осознать — коль ты      силён, так будь и добр. Добро — язык, на нём немые даже говорят,  глухие его слышат.

 

Воин                          — А силу с мудростью  возможно  ли соединить?

 

Диоген                       — И даже нужно.Сила с мудростью есть то, чем должен обладать

властитель,  ведь мудрость даст ему и силу применять разумно. И этим обретёшь любовь и уваженье граждан. Но склонен ты, как видно, править страхом, и тешишь тем тщеславие своё.

 

Воин                           — А это что такое?

Диоген                        — Да, долго объяснять… Но только кажется  —  его в тебе столь много пребывает, насколько же ума недостаёт.

Воин                       — Тогда ответь мне проще и короче: какая жизнь является добра примером?

Диоген              — Та жизнь, в которой не творишь того, что осуждаешь в действиях  других.

Воин                          — Не скажешь ли, что трудное на свете есть?

Диоген                      — Познать себя.

Воин                          — А что легко?

Диоген                      — Советовать другому.

Воин                          — Хм, а что приятнее?

Диоген                       — Удача.

Воин                          — Что более всего?

Диоген                       — Пространство, оно объемлет всё.

Воин                          — А что быстрей всего?

Диоген                      — Ум, он обегает всё.

Воин                          — Сильнее что?

Диоген                       — Сильнее неизбежность, она и властвует над всем.

Воин                          — Что слава есть?

Диоген                       — Приманка глупости.

Воин                          — А бесконечное?

Диоген                      — Бесконечначеловеческая глупость. 

Воин                          —  Так дай ответ мне:  глупость  — это что такое?

Диоген                       —  Разум дураков.

Воин                           — А может ли глупец быть добрым?

Диоген                       — Ну это вряд ли.

Воин                          — Но почему?

Диоген                       — Не хватит у него ума на это.

Воин                          —    Как изворотлив ты в ответах!.. Встречал ли ты кого мудрей себя?

Диоген                       — Пока не доводилось, а вот хитрей бывали.

Воин                          — А хитрость, что такое?

Диоген                       —  Хитрость — мудрость дураков.

Воин                           — Так кто же больше знает: дурак или мудрец?

 Диоген                      — Ну, разумеется, — дурак; мудрец ведь сомневается  и в знаниях

    своих.                      

Воин                          — Сплошные дураки и глупость! Они, по-твоему, и правят миром?!

Диоген                       — По крайней мере — на паях с Олимпом.

 

Воин                          — Ты с дураками  уравнял богов, поскольку тем и этим 

отказываешь в здравом   смысле! По мне, так  — сила правит      миром, а не мысль! (Стукает  по шлему на голове,  восклицает: )

О, какая мысль! Видал — твой ученик, каков?!

 

Диоген                       — Позволь дополнить: но мудрость пользуется силой     мысли и этим побеждает дураков.

 

Воин                             —Ты слишком высоко забрался, хуля богов, смотри — не оступись. Тогда скажи: что мудрость есть?

Диоген            — Дочь опыта, не более того, надёжный он в пути светильник

Воин                          — Так, стало быть,  и я — мудрец…, я столько опыта набрался там, где

                 мечи   звенели.

Диоген                       — Не мудр, искусен ты в уменье убивать. Такого опыта набраться

     можно в скотобойне. Так, отнимая жизнь, ты жизни не постигнешь.

Воин                          — Хм… опять не то! Как тяжко мудрым стать! Так может хитростью

                мне овладеть  пристало?

Диоген                  — В тебе её и так немало. Ты ею овладел. Желаешь совершенства в ней?

Воин                           — Нет, не хочу. Из бочки ты,  что видел небывалого?

Диоген                        — Тирана в старости.

Воин                          — Хм, так может быть и я…

Диоген                       — На этотсчёт  не обольщайся.

Воин                           — Но почему?

Диоген                       —  Как ты мне надоел!Уж режут Парки жизни нить твою, и с головы

                                         ты начал умирать.

Воин (озлясь)              — Сдается мне — ума в тебе немного пребывает. А если ты наоборот           считаешь — где ж денежки твои, болтун ты старый?!

 

Диоген                       — Как боги не нуждаются ни в чём, так и философы довольствуются

     малым.

 

Воин                          — Как вознесла тебя гордыня! В дырявой бочке сидя, себя ты мнишь

подобным богу. Тебе ж дивятся все, как редкостному зверю.

 

Диоген                       — Я думаю — достигшему высокого сознанья человеку.

 

Воин                          — Но если ты высокого сознания достиг, то где ж свершенье дел

                                       великих? Я их не вижу!

 

Диоген            — Мудрец велик и в маленьких делах; бездельник — мал в великих самых.

 

Воин (указывая на отражение Диогена на щите) — Ты посмотрел бы на себя!

 

Диоген                       —  Пришёл ты философии учиться. Советую убавить спесь, не убавляя разуменья. Так толку больше будет.

                 (в сторону) — С дураками рассуждать — что свечи зажигать слепым и освещать им путь, которого не могут видеть.

 

Воин                          — Как хочется тебя мне силой наказать, но жалок ты, мудрец из бочки, и стоишь снисхожденья.

 

Диоген                       —  Ты путаешь с насильем силу. А  Диоген и в бочке проживёт, не выпросив у сильных снисхождений, но сильные не проживут без мудрых наставлений.

 

Воин                          — Чтоб не пропали деньги даром, готов я выслушать    последний   

                                        твой совет.

 

Диоген         —  Оставь ты философию в покое, дабы не стала твоим же наказаньем. Быть  погонялою ослов — твоё призванье.

 

Воин                          — Чему учиться у того, кто ни царей и ни богов не признаёт!

 

Диоген                    — Но разве я не признаю богов, коль говорю тебе: «Богами ты обижен!»

 

Воин   (горделиво)       — Как я обижен, коли смел,  как лев, и честен!

 

Диоген                       —  Ты смел и честен, как та блоха, которая, упившись кровью льва, не преминёт сказать себе в почёт: «Кровь львиная во мне течёт!»    

 

Воин (вытаскивая меч)  — Надеюсь я, что ядовитый твой язык податлив будет лезвию меча.

                        (Диоген проворно забирается в пифос. Выставляет голову)

 Воин                         — Ну, что, мудрец, желание пропало философии учить?

 

Диоген                       —  Мудрец не блага ищет, а избегает зла.

 

Воин                          — Урок твой  не пошёл мне в прок и наставления твои заводят в

дебри мыслей тёмных. Чему научит говорящая собака?! Я расстаюсь с тобой.  Коль  блага ты не ищешь — тогда верни задаток.

 

Диоген                           — Охотно! Вот, возьми его… В  грязный  сосуд что ни влей —      непременно прокиснет… (припечатывает монетой по бочке).

            (обращаясь в зал)      С глупцом  расстаться — всё равно, что повстречаться с умным.

 

Воин                          — Но ты мне задолжал за проведённое с тобой бесплодно время.  

  Скажи, мудрец, ты по какому месту предпочитаешь получать удары?

 

Диоген                       — По шлему, что на твоей башке!

 

(Воин в гневе ударяет мечом по пифосу. Потом тычет мечом  во внутрь, оттуда в него летят тряпки, кости. Затем воина окропляет пущенная струя. Воин с ругательством отскакивает, затем разворачивает пифос и ударом ноги  выталкивает его за кулисы. Слышен страшный грохот скатывающейся бочки.  Свет пригасает.)

 

Воин                          — Коль щит и меч в моей руке — зачем мне мудрость Диогена?

Ведь гордую главу любого мудреца я преклоню мечом.

Так сила зло творит, но дарит власть… Не то, что  добродетель!

Пииты  славу воспоют тирану, придворные дурман воскурят  лести.

                                   Что человеку надобно ещё, и что прибавить к этой чести?..

 

(указывая мечом в  зал, обращается к зрителям) … Вы,  подскажите мне…

 

(После короткой паузы)   — Молчанье ваше — знак согласья.                  

                                          Доволен этим я  вполне.

 

Примечание:На  случай  какого-либо  выкрика  из зала — два варианта:  «И с этим — я согласен»:

                                                                                               «Я с этим — не согласен».

 

            (На тускло подсвеченной сцене воин в доспехах исполняет тяжеловесный танец,  речитативом поёт песню, ударяя мечом по щиту. Свет  медленно угасает.)

 

 

 

ДЕЙСТВИЕ II.

 

(Пигмалион крутит гончарный круг. Делает из комка глины горшок. Галатея и Диоген сидят на  пифосе. Одна рука у Диогена на перевязи. Вдвоём с Галатеей  исполняют песню «Летят утки», аккомпанируя себе на кифаре и на балалайке. Вбегает человек)

 

Человек        — Где Диоген?! Сюда идёт толпа. Все в городе за власть

передрались и вот идут сюда просить философа третейским быть судьёй.

 

Диоген           — Как далеко они, чтоб мы допели песню?

 

Человек        — В двух стадиях отсюда.

 

Диоген           — Послушай песню. Ей внимают даже боги.

 

( Продолжает тренькать на балалайке. Нарастающий шум приближающейся толпы. Слышны приглушённые крики. Диоген отставляет балалайку.)

 

—  Как    расшумелись! Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков. Предвижу я — им не до песен.

 

( Диоген принимается катать пифос туда-сюда. Одной рукой ему это трудно удаётся. Привлекает к сему занятию Пигмалиона.  На сцене появляется возбуждённая толпа. Люди держатся группами. Над каждой группой транспарант с названием партии: «Нашим  и вашим», «Справедливо-демосская», «Либерально-демосская», «Ограниченно-тираническая»,  «Единая и неделимая Эллада», «Лохи  на платформе кретинизма» и др. Диоген продолжает увлечённо катать пифос. Смолкшая толпа  горожан  озадаченно пятится).

 

Голос из толпы        — Ты чем тут занят, Диоген? Зачем катаешь без толку пустую бочку, когда наш полис одержим смятеньем?..

 

Диоген                        — Прознал  про ваши хлопоты, и вот, проникшись общим настроеньем,   решил я приобщиться к вам трудом общественно полезным. Бездельничать порой мятежной мне не к лицу. А бочку я катаю потому, что это всё, что я имею.

 

Голос                          — Ты наши хлопоты бездельем  не считай: ведь полис наш  во власти правления дурного оказался!

 

Диоген                         — Чему дивиться тут?! Несчастье есть глупцов учитель! Не лучше ли играть на балалайке, чем голову морочить тем, в чём сами виноваты. Покою не даёте мне, невежды!  Я не для всех — меня поймёт не каждый.    

 

    (Вперёд выступает один из ораторов)

 

Оратор                      — Мы просим рассудить нас, Диоген! Пропал куда-то

Акербас. Досталась нам свобода, но партии тут вмиг образовались и

каждая влечёт по светлому пути. Скажи — куда идти?! Народ волнуется, уж бряцают мечи, над полисом явился знак беды, и боги отвернулись. Что делать нам, философ, подскажи? Иначе брат пойдет на брата, сын — на отца, не миновать беды — войны гражданской! Так рухнет государство!

 

Диоген           — Такое не должны вы допустить, ведь человек вне племени, общины,

государства —  или животное он есть иль бог.

 

Оратор          — Но мы не то и не другое. Тиран воссел на трон при попустительстве богов.

 

Диоген           — Ага, а вы тут ни при чём?! Почти все люди — защитники своих ошибок и обличители чужих. Где сами были?..  Иль позабыли, граждане: где деспот с палкой,  там — отечество раба, а справедливость вам нужна, как хлеб насущный. Теперь же спохватились.

  Во что вы  полис, некогда прекрасный, превратили?..

Так видится он мне: (тренькает, настраивая балалайку)… чуток вы подождите, пока настрою балалайку…

                                    ( затем напевает саркастически:  )

 

В забвении  наживы в разгуле  плутократия,

            Прут отстойные жлобы, пугая обывателя.

            Отдали души дьяволу, крушат культуру в прах,

            Осела демократия облаком в штанах.

 

(вопрошает насмешливо, обращаясь к одной части пришедших: )  — Ведь так?!

Толпа (согласно)       — Так, так!

Диоген (обращаясь к другой части)  — Ведь так?!

Толпа                              — Так, так!

Диоген           — Растоптали прошлое по указу свыше,

                         И родства не помня, не терзая души —

             Пей, гуляй,  Иваны, от рубля и выше!

                            … Ведь так?                      

Толпа            — Так, так!

 

(повтор)           … Ведь так?!

                        — Так, так!

           

Диоген           Подлейшие, гнуснейшие засели тут и там —

            На пороге жизни стал Великий Хам!

 

                        … Ведь так?!

Толпа (повтором)      — Так, так!..

 

Оратор (обидчиво)    — Мы за советом мудреца пришли, в ответ же слышим  поносные лишь         песни.

 

Диоген           — Кто в беду попал — советоваться поздно. Вы не к тому явились за советом. Ведь я — лишённый крова, города, отчизны, живущий подаяньем странник.  Собакой Диогеном кличет  меня  город.    О, демос, демос, скупящийся единую хоть кинуть драхму, но льющий щедро  на меня помои из окна.

                             Теперь к собаке вы явились за советом.          Я дам его…

    Таков удел философа из бочки — народу благоденствия желать, в ответ — летящие лишь камни получать.

 

Оратор                        — Прости нас, Диоген! Да будет проклят тот, кто бросит камень!..

 

Диоген (насмешливо)    — В собаку Диогена.

 

Оратор (горячо)           —  В собаку? Нет! Ты будешь полиса почётный гражданин.

 

Диоген                       — Да слишком много чести.Согласен быть почётной я собакой, но     только с уговором: камнями не бросать.

 

Оратор            — О, Диоген, зачем себя ты унижаешь? Мы чтим тебя, премудрый старец!

 

Диоген           — Ага, другие слышу песни, они для тризны хороши, а мне хотелось, чтобы пели от души. О, эти льстивые всё речи, ум уловлявшие  разумных даже! Мне ведомо, что почитают до поры, потом же — проклинают.

 

Оратор           — Тебя мы просим, Диоген:  ты в нашу искренность поверь!

 

Диоген           — Да верю я, но тут же сомневаюсь. Такое свойство разума философа из бочки — искать противоречие во всём.

                                    Однако же, что ж без толку нам тратить время в бесплодных  спорах!

Пришли узнать вы мнение моё — я выскажу его, не обижайтесь: из бочки разумом я разглядел — с тираном трусовато вы сражались. Когда же свергли его боги,  за власть вы  тут же передрáлись, но  лишь  позорно обос…трили положенье — тираны расплодились во сто крат.

 В правители же рвётся тот, кто всех тупее, но громче всех орёт на сходках. Предвижу я — когда  начнутся свары, то победит подлейший. Это точно! Так рухнет государство. Того ли ждали?!

 

Оратор          — Тогда — как быть? И делать что?

 

Диоген           —  Ответ я мог бы дать простой, но вас он, полагаю, не утешит…

Вот человек (указывает на работающего Пигмалиона), в труде своём усердный. Он выше всей толпы.

Вот так и каждый бы  усердно делал своё дело — и воцарился бы порядок в      государстве. Но коль рассудок помутнён ожесточением и злобой — бальзамом слов ту рану не залечишь…

Однако же, давайте к пользе ум расположим и  станем  рассуждать…

                        Известны нам три строя управленья государством: монархия, аристократия, полития. Блуждаете вы в них, как в трёх ливанских кедрах.

С монархией придёт к вам тирании власть, аристократия вынашивает в сытом чреве  олигархов, а от политии грядёт власть охлократии, то бишь толпы. Желаете, какую предпочесть?..

 

Голос из толпы       — Правителя нам дóлжно выбрать, чтоб власть держал  он крепко и

                              надёжно, не допускал развала государства, оберегал бы поданных своих.

 

Диоген                       —  Правитель — порожденье тирании, прогнали одного, и  новое ярмо   надеть хотите?..

 

Голоса                       — Нет, не хотим!

 

Диоген                       — Тогда я предлагаю разобраться: есть власть происхождения, которою владеют все цари в суровой Спарте.  Но мы живём  в Элладе, где слово демоса чего-нибудь, да значит.  Когда же граждане на форуме народном себе достойного правителя назначат, то, стало быть, он будет править по закону. Но, ежели правителя  на трон взведёт  коварство иль насилье против воли граждан,  то эта власть и будет по насилью.

Какою ж вы хотите обладать, когда благоразумия нет в доме? Минута вам на размышленье…

 (Ставит песочные часы)  … Уж сыплется песок.

 

( В толпе начинается гвалт. Возникает даже лёгкая потасовка. Затем явственно слышится голосJ

 

 Голос                        — Хотим, чтоб нами управляли по закону, чтоб был порядок в государстве!

 

Диоген (удовлетворённо) — Всеобщего согласья первый шаг. А без согласья нет и смысла 

жизни. Однако же, всё сущее бывает злом иль благом. Вот потому-то, приступая к рассужденью, нечто бесспорное нам надо за основу взять. Порядок-непорядок в государстве имеет триединую основу:

—  когда дурны законы, то речи быть не может о порядке;

 — опасно положенье в государстве, когда не исполняются законы;

 —   а где кончаются законы — грядёт там тирании власть.

 

Голоса           — Пусть будут справедливые законы, которые все будут исполнять.

 

Диоген           — Прекрасно, когда основу жизни составят добрые обычаи и нравы граждан.

    За них народ и должен биться, как за городскую стену…

(Всеобщие крики одобрения)

   … Легко же вы приходите к согласью там, где только что мечи гремели,

так почему вы ищете различье, а не то, что вас объединяет? И пусть ответит

тот, кто на платформе «кретинизма» пребывает.

 

Ответчик                  — Я за народ!

 

Диоген           — Тут все — народ, от мала до велика. Что б ты хотел народу своему?..

 

Ответчик      — Ну… это… весело чтоб было, водились драхмы… хлеба, зрелищ,

да чтобы девок и водяры доставало…

 

Диоген           — И как намерен ты всё это получить?

 

Ответчик      — Ну, это…, — отнять и… разделить.

 

Диоген           — Я так и думал:  во время смуты раб не свободы жаждет, он господином хочет быть. Как тяжек разговор с отродьями рабов! Желания твои просты, как

петушиный крик. Однако не разделишь всё на всех уж только потому, что много всех, всего же — мало.

 

Ответчик (озадаченно)  — Неужто же и впрямь так мало?!.. А я-то думал…

 

Диоген              — Да чем ты думал?.. Обязанностей  жизни  сделал ношу лёгкой.

Проматываешь жизнь, сподобившись безумцу, который носит воду в     решете.  Как слуги в рабстве у своих господ, так и дурные люди в рабстве у своих желаний.

                 (Обращаясь к толпе: ) Кого же больше среди вас: господ или рабов?

 

Голос             — Напрасно нас порочишь, Диоген! Толчёшь ты в ступе всех подряд, не разбирая — кто есть дурной, а кто хороший.  Мы в рабстве своего желанья  — свободу от тирана отстоять… И с тем пришли к тебе.

 

Диоген           — Перед разумным доводом я отступаю. Поймите и меня — в досаде я

сильнейшей пребываю: когда философов я вижу, врачей, строителей, учителей,  то человек мне кажется разумным из живых существ. Когда же слышу дураков, да вижу целую толпу, постыдно верящей лжецу, то  кажется, что нет на свете никого глупее человека. Власть прочную над демосом должны иметь  идеи, а не  слова, тем паче, демагога.

Однако я отвлёкся… Что ж  тот, в правители который рвётся?

 

Голоса   — Его лица не видим мы,  он копьями от нас отгородился, чтобы воссесть  на трон.

 

Диоген           —  Пусть лучше на копьё он сядет…Лжецу, как можно верить, когда он даже

правду говорит?! Привет ему от  Диогена передайте, а заодно совет: чтоб охранял себя не копьями, а общею     любовью.      (Ликование толпы)

…Вам тоже дам совет: считать ослов конями.

 

Голос             — Но это же нелепость, Диоген!

 

Диоген           —  Согласен. Но ведь на форуме своём,  поддавшись демагогам, в правители  уж   прочите  вы нового тирана. Неужто невдомёк, что мудрость всей толпы не в числовом сложеньи. А ваши партии — безумье многих и выгод единиц.  Свобода вам дана лишь в выборе добра иль зла. К чему склонитесь? Опять рабами стать хотите?

 

Голоса           — Нет, не хотим мы и не будем!.. Кто в рабство нас вернёт, когда свободными мы стали?!..

 

Диоген            — Тогда и власть возьмите в свои руки, ведь власть  народа крепче тирании. Приверженцев её вы в тюрьмы засадите — полюбят там  свободу. Но если пред диктатором склонитесь — беда войдёт в ваш полис. Тиран внушает людям страх, а страх —  удел рабов. Через него он обратит вас в рабство.

                        Так страх с жестокостью пожмут друг другу руки.

                                   Тогда — позором  родина мне станет, а вы — позором родины.

 

Голоса           — О, Диоген!  Скажи, что делать нам?!

 

Диоген           — Сражаться  я зову в рядах людей хороших  против скопища дурных.      

 

Голос             — К оружию нас призываешь, Диоген?!

 

Диоген           — Ни в коем случае! Должна быть в государстве сила слова равной

силе стали в битве, ведь разум человека сильнее кулаков.

     Свобода же для вас — есть право делать то, что разрешит Закон. Когда  единомыслие  объединит вас  в братство, то это будет крепче всяких стен.

.  В противном случае, по мужеству вас превзойдут голодные ослы — они и под ударом палки не перестают пастись.

 

Голос               — Но как нам отличить хороших от дурных людей?

 

Диоген           — О, это очень просто! Хорошие в творимых благах одинаковы,  дурные же —   в чинимых пакостях разнообразны. И легион людей хороших составить должен целое с народом. Дорогу вам  укажут духом сильные из тех, кто  одолеет  волю толпы безрассудной. Оплотом справедливости и силы  единство это станет. Вы следуйте за ним.

 

Голоса           — О, мудрый Диоген! Тебя лишь признаём! Та мудрость, что дана тебе

богами, пусть служит государству! Тебя желаем!..

 

Диоген           — Оставьте  вы  философа в покое. Живёт он не законом государства, а только добродетелью своей. Не уповайте ни на кого другого, лишь только на себя. Для этого должны не созерцать, но действовать. Пусть каждый выполнит свой долг и так поймёт — чего он стоит.

 

Голос             — Ты речь произнеси.

 

Диоген           —  Оставим  речи  демагогам  — кумирамодураченной толпы.   В  конце концов,  народ бывает тем, кем сделает его  властитель…,  если народ позволит это. Но помните: не государство — где владыкою один. А раб услужливый  страшнее пса хозяйского,  ведь он своей судьбы — не господин.

 

Голос             — Кого же нам в правители избрать, когда  весь демос судьбу свою решит

на форуме народном?

 

 Диоген          — Решайте сами, вам виднее. На мудреца не надо делать ставку. Боюсь,

что может он перемудрить. Не допускайте к трону человека с подвешенным мечом, ведь меч диктатора рождает власть. Гоните болтуна, кто падок на слова о всенародном благе.  А выбрать надобно того, кто ведает, как блага этого добиться,  без него ваш легион —  что тело без души. Вождём  народа должен стать Герой, чтоб сделать вас свободными людьми.

 

 Голос                        — Тогда падёт он от руки тирана!

 

Диоген           — Когда не сможете его вы защитить, а вместе с ним  свободу, то пусть падёт   Герой и будет справедливо, поскольку он умрёт один за всех, чем умереть вам всем за одного.

 

Голос             — Своим триумфом он не сможет насладиться…

 

Диоген           — Да,здесь, на Земле,жизнь коротка Героя, но славен будет он в веках!

 

Голос             — Но если победит тиран, то обратит нас в рабство…

Диоген           —  Так будет, если  цепи рабства  крепче, чем свобода.

Мы — в рабстве все. Одни у похоти, у скупости другие, а третьи —

честолюбья… И все рабы у страха.

Но    если  рабство вас не унижает, то, значит, вы и созданы рабами быть. 

 

Голоса           — Нет, ни за что на свете! Да будет смерть тирану!..

 

Диоген           — Перед лицом народного единства тиран отступит. Он в рабстве сам

у собственного страха. Ведь он боится даже брадобрея, что каждый

день острейшим лезвием по горлу водит.

                           Идите с миром, души повернув к добру.

 

(Люди, возглашая здравицы Диогену, уходят. На сцене появляется ростовщик Неокл,

ведущий за руку юношу. Обращается к Диогену)

 

Неокл            — О, Диоген,мир дому твоему! Да не войдёт в него ничто дурное!

 

Диоген (намешливо)  — Тогда хозяину и путь в него заказан…

 

Неокл            — Хе, хе… всё в шутку обращаешь, Диоген! На этот раз её  ты обратил на самого себя…. Дурное нéчто может быть лишь ты.

 

Диоген           — И с этим я согласен. Нет никого дурнее Диогена, коль бродит он средь бела дня с зажжённым  фонарём и  ищет Человека. Кто ищет — вынужден блуждать.

 

Неокл            — С философом  мне не тягаться в споре. Послушай, Диоген: Неокл я, сын Эсхина, что родом из Самóса. Мы — род ростовщиков. Молва о мудреце, живущем в бочке, дошла и до Самоса. Племянника привёл к тебе, чтоб философии учить, а ростовщик, как видно, из него не выйдет.

 

Диоген           — Действительно, хоть на худой конец — пусть будет мудрецом.

Беру немного я за скромные услуги… Гони мне драхм пятьсот, и в вашем

ростовщическом ряду появится философ.

 

Неокл            — Сказал ты — драхм пятьсот?! На эти деньги целого раба купить я мог бы…

 

Диоген                      — Купи. И будет у тебя на услуженьи  целых два раба.

 

Неокл (с сомнением)     — Но выйдет ли философ из него?

 

Диоген                       — Коль наша фирма веников не вяжет…

 

Неокл (поспешно)      — Согласен с вами… вот задаток.

 

Диоген                       — Ты подожди мне драхмами звенеть.

                                    (обращается к юноше)

                                    — Человек! Пожелал ты достигнуть у нас озарения мудрости

                                                                                                                         высшей, —

                                    О, как счастлив, как славен ты станешь, тогда среди всех

                                                                                                                          эллинов,

                                    Если памятлив будешь, прилежен умом, если есть в тебе сила

                                                                                                                       терпенья,

                                    И, не зная усталости, знанья в себя ты вбирать будешь

                                                                                                                      денно и нощно,

                                    Холодая, не будешь стонать и дрожать, голодая, еды не

                                                                                                                      попросишь,

                                    От попоек уйдёшь, от обжорства бежишь, не пойдёшь по пути

                                                                                                                      безрассудства…

 

Неокл                      — Вот, ни хрена себе!

                                    (племяннику)

                                    Я ж говорил тебе: старик суров — мы не туда попали!

 

Юноша                     — Напротив… Я согласен.

 

Неокл (в сторону)       — Так… денежки мои пропали.

 

Диоген                       — Скажи, юнец, хоть связно пару слов, чтоб разглядеть тебя я смог бы…    

    Покуда человек не говорит — неведом ум его, порок сокрыт.

    Как звать тебя?..     Чему обучен?

 

Юноша                  — Дано мне имя — Эпикур. В трактатах философии  его найдёшь, спустя  тысячелетья.

   Менялой денег сделали меня,  я ж тратить их предпочитаю.

 

Неокл                        — Видал, каков?! Как дело передам ему? Но ты его послушай —

    такого он наговорит!..

 

Диоген                       — Послушаем, но ты нам не мешай…                 

(юноше)        Коль не  обучен ты, с какого бока философию ухватишь? По силам ли добыча будет?.. А место уж в истории столбишь.

 

Эпикур                     — Ту философию,  приют которой в меднолобых мудрецах, я отвергаю. То лёгкая забава впавших в детство старцев — играть понятиями,   чтоб догмы выводить.

 

Диоген                      — Порочишь ты напрасно жизнью  умудрённых старцев… Так в споре

   дерзость побеждает, но не истина.   

  А, впрочем,  можешь привести пример?

 

Эпикур                     — Охотно…  Я — это ведь не ты, верно?

 

Диоген                       — Верно.

 

Эпикур                      — Я — человек.

 

Диоген                       — И это верно.

 

Эпикур                      — Следовательно, ты — не человек.

 

Диоген                    —  А вот это — ложь, и если хочешь истину познать — начни   с меня ты поучение своё. Быть может — поменяемся местами.

 

Эпикур                     — Признаю — твой изворот  понятия —  разумней заклинания жреца.

 

Диоген                       — Само понятие и я тут ни при чём… Истина — дочь времени, она есть  пробный камень  и для правды  и  для лжи.

                                        Тебе, как старый малому, я в назидание скажу: « Язык — одежда

мыслей.Не стоит сбрасывать её без нужды, ведь необдуманное слово не удержать, как камень брошенный.

 

 Эпикур                     — Но я заговорил, чтоб разглядеть ты смог меня.

 

Диоген                       — Я разглядел пока лишь молодость твою.Взрослеет разум медленнеетела.  А, впрочем, молодость  и есть пора, чтобы ума набраться, и в старости его употребить.  Пожалуй, юным может быть мудрец, чтоб к старости вновь в детство впасть, и догмы философии творить. Так круг замкнётся,  доказав, что возраст с мудростью не есть одно и то же.

 

Эпикур                      —  Тогда же круг познания замкнётся, когда откроешь истину первоначала и его причины, а через них познаешь остальное.

Я в этом вижу  назначение Человека.

 

Диоген                       — Удел богов ты  возложил на Человека. Такая созерцательная жизнь  блаженству безмятежному сродни; подобное доступно лишь богам. Но ведь они и так всё знают: откуда что  взялось и по какой причине.

 

Эпикур                       — Я в этом не уверен.  Поступки их ведь часто неразумными бывают.

Но нам отпущено Природой два достояния — ум и рассужденья.

Так смертным, чтоб разумное творить, не на богов оглядываться надо, а     рассуждением вывести всеобщее начало, и опираться на него, как город на закон. Такое напряжение ума здоровье придаёт и молодым и старым. А разумом кто слеп — не человек он, а скотина.

 

 

Диоген                       — Ты начал слов игру, но рассуждаешь здраво. Чему тебя учить? На всё

имеешь собственное мненье. Советую тебе — не заносись! Я тоже многое познал, но вот, в конце, я путь свой озираю: прошла вся жизнь и — ничего не знаю.

Во всяком случае, совет не лишний дам: из молодости в старость бери припасом мудрость… Из достояния она всего надёжней.

 

Эпикур                      — Совет такой учту я непременно.                     

 

Диоген                       — Ты  веришь ли в богов?..

 

Эпикур                      — Я сердцем верю — разумом же нет! Но лучше верить басням о богах, чем верить физикам и быть судьбе покорным. Надежду басни подают. В судьбе ж заключена та неизбежность, которую и боги не оспорят. Однако, полагаю — бог бестелесен, как душа.

 

Неокл                        — Такое говорит, что просто в дрожь бросает…, в желудке начинается расстройство…, бегу в кусты, меня ж вы подождите.

 

Диоген (вдогонку)       —  Как  неприлично   творить  подобное  среди руин античных?!..

   (обращаясь к Эпикуру) …Сдаётся мне, что ты сказал  — осколки главной мысли, которую ты носишь, как женщина ребёнка в чреве.

 

Эпикур                      — Познал я то, что мир бесконечен и вечен. Вселенная наша пуста, и

в ней блуждают лишь светила. Природа тел небесных, как и земных,  заключена в частицах, которые умом  лишь можно разглядеть. На то и разум человеку дан, ведь без него он — говорящий бык, приученный ходить по кругу, и, жернова  крутящий.

 

Диоген                       — В твоих словахя вижу отраженье своих мыслей, но к ним лишь  в старости пришёл. Ну что ж — орёл быстрее черепахи. Ты молод, дерзок в мыслях. Тебе,  не позавидуют ли боги?

 

Эпикур                        — Пока не доводилось говорить с богами. Но полагаю — мир не ими

сотворён. И потому философам дано  божественное нечто здоровой человечностью теснить. Скорее ум бессмертен, чем душа. Природы дарованье он.  В судьбе своей ответствен человек; здесь боги — не у дел!

 

Неокл (появившийся из кустов с  ночным горшком ) — Как дерзки ваши речи! Нас молния сейчас

                                   испепелит, что Зевсом будет послана в отместку… Низвергнет в бездны

                                   он Аида… Как страшно мне!.. Опять расстройство в животе!..

(Страдальчески стеная, прижимая горшок к  животу, убегает. Неожиданно озаряется светом Олимп.)

 

Вакх                           — Полундра, братцы! Скорее просыпайтесь! Вы что, нектара

                         охлебались?! Очнитесь же скорей. Поносят нас, богов, там, на Земле!

 Всё  этот Диоген!.. Опять на нас он бочку катит!

 

Гера (томно)   — О, Вакх! Как непристойны вульгаризмы на Олимпе…

 

Вакх               — Пардону я прошу, владычица Аида, но, кажется, сейчас

                     нам не до этикета. Там Диоген и с ним какой-то малый поносят нас, богов!..

 

Гера               — Хотя проник философ в сущность мирозданья — нас это не тревожит..

                            В народе говорят: «он выжил из ума».

 

Вакх               — Так говорят не все, и многие ему внимают, как человеку, постигшему

глубины разуменья.  Достигнув мудрости, не может смертный впасть в другое состоянье.

 

Гера               — Когда  и как  успел он ею овладеть?.. Мы даже пахаря ему ума не дали! А, впрочем,  надеюсь я,  — старик угомонится, коль на него  нашлём любовные мы страсти. Ты, Эрос, заготовь стрелу: потешимся мы вволю над впавшим в похоть старцем. Смешным что сделается — не может быть опасным.

 

Вакх               — Владычица Аида, это бесполезно, ведь мудрость Диогену не помеха

для  страстей. С гетерами он дружбу водит и с ними в бочке  греховодит. Ему завидуют и боги.

 

Гера               — Так надо знак подать, мол, его распутством гневаются боги.

 

Вакх               — Да будет всё исполнено, владычица Аида!

 

( Олимп окутывается  мраком. Сверкает молния и грохочет гром. Ростовщик,  не расстававшийся с ночным горшком, вылезает из кустов.  Во время удара грома ростовщик в страхе  садится на него. Горшок раскалывается. Ростовщик катится кубарем, потом прячется в бочку. Высовывается, кричит:

 

Ростовщик              — Спасайся все, кто может! О, богохульники! Ведь я предупреждал!..

(Сильный удар грома и ростовщик прячется в глубину  пифоса)

 

Галатея (появляясь) — Послушай, Диоген! Коль гром гремит и молнии сверкают, в надежде

                                 я, что может объявится бычок тот, говорящий… Зачем его прогнал,

                                 несносный ты старик?

 

      Диоген          — Подальше бы держалась от быка, не-то родишь теленка да с головой  сатира!                          

 

Галатея                     — Фу, гадости какие говоришь!

 

Диоген                       — Я говорю, что знаю. В том образе быка являлся кто-то к нам…

его я приколю,  и … в жертву сдам богам.

 

(Появляется Пигмалион, нагруженный корзиной горшков)

 

Диоген                       — Хлопот тебе доставило искусство, так, может, ремесло

прокормит?

 

Пигмалион               — Горшки идут успешно на базаре, но мне милей ваятеля искусство. 

 К тому же статую великой Геры я обещал поставить в храме… Но Галатея, все потратив, уж требует ещё… Кручусь, как мул я, жернова вертящий, конца ж работе нет…

 

Диоген                                  — Увы! Мужú считают женщин слабыми, но сами есть невольники у них. Терпи страдалец! И пусть тебе надежда осадком сладким будет в чаше горечи семейной.

 

Пигмалион       — Как долго ждать?..Галатея ведь уже не камень… Она такая же, как ты и я.

 

Диоген                       — Как видно, так желаешь ты, чтоб в оболочке совершенной таилась совершенная душа?

 

Пигмалион               — Да, воспитай ее, Учитель, чтобы нежна была, скромна в желаньях, тогда твореньями своими я вознесу хвалу богам…

 

Диоген (саркастически)          —  Я — воспитай её, хвалу же он воздаст бездельникам-богам!

Нет,  милый мой, надумав женский нрав смирить — простись с покоем.

 

Эпикур                     — Позвольте молвить слово мне… Ведь эта красота (указывает на Галатею) не создана для воздержанья?! (Обращаясь к Галатее)

И мой тебе совет: от всякого такого воспитанья спасайся на крылах ты быстрых.

 

Галатея (кокетливо) — Пожалуй, я последую совету… Откуда этот юноша прелестный? Ты

не посланец неба?.. Когда Олимп так близко, то, кажется, общаешься с богами…

(Подходит к Эпикуру. Пытается прижаться к нему. Диоген ревниво отодвигает её).

Диоген                              — Пришел он философии учиться, и ты нам не мешай!

 

Галатея                     — Забавно будет мне послушать, как греховодник старый бубнить начнёт о воздержаньи, тогда как сам не в силах устоять пред искушеньем.

 О, юноша прелестный, ты молод, свеж, и образ жизни Диогена не для тебя. Скажи — вещей какую меру познать ты хочешь?

 

Эпикур                      — Считаю я, что мера всех вещей — есть наслажденье! Ты днём  текущим наслаждайся! Полёту бабочки не нужно оправданье.

 

Галатея                     — Прекрасно! Открытие такое, пожалуй, стоит  всех рассуждений

Диогена. Давайте ж наслаждаться!..

 

Диоген                       — Угомонись!..                               

 

Галатея                     — Сдается мне,  скорее он — Учитель, а мы — ученики, ты тоже, Диоген… О, Эпикур! Ты мысль о наслаждении внуши Пигмалиону.

 

Диоген (Эпикуру с укоризной) — Теперь ты видишь: мысль  переходит в мысль, как пламя

                                         зажигает пламя.

  О, молодость, молодость! Подобна кораблю ты на крутой волне,

      и ветер дует сзади в паруса и скалы впереди.

 

Пигмалион (сурово) — Мне вдохновенный труд — есть мера наслажденья.

 

Диоген                       — А мне — бодаться с говорящими бычками, посланцами Олимпа,     сухою корочкой питаться, обнять Эротию и мир умом объять…

 

Галатея                     — Как всеобъемлющи твои запросы!   Твой скуден ум, что тщится мир объять, руками  норовишь Эротию обнять.

 

Диоген                       — Ну что ж, не скрою, объятия Эротии  всего дороже…

 Однако жизнь счастливая не в развлеченьях. Без цели жизнь подобна брошенной в реку былинке… течением её несёт.

 

Галатея             — Пусть будет так!.. Но всё же — наслаждение… Я кое-что уж знаю.

 

Диоген               — Бычок успел чему-то научить?

 

Галатея                 — Да и бычок! Тот ласков был, а ты его прогнал. Он про любовь мне         говорил такое!.. Склонял поддаться страсти, уверяя: «порочат страсти те, кто их вкушать уже не может»

 

Диоген                  — О, Галатея, что недостойно делать, о том и недостойно говорить!

                                    Познала меру ты лишь плотских наслаждений, однако же  духовные телесных выше. Они и жизнь нам продлевают, безумство же распутных наслаждений — сокращает.

 

Галатея (возмущённо)    — Ты говоришь одно, а делаешь другое! Не отказал себе в   

                                             блаженстве       с тремя гетерами подряд, распутный ты старик!

 

Диоген (бормочет смущённо)  — Тут такое дело — потребность в том души и тела… Заключены во мне две половинки сердца: одно лишь гонит кровь, и мысли разгоняет, другое — ретивóе,  взыскует о любви.  Безумство нас в ней привлекает.

 

Галатея                     — Вот так бы сразу говорил, сатир ты похотливый. Потребности

твои на уровне царей и нечего морочить голову  нам добродетелью своей.

 

Диоген                         — О, Галатея, любовь небесная есть капля, что боги влили в чашу  жизни, дабы уменьшить её горечь!.. Как не испить её?!

                                              

Галатея                     — Вот с этим я согласна… Тебе с Гомером более   пристало состязаться,

чем нам твердить уныло наставленья.

 

Эпикур                  —  Позвольте уточнить: под  наслаждением  я  не распутство и

                                     обжорство  разумею, — свободу от томлений тела и души смятений. Сопутствуют ему   здоровье тела и безмятежность духа.

 

Диоген                  —  Пожалуй, но при этом важно — не путать безобразное с прекрасным.

                            Чтоб  похоть не довлела над любовью, душевным благом освящённой.

 

Галатея              — Как рассудить мне вас? Один стоит за добродетель, другой склоняет  

                                         к  наслажденью.

 

Эпикур                  — Не надо делать выбор — имей возможность обладать и тем и этим, пока философы неистовствуют в споре. Среди живущих на Земле — кто молод и в расцвете сил — того влечёт к объятьям.

В Природе мир истины заложен; любовь — её венец!

 

Галатея (радостно всплескивая руками) — Да, любовь — всему венец! Ей всё подвластно! Там, на Олимпе, пред нею склоняются и боги.  Ты слышишь, Диоген?.. Любовь, она и есть — любовь, и заменить её ничто не может!

 

Диоген (досадливо)     — Да слышу я, но не внимаю, ибо женщины слова так легковесны, как падающие     листья…, вода и ветер их несут куда угодно.

 

Галатея ( капризно)     — Тебе лишь бы перечить, упрямец старый! Ты похоть путаешь с   любовью… Тогда скажи: что нам любовь даёт?

 

Диоген                  — Любовь даёт нам то, о чём мы толковали, но и в делах достойных  надо меру соблюдать. Постичь ты можешь наслажденье, когда довольствуешься малым, ведь и простая снедь доставит наслаждение тому, кто голоден, а сытому и фазаны не в прок.

 

Эпикур                 — Оспорить это вряд ли кто возьмётся. Осёл голодный золоту солому

 предпочтёт.

 

Галатея               — Опять научные трактаты там, где всё и так понятно, что лучшею приправой к пище голод служит. Так жуйте вы  свою солому, голодные ослы! Толкуете про добродетель, куда ж отставили веселье, хлеб, вино и сласти, объятия возлюбленного мною?..

 

Диоген                —  Спешишь  изведать ты все прелести быстротекущей жизни, но прежде

      уяснить должна: любое благо может оказаться безобразным.

 

Пигмалион (отрываясь от работы)    — И нечто безобразное — в искусстве может стать

     прекрасным.

 

Диоген                    — Ну, вот,  заговорил наш молчаливый мастер, да складно так!

 

Галатея                 — Я с ним согласна… Могли представить вы, что глыба

мрамора таит в себе прекрасное созданье? Всё это разглядел один Пигмалион. Так нечто безобразное  в прекрасное вдруг обратилось.

 

Диоген                 —  Позволь мне возразить: красивое ещё не есть прекрасное. Но в случае

                                   любом — творение Природы совершеннее творения искусства.

 

Галатея (капризно)       — Опять запутал всё и смысл ты затемнил…, ведь это выше

                                        разуменья моего…

 

Диоген                       — Да кто бы сомневался … Разуменье — величайшее из благ и для него речь истины проста. А потому — уж лучше с разумом несчастным быть, чем без него  —  счастливым.

 

Галатея                     — Однако же, твой разум — не дурак, когда предпочитает сухой-то корочке седло барашка.

 

Диоген                       — Я ем, чтоб жить!

 

Галатея                     — Вот я и говорю: ты ешь и пей, и не мешай другим. Залезь-ка

в бочку и сиди там тихо. Я с ним (кивает на Эпикура) хочу продолжить

разговор о наслажденьи…

 

Диоген                       — О, Галатея! Уж лучше бы тебе держать на языке горячий уголь, чем  говорить такое!  Хочу  напомнить, что Пигмалион тебе два уха изваял, а  рот один, чтоб больше слушала и меньше говорила.Убором женщины молчанье служит. А если она что-либо говорит, то писаны её слова на ветре иль на воде быстротекущей.

 

Галатея                     — Старик несносный! Хамить изволишь даме?  Уж лучше в бочку полезай…, не-то огрею палкой!

 

Диоген                     — Умилосердись, ведь слово для кого не в прок —  там не подействует и палка. К тому же —  бочка занята. В ней ростовщик сидит… (Стучит по бочке) Приятель, вылезай! Угрелся там,  в объятиях Эротии… Толкуем тут о наслажденьи, а ростовщик, проныра, сполна уж в практику всё претворил… Но ведаем и мы: «кто спёр телёнка, сопрёт тот и быка».

                                               (снова стучит по бочке)

                                       Учти же, похотливец: коль суждено кому украсть, тому и битым быть.    

(Из бочки вылезает сконфуженный ростовщик Неокл вместе с гетерой Эротией. Присаживаются на пифос)

Неокл                        — Как тихо всё, и дождик перестал… Послушай, Диоген, тут, в этой

бочке  приют гетер я обнаружил…

 

 Диоген                      — Ты думал, что мудрец и в помыслах своих до женщин не касался?

 

Неокл                        — Нет,  о том не говорю, но, думаю — не много ли тебе?

 

Диоген                       — Уж коль в способностях моих не сомневался, то знай и меру ты потребностей моих…  Но в случае любом — хоть и владычествует страсть, а правит   ум. Как видно ты считаешь — у Диогена всё наоборот. На это я скажу: «не любит женщин кто, вина и песен, так дураком  и умрёт».

                                          

Неокл                 —  От слов твоих я вдохновенья полон. Прошу тебя мне уступить Эротию…

 

Диоген                       — Эге… Как проняло тебя, однако! Но вряд ли вдохновенье… То похоть возбуждает жажду удовольствий. Эротия  —  не вещь. Сама вольна в поступках… Чем улестишь её ты, похотью объятый, ростовщик?

 

Неокл                        — Вот выкуп за неё! (Трясёт мешочком с деньгами)

 

Диоген                       — Глупец! Зачем, несчастный, ты домогаешься того, что лучше бы совсем не домогаться. Ты тело выкупишь для похотливых вожделений, гармонии душевных отношений  не познав… Коль скоро надоест тебе Эротия, то…, а, впрочем, торги неуместны. Ответь, Эротия, что выбираешь ты — с мошною толстою ростовщика иль предпочтёшь обитель мудреца?

(Эротия молча забирается в пифос).

                                         Вот и ответ. Его красноречивей и достойней нет!

 

Неокл                        — Не верю я, чтобы гетера устояла при виде золота. Её же

ремесло — торгуя телом, деньги добывать…

(бросает мешочек с деньгами в пифос).

     Тут всё твоё, Эротия!

     (Из  пифоса вылетает развязанный  мешочек. Дождём сыплются  монеты)

 

Диоген                       — Кропить златым дождём скупятся даже боги. Тебе же говорю:

    нет никого верней измученной гетеры…

(Ростовщик ползает на карачках, собирая монеты)

…Согласен я — есть вещи на земле, нагнуться за которыми не

грех, ведь бережливость —  монетный двор ростовщика.

    Ну, всё собрал? А лишку не схватил?.. Мы денег не считаем, в пыли их тут полно, но лень нам собирать.  Тебе же будет на обратный путь.

А, впрочем, отдай нам то, что нáжил ты неправедным путём, себе оставь — что заработал честно.

 

Неокл (испуганно)        — Так заберёшь ты всё!.. Я — с чем останусь?!

 

Диоген                       — Твои проблемы это… Но я считаю — обуза деньги для тебя.  Копил ты их напрасно. Как видно полагал, что вечно будешь жить.

 

Неокл                        — Сказать ты хочешь, мол, не в деньгах счастье. Я это признаю.

 

Диоген                       —  А коли так — отдай ты их соседу. Ну что — слабó!

 

Неокл                        —  Мудрец, ты видно в бочке засиделся. Да будет ведомо тебе: имеющий казну большую не может быть наказан.  Как с привилегией такой расстаться добровольно. Ведь деньги могут всё: они срывают горы, и реки поворачивают вспять, любая крепость отворит ворота, впуская золотом гружёного осла. А ты  толкуешь мне про добродетель, за мой же счёт… Так не пойдёт!

 

Диоген                       — Да ты пойми:  склонив ростовщика  скупость щедростью осилить, появится надежда: вдруг станешь ты источником добра, тогда — на зло добром ответишь.   А добродетель — красота души.

 

Неокл                       — Теперь я понял: химера  деньги для того, кто не имеет ни единой  драхмы. Давай,  разделим каждому своё: я денежки оставлю при себе, — ты  упивайся красотой души. И это будет справедливо.

                                   

Диоген                       — С тугой мошною ты  богач, но с пошлою душою. Хочу напомнить: «Жизнь человека — краткое цветенье и увяданье долгое». Отцвёл плевелами, и для чего?..    За деньги же  не купишь ничего в «долине предков».

 

Неокл                        — Так что ты предлагаешь? Всё ту же «красоту души»?.. Оставь её в покое.

 

Диоген     (в сторону)    ( — Предосторожность — ум дурака.)

                   (обращаясь к Неоклу: )  — Твоя предосторожность, как видно,   маяком тебе и служит, но не разбейся об него в усердии чрезмерном. Учти: наживы жажда не породила ничего хорошего, но погубила многих.

      Союз я предлагаю нерушимый. Так Диоген, мудрец бродяжий, хорошим будет  дополненьем  богачу. В заклад великой дружбы даю свой  пифос!

 

Неокл                       —  Хе-хе… На кой мне хрен твоя  пустая бочка!.. Вот если  бы с Эротией  в придачу — то мог бы я подумать… Хотя…, а что потом?..  — ведь легче женщин семь прельстить, чем от одной  отделаться.

                                            За благо ты, как видно, почитаешь  обчистить богача и прокутить жизнь недостойную свою на денежки его. И это называется — мудрец?!.. Меня ты удивляешь, Диоген.

 

Диоген                       — Давай порассуждаем…

Неокл                        — Давай.

Диоген                       — Ты нажил много денег…

Неокл                       — Что из того?

Диоген                     — А это в наше время — храбрость…

Неокл                       — Да кто бы мог подумать!..

Диоген                     — К тому же сохранил их, мудрость проявив…

Неокл                       — Так, равен стал тебе, иль,  может,  даже превзошёл?..

Диоген                     — Да нет пока… Искусству  их расходовать  не научился ты…

Неокл                      — Ага, ты в этом мне поможешь?

Диоген                    — Я помогу тебе.

Неокл                      — Транжирить деньги?..

Диоген                    — Нет. С моею помощью твоё богатство стало бы всеобщим благом.

Неокл                       —  Так я и поверил! Я думаю, что прежде взялся б ты свою рассохшуюся бочку обустроить и в ней приют гетер устроить… В гареме  том султаном хочешь  жить, да на мои же денежки  кутить…   Шоб я так жил, как говорят в Одессе!..

                                       

Диоген (ожесточённо) —   Помысли —  с деньгами  пробьёшься  лишь к гробнице, куда и

       вложат чрево алчное твоё,  с мошной набитой.

 

Неокл (насмешливо)     — Что из того? Спокойнее я спать там буду. Ведь деньги — отважнее  легионеров даже, пробьют дорогу себе всюду.

Они не спят, когда я сплю, и обманывать не обладают свойством.

 

Диоген                       — Ага,и с ними в Ад  войдёшь?!

 

Неокл                        — Войду!.. Ты полагаешь, что в Аду и деньги не в ходу?

 

Диоген                       —  Надеешься,  что и в Аду откупишься деньгами, чтоб в Рай попасть? Оставь ты достоянье людям  и долгие века твоя гробница усыпана цветами будет.

 

Неокл                        — Только и всего?! Мне это мало будет.

 

Диоген                     — Ты что, и  на цветы счёт выставишь потомкам? Тогда пожнёшь

ты славу скупердяя. Того желаешь?

 

Неокл                        — Нет, того я не желаю. Но я хочу, чтоб на моей гробнице начертано так было: «Склоните голову, эллины! Здесь покоúтся тот, кто Мецената щедростью своею превзошёл ».

 

Диоген                       — Скупец ты наглый!.. Ишь, чего умыслил! Как в голову ростовщика пришло такое?!

 

Неокл                        — Ты к рассуждению свой ум употреби: у  Мецената ведь несметные богатства, они  лишь умножаются от щедрых воздаяний.  Меня ж склоняешь всё достояние отдать  и… лечь в гробницу  нищим. Так не пойдёт! Тебе ль не знать, что нищенство — труд лености.

 

Диоген                       —  С ростовщиком  мне не тягаться   в  торгах, хоть всех богов зови на помощь —  меня ты вместе с ними  объегоришь.       

                                    Ну, хорошо. Я демос полиса уговорю гробницу тебе знатную отгрохать, Пигмалиону закажу такую высечь надпись, какую сам ты пожелал.

                                    Ну, по рукам?!..

 

Неокл (уклончиво)        — Подумаю о том, как достояние своё распорядить. Зачем мне торопиться? Мне мир торгашества не надоел ещё, в нём веет запах прибыли, от сделки выгодной он так приятен; чем больше денег, тем они желанней.

 

Диоген                       — На запах падаливот так спешит шакал. Но прибылью любой насытится ли алчная душа?!  Так лучше стань ты честным человеком и будет одним плутом меньше на земле.

 

Неокл (саркастически)    — Да, как же!.. По мне так лучше быть живым шакалом, чем мёртвым львом.

 

Диоген                      — Всего же лучше — быть львом живым… да и проще.          

 

Неокл                       — О, Диоген!Из всех виденных  мною мудрецов ты — самым  ушлым

 оказался. На что меня так рьяно подбиваешь?  Ты думаешь — дела все

бросив,  поспешу скорее, дабы успели снять для   саркофага мерку.

 

Диоген                       — Я и хотел   просить  тебя об этом. Ведь смерть твоя и будет добрым делом, которым заключишь дурную жизнь свою.

      И помни:  комедия есть жизнь скупца, в ней аплодируют последнему лишь акту. Твои наследники вселенским плачем — радость будут прикрывать.

 

Неокл                — Но роль скупца не для Героя. Зачем посмертная мне слава, так запоздалая при жизни? Скажи —  в Рай иль в Ад сойду  в последнем    акте комедии твоей?

 

Диоген                       — Как доиграешь роль. Здесь я не волен. Минуя нас — судьба

                                     вершит дела.Придумал ловко ты, однако: жить скопидомом  для того,  чтоб умереть богатым. 

 

Неокл                  — О, горе мне!.. Общаясь с мудрецом — напьёшься  горького  ты мёду.

Так следуя совету твоему, мне остаётся лишь одно: с сумою нищего бродить  по  всей Элладе, прося о подаяньи, ведь мудрецом мне стать, как видно, не дано.

 

Диоген                       — Кто говорит, тот сеет,  кто слушает, тот собирает жатву. Коль

выслушал мои советы — последуй им, тем успокоишь свою нечистую ты совесть. К тому ж суму, набитую деньгами, носить намного тяжелее, чем нищенскую торбу.

 

Неокл                        — Последнее звучит как утешенье.  Меня ты  хочешь ободрать как липку, и, достояния лишив, — оставить голого среди волков, то бишь людей, к тому же злых.

 

Диоген                       — Ну, отчего же?  Ведь люди, что ни говори, для взаимодействия

     сотворены…,  как руки, ноги, голова…, природа  ведь у нас  одна.

    И ты, и я, мы в человечестве живём, мы им живём, и для него.

Но ты избрал богатство, оно же для тебя — вид  нищеты, да самый тяжкий.

              

Неокл                        —   Убыточны с тобою торги… Твоим  поддавшись уговорам —

                                      наобещал я много,   ты ж нé дал ничего взамен.

       И на твоём примере убедился я вполне: разум без благоразумия — безумие вдвойне.

 

Диоген                       — Но есть благоразумие крота, оно тебе присуще. И есть благоразумие

орла, что смело следует своей натуре. Отсюда  жизни правило: чья   выгода — того и риск. 

 

Неокл                        — Но, следуя ему — ты  не минуешь своей бочки.

 

Диоген                       — Мне большего пристанища не надо, ведь я богат, владея бочкой, и

   беден ты на куче злата.

 (в сторону)         — Безумец Диоген! Пытаешься фальшивую монету переплавить в добродетель. Ты не мудрец в делах житейских!           

                                     С ростовщиком тягаться — труд напрасный. Как убедить и в чём, того, кто убеждён в обратном. Что для него слова? Как дела тень, не более того.

                                    И мне такие торги чести не добавят.

 

             (обращаясь к Неоклу) —  Совет тебе лишь дам: ты наживайся честно, если  можешь.

 

Неокл                        — А если нет?..

 

Диоген (махнув рукой)           — То способом любым. Тебя ведь не исправишь. Змея верёвки не родит. Однако же — деньгами управляй, а не им служи, ведь скупости всего недостаёт.Да помни: есть на свете двое, пока живы — бесполезных.

 

Неокл                       —  Да кто ж такие?

 

Диоген                     —  Существа, однако, непростые: хряк откормленный и скряга жалкий.

 

Неокл                        — Ты с бессловесною скотиной меня объединил. Но я же — человек!

 

Диоген                       — Не человек ты — пищевод ходячий…  простейшее устройство для приёма пищи и отправления её, не более того.

Вот так!  Жить для себя — не значит жить. Природа создалá нас для чего-то бóльшего.                                              

 

Неокл                        — Учту я это непременно. Но ты не убедил меня расстаться с достоянием. Так оставайся при своём ты мнении, а я останусь при своих деньгах…  Шоб я так жил, как говорят в Одессе.

 

Диоген                       — Ну, что ж, — живи, как можешь, коли не хочешь быть хозяином своей же воли и совести рабом. Но помни:  раны совести не заживают. А деньги, что скопил —  тебе не слуги, но хозяева. С чем мир покинешь? Так сделай же своим вторым наследством — имя честное.

 

Неокл (задумчиво)              —  Да, пребывая в суете  хлопот,  как будто   и  не жил я… Ты душу

 мне разбередил, мудрец проклятый!..

 

Диоген                       — А если ты не жил, то не придётся тебе и умирать.

 Донашивай ты плоть свою, пока душа не станет тебе в тягость.

                                         Да вырастет цветок забвения на твоей могиле!..

                                                Юношу оставь у нас. Учить его нам не придётся. Философам он равен. Пусть разобьёт поблизости шатёр и предаётся размышленьям вдали от мерзости общинной.

       Теперь иди, да не покажется дорога длинной. Тебе  вручаю  посох мой дорожный. Будь осторожен  на тропинке горной…

 

(Наступает ночь. Из пифоса вылезает Диоген. Присаживается на неё. Почёсывает живот, зевает, задумчиво произносит: )

— Тиха украинская ночь…

(На Олимпе возникает и все более усиливается таинственное свечение. Слышен глубокий, мощный голос:

Философ Диоген! С тобой желают боги говорить!

Диоген                       — Я этого желаю тоже.

Голос                         — Мы на Олимпе ждём тебя.

Диоген                       — Как мне туда подняться? Ведь человек разумный мыслью

     лишь летает?

(С Олимпа спускается веревочная лестница. Диоген начинает медленно по ней подниматься. Звучит песня. Диоген ступает на облако-платформу. Высвечивается возлежащая  Гера   в окружении  богов)

 

Гера                           — Ну, Диоген, приветствуй же бессмертных! Иль онемел от страха?

     Мы разве так страшны, а не прекрасны?

 

Диоген                       — Приветствую, тебя, владычица Аида, любимая подруга Громовержца      Зевса. Всем прочим же богам  — привет!

 

Гера                           — Не слишком-то учтив ты с остальными. Недаром всем твердишь, что вровень стал с богами. Как это понимать?!

 

Диоген                       — Меня оклеветали. Я говорил: хотел бы вровень стать с богами,

дабы с Олимпа  своими престарелыми очами  мне разглядеть  пути       движения светил…

 

Гера                           — Мудрец, ты не зажился ли на свете, раз тянет на Олимп?

 

Диоген                       —  Зачем же торопиться… Сдаётся мне и меж богами на Олимпе

                 толкотня, и нет здесь места для меня.

 

Гера                            — Но стар мудрец, а старость — тяжёлая ноша для людей.

Приищем мы тебе местечко на Олимпе, если богам дерзить не       будешь. Ты для начала звёзды нам сочтёшь, а мы со счёта сбились.

 

Диоген                       — Покорнейше благодарю, как видно — небожители стареют тоже, и

при  том, — никто не хочет быть занудным стариком. Мне между вами не  ужиться.

       Удел богов так тяжек — слоняться по Олимпу праздно, да пить нектар… Что это  за дело!.. Бессмертие богам не надоело?

 

Гера                            — Куда же, бедным, нам податься?.. Уж не на Землю ли прикажешь

     всем спускаться?

 

Диоген                       — Нашествия богов нам только не хватало!.. Да что вы, в  самом деле!..

Бездельников и на Земле полно, а боги ремёслами полезными не      овладели.

 

Гера                           — Как ты гостеприимен! Но неужели лишними мы бы стали?

 

Диоген                       —   Довольно и того, что Зевс повадился сходить на Землю и там блудить со скуки. Всё к Галатее приставал, да так, что было не унять. Я палкой вздул его — тогда лишь отступился.

 

Гера                           — Вот, ничего себе! Как видно и рассудок твой порядком замутился, коль палкой вздул ты Громовержца.  Не боишься ль повелителя богов отмщенья?

 

Диоген                       — Не может быть, чтоб Громовержец был так чувствителен к обидам мелким. К тому ж не ведал я — кто в образе быка наведался на Землю.

                                    И потом — как было поступить с такою   наглою скотиной?..

    Считаю,  получил он трёпку поделом.

 

Гера                           — Отважен ты, философ! Опомнись — на кого ты руку поднял! Вот Громовержца молния сразит тебя!

 

Диоген                       — Да, так уж сразу за молнию хвататься, чтоб  поразить земного червя… Не велика заслуга будет Громовержца здесь, на Олимпе, совершить презренное убийство земной-то твари, обрушив на неё всю  мощь небесных сил?!

Тогда Героем на Земле я стану, затмит он славою вас, олимпийцев.     Того хотите?

 

Гера                           — Твоя отвага переходит в дерзость. Но, что дозволено богам, то не дозволено простому смертному. И потому — Героя жизнь всего короче на Земле.

 

Диоген                       —  Живущим на Земле то ведомо, что милосердие с прощением  — есть суть божественного в боге. Прощение обид — вот лучший способ мщения! Кто благороден, тот обид не помнит.

 Так пусть омоет Зевс обиды не в крóви мщения, а в реке забвения,  Лете. Она тут где-то рядом протекает.

 

Гера                            — Земные твари могут ли богов обидеть? Забыл, что ты не на Земле?!

 

Диоген                    — И это верно… Однако на Земле мудрец  превыше бога — он исправляет

зло, которое  на ней вершится при попустительстве богов.

 

Гера                         — Вот ты каков — мудрец из бочки!..

 

Диоген                   —  Да есть мудрее на земле… Вам недосуг то разглядеть  с Олимпа, что  

            на Земле и тонкий волос тенью обладает.

    Однако     задержался я в гостях. Но прежде, чем  спуститься мне с  

                                  Олимпа, дозволь Вселенную окинуть взглядом.

 

Гера                           — Тогда смотри… Что видишь ты?..

 

Диоген                       — Движение Вселенной вижу я. Конечно — всё. Она же бесконечна и

   держит все миры в своих объятьях… Далекие миры, что неподвластны вам, живут своим законом. В величии своём   ничтожны боги  пред  Вселенной!

(обращаясь в зал к зрителям: ) …И при  ничтожестве своём, как ты,Человек,велик,  ведь ты — частица всей Вселенной! 

 

Гера                         — Но мир, в котором ты живёшь, подвластен нам, мы правим им с

Олимпа.

 

Диоген                       — Песчинка мы в природе мирозданья, с богами вместе; я это уяснил. Закон Природы властен и над вами!

     А, что касается Олимпа, то до него  рукой подать — всего-то час езды,  коль ехать на осле всё время в гору.

 

Гера                           — Лукавишь, Диоген! Всё это разглядел с Земли ты разумом

своим. Народ ты отвращаешь от богов. Сам пьёшь вино,  и общество гетер предпочитаешь.

 

Диоген                       — Мудрец и пьяный не болтает вздора. Утехи сладостной любви и мне не чужды. С гетерами я разделяю их — телесной ради нужды.         

     В чём упрекнёшь меня?

 

Гера                           — То похотью зовётся на Земле,  на Олимпе же царит  любовь.

 

Диоген                       — Мой скромный опыт подтверждает, что похоть — продолжение любви. Но, может, ошибаюсь.

 

Гера                           — И это — несомненно… Как можешь  не понять — любви источник  похоть  загрязняет.

 

 Диоген                      — Не знаю, как у вас, а похоть  на Земле имеет мучеников больше, чем любовь.

 

Гера                           — Да кто бы сомневался. Так огрубели нравы на Земле. Такие, вот, философы из бочки, толкуют лишь о них, но  не являются примером сами.

 

Диоген                       — От недостатков нет свободных в мире. И потому — молчу смиренно. Не много опыта такого наберёшься в тесной бочке. Учту я это непременно. Чужим пороком  буду исправлять я свой. Однако же,как мне любовь изведать?..

     Давай договоримся:  если  принудите меня вы  к службе на Олимпе, в самом деле,   хотел бы я нести её —  будучи приставленным к Венере.

 

 Гера (смеясь)           — Надеюсь,  говоришь ты это не со зла — пустить ты просишь в огород козла! Ишь, выдумал чего — к Венере подольстится — завидный ты жених!

                                    Что мне сказать тебе в ответ?.. ведь на Олимпе огородов нет.

 

Диоген                       — Но, вот же  Зевс пресытился любовью, коли его на Землю потянуло похотливые изведать страсти. Совсем от рук твоих отбился!  За ним потянутся другие. Как уберечься нам от такой напасти?!

 

Гера                           — Не осуждай богов, да не осуждён сам будешь! Не забывай: кем ты рождён и для чего. Всё человечество — клубок червей кишащих там, на Земле, из них ты — самый мудрый. И в этом — твоя сущность. Тебе  другого —  не дано.

 

Диоген                       — Я — Человек! Природою мне разум дан, его в меня не вкладывали боги. И человечество  — создание Природы,  а бесполезного в ней не бывает ничего.

Творец она творцов!

 

Гера                           — Последнее — к богам лишь относить пристало. Так почитайте вы богов, им жертву приносите, иначе — милосердия не ждите!

 

Диоген                       — Должник не делает подарков. А у какого  бога не отыщешь  Ахиллесову пяту, а, стало быть, и он не без изъяна. Пекутся боги о великом, пренебрегая малыми заботами о Человеке.

                                          Бог — труженик, защитник от невзгод,  такого бога будет чтить народ. А боги праздные, творящие во зло, и от кого в минуту трудную не жди подмоги — кому нужны такие боги?!

 

Гера                           — Тебя мы слушали, мудрец. Ты смел и честен. Пред богами достоинство возвысил Человека. Тебе дозволь, так плугом небо ты начнёшь пахать.

Что просишь для себя?

 

Диоген                       — Прошу немного — мира на Земле и тёплого дождя в ладони хлебопашцев, здоровых малышей, порядок в государстве… Ну, вот, пожалуй, всё.

 

Гера                           — Признаться, озадачил. Мы думали осыпать мудреца небесными благáми, а ты о демосе вдруг нам заговорил.

 

Диоген                       — В трудах великих  демос бьётся, за счёт его производимых благ  в блаженной неге  патриции лишь млеют. Где справедливость?! Ведь землепашец, будучи за плугом, превыше будет он в пирах погрязшего сатрапа.

А философ на Земле разделит горести и радости народа своего. Достанет лично мне обжитой бочки.

 

Гера                           — Прощай, философ! Нас не забывай. А, если есть нужда —

    ты прямо обращайся.

 

Диоген                       — Благодарю, владычица Аида! Всем прочим же богам —  пока!

(Диоген спускается по веревочной лестнице на Землю)

 

Гера                           — Скорее Хроноса сюда!

(Появляется Хронос с огромным будильником на груди)

 

Хронос                      — Царица Тáртара, я пред тобой!

 

Гера               — Ты сколько времени отмерил на жизнь философа из бочки, Диогена?

 

Хронос (заглядывая в гроссбух) — Поскольку в бочке жизнь так медленно течёт, а ест

философ мало и просьбами не досаждает он богам, то жизнь ему отмерена большая.

 

Гера                       — А я повелеваю, чтоб время жизни Диогена ты, Хронос, сократил.

 

 Хронос                     — Противу правил это.  Ведь время неподвластно и богам.

 

Гера                           — Но сам-то Хронос им подвластен. Пусть на закате Диоген умрёт!

 

Хронос                      — Склоняюсь, о, владычица Аида!

 

(Рассветает. Кричит петух. Диоген сидит на  пифосе. Напевает:  «Летят утки!» Появляется Пигмалион. Начинает обрабатывать мраморную заготовку.)

 

Диоген                       — Тебя, знать, посетило вдохновенье, что так ретиво ты за молот

ухватился? На что изводишь мраморную глыбу?

 

Пигмалион               — О, не кощунствуй перед ликом Геры!

 

Диоген                       — Ага, так, значит, возвращаешь ты должок в обмен  на Галатею?

 

Пигмалион               — Скорее исполняю долг. Великой чести удостоен — Геру изваять.

 

Диоген                       — А где ж натура? Я её не вижу. Позировать тебе должна сама богиня…

 

Пигмалион               — Земные черви мы, и недостойны созерцать богинь.

 

Диоген                       — Какие же черты придашь ты статуе её?

 

Пигмалион               — Они в моём воображеньи.

 

Диоген                       — У каждого своё воображенье. И сколько скульпторов Эллады, то

столько ж образов великой Геры. Но скульпторы, как и гончары — соперники друг другу.  Тогда —  какому же отдать нам предпочтенье, так, чтобы Геру не обидеть?.. Порою совершенство на изъян похоже.

 

Пигмалион               — Я верю лишьв своё воображенье.

 

Диоген                      — Конечно, верь, но тут же сомневайся. В противоречии, мой друг,

 рождается искусство. Тебе же по секрету я скажу:  Геру я недавно видел.

 

Пигмалион               — Явилася во сне?..

 

 Диоген (уклончиво)   — Допустим…

 

Пигмалион               — Как выглядит она?

 

 Диоген             — До Галатеи ей, пожалуй, далеко, но, если статуе придашь черты Эротии…

 

Пигмалион               — Умолкни, нечестивец! К таким речам я не привык. Спроси меня: что

в Диогене хорошо и дурно сразу? Отвечу я — его язык!

 

Диоген (насмешливо напевая) — Для скульптора ответ вполне достойный, и даже для

софиста он сойдет. Не выпить ли вина нам, дорогой приятель, тогда

работа веселей пойдет?! Ну, что — слабó, ваятель?

 

Пигмалион (прозаически)      —  Я с утра не пью!

 

Диоген                       — Похвально, милый друг!.. Коль убираешь мрамора излишки,

то надо, чтоб рука была тверда, не то отколешь нос своей фигуре.

 

Пигмалион               — О, Диоген! Тебя я умоляю!..

 

Диоген                       — Ну, ладно, я молчу. А где же  наш блаженства     проповедник?..

 

Эпикур (появляясь)      — Я здесь! Сегодня ночь была так чудно хороша! Я наблюдал

светил движенье. Осколок вот нашёл упавшей я звезды. Он тёплый был ещё. Знать, трутся звезды в небесах, и ветер носит их осколки.

 

Диоген                       — В зависимость какую ты поставишь явленья эти с волею

богов? Иль, может быть и им приходится серьезно опасаться, чтоб этакая штука  — да по башке!..

 

Эпикур                      — Тебя я понял. Правит всем Природа. Она  могущественнее скопища

богов,  засевших на Олимпе. И потому им не дано не бывшим сделать то, что уже свершилось.

                                  

(Появляется Галатея)

Галатея                  — Опять затеяли учёные вы споры… Продолжим лучше разговор о           наслажденьи!..

 

Диоген                    — Когда ж угомонишься? Сдаётся мне — сполна изведала его ты.

 

Эпикур                      — О, Галатея,  сложнее это, чем вычислить пути светил. Те

движутся своей дорогой, с которой не свернёшь. Движение души у           человека  куда многообразней.

 

Диоген  (Галатее)                   —  Ты меру знай потребностей своих, ведь в них — суть счастья: в

нужде кто бьётся — его в богатстве видят, больные же — в здоровье,      невежды —  не завидуют ли умным… Подобно счастье статуе Изиды, её покрова не подымал никто из смертных.

 

Галатея (перебивая)    — Пожалуй, ты один пытался… Признайся! Ибо потребности твои на   уровне царей, и ты по-царски  их  справляешь…

 

Диоген (поучающе) —  Ну, не всегда мне это удаётся. И ежели желание моё неисполнимо, то я возможного желаю. То отражение единства и борьбы начал противных.  И я предвижу, как в последующих веках мой постулат предметом изученья станет в университетах, на два семестра ровно… Профессоры собачьими зубами трепать за шкуру будут бедного студента…

 

Галатея                     — Да кто тебе из будущих веков всё это передал?.. Или вина хлебнувши лишку, пригрезилось тебе, что ненароком и пророком стал?!..

 

Диоген                       —  Умишко свой не пропил я.   А объяснить провидимое будущее  просто: плуты болтливые  веков текущих, передадут легенды обо мне собратьям-дуракам  веков грядущих.

 

Эпикур                      — Так  Диоген кумиром  будет студентов легковерных. Слова —  единственное, что остаётся на века, поскольку тлению не подлежат. И с ними слава запоздалая к нему придёт.

 

Диоген                       —   Ну что ж, поплатятся потомки за ошибки  предков, когда поймут —  слова отважнее любого дела.

Хотя слова принадлежат лишь только веку, но  мысли  перейдут  векам.

Однако отвлеклись мы. А говорили мы о счастье.     Уверен я, что счастлив тот, кто добрые дела творит.

 А, впрочем, счастливой жизни нет — счастливые лишь дни. Но если хочешь постоянно быть счастливым —  вообрази себя таким.

 

Галатея                     — И ты туда же! Вы оба хороши, коль скоро вами слаженный дуэт мне уши песнопеньем усладит, что величайшее из благ есть разуменье. Оно ведь учит — сладко жить нельзя, разумно не живя, потом наоборот — жить нельзя разумно, сладко лишь живя…  Да вашу бочку мудрости охотно бы сменяла я  на капли счастья.  Ну, что ж — когда в душе стихают соловьи, то начинают стрекотать  сверчки. Как надоели мне учёные схоласты!.. Уж лучше пить вино и предаваться страсти!.. Пигмалион! Вина неси и сласти! Кифара где? Ах, вот она!.. Поёт пусть Диоген, и вместе мы попляшем…

 

(Пигмалион появляется с кувшином вина. Наливает вино в чаши. Диоген играет на балалайке. Появляются люди. Песни, пляски. Исчезнувшая на минуту Галатея вдруг появляется верхом на быке. Бык пробегает по сцене. Галатея хохочет, сидя на шее быка. Диоген, размахивая балалайкой, гонится за быком. Бык убегает. Слышен неистовый рёв.

       Пигмалион тоже устремляется вслед за исчезнувшей Галатеей. Через некоторое время на сцене появляется Диоген. У него на шее сидит хохочущая Галатея.

Диоген играет на балалайке и пляшет с сидящей на его шее Галатеей. С другой стороны сцены выбегает Пигмалион. Диоген наклоняется. Галатея сходит на землю.)

 

Галатея                     — Как славно покаталась!

 

Пигмалион               — Ты не ушиблась? Ведь сбросил бык тебя?

 

Галатея                     — Ничуть! Бык бережно носил меня. Сидеть на нём мне не в пример

покойней. Мудрец проклятый! Не дал насладиться скачкой на быке. Продолжим мы веселье. Пигмалион, вина!

 

(Снова звучит музыка. Издали доносится рёв быка. В разгар

веселья Диоген внезапно прерывает игру. Музыка смолкает.)

 

 Диоген                    — Друзья, постойте! Слышу трубный глас. Злодейская рука проникла

                                    в грудь мою и сжала сердце…

 

Эпикур                       —  Приляг,  Диоген. Ты стар, отдохни. Мы пили вино,      позабыв о

  пределе  нам данным Природой.

 

Диоген                    — Нет, слишком долго бежал я к цели своей, чтоб с мечтою  расстаться.

 

Галатея                  — Так  к какой же ты цели стремился?

 

Диоген                    — Пределы души отыскать. Мы постигаем лишь то, с чем приходится в жизни  встречаться. Но, как видно, пределов души не постигнешь, по какому пути не идти, так глубок её разум.

                                   Да и  поздно к тому же!  Мне путь предстоит трудный для пешей стопы, туда, где лишь мрак беспросветный…

 

Галатея                  — Безумец!..  Ссорясь с богами, потеснить захотел их теперь на  Олимпе?.. Но заняты там все места!

 

 Диоген              —  Да много чести для собаки Диогена! Ещё облает он бессмертных на Олимпе, пред тем,   как в Ад его спустить. Как им такое пережить!..Они и в мелочах характер проявляют. Нет, нет…, я понял — боги не простили, и жизнь уж отнимают…  Так выпрягают старого коня…

 

Галатея                     — Я знаю, как спастись! Мы позовем бычка, богов ведь он посланец…

 

Диоген                       — Я палкой угощу его… Философ просьбами да не унижен будет.   

 

Эпикур                     —  Послушай, Диоген! Сдаётся мне, что ты заторопился. Вспомни, как Демокрит смерть, что явилась за ним, принимал он три дня, гостью вином угощая… Последуем и мы его примеру.

 

Диоген              —  В сторону шутки отбрось, Эпикур! Не пережить своих мне палачей. Как неизбежное — я в мир безмолвия уйду   достойно. Мне же вослед  подготовь изреченье, в Ад  с чем спуститься.

 

Эпикур (шутливо)     — Готово оно:

«В жизни своей, Диоген, ты  псом был недоброго нрава. 

Словами ты сердце кусать лучше, чем пастью, умел.

В бочке  сидя боролся с богами,  пока тебя в Ад не спустили,

чтобы Олимпу не докучал».

                                Ну, каково?..

 

Диоген          — Умри, Денис, ты лучше не напишешь!..

О, тонкий яд насмешки!.. Так отравил   трагедию «козлиной песни», с которой суждено изведать круги Ада. Жизнь — трагедия для тех, кто чувствами живёт; кто пробавляется умом, для тех — комедия.

Однако  и в  комическом есть грустного мотив… и неохватный. Так лицедействует весь мир в театре  под названьем «Жизнь».  

Я в нём — актёр… И вход туда бесплатный.  (Хватается за сердце)

             Сжимает сердце подлая рука, то Хронос сокращает время текущей жизни…

 

Галатея                     — Он бледен стал и руки холодеют. О, боги, пощадите мудреца!

 

Диоген                    — Ну, нет!  Уж если боги меня на смерть осудили, осудит и Природа их!  

 

Галатея                     — Так милосердия не жди. Дай обратиться нам к богам!.. Ведь вижу я, как огорчённо ты вздыхаешь!..

 

Диоген                       —  Мой вздох не о судьбе  печальной — упрёк в нём настоящему, прошедшему улыбка, грядущему —  гримаса. Привязан  к жизни я, как к другу старому, однако же,  пора настала расставаться с моим порочным прошлым.

 

Галатея                     — О, нет! Тебе не дам спокойно умереть! Объятьями согрею холодеющее тело…

 

Диоген                       — Эротия могла бы это сделать лучше. Ее объятия сродни

полуденному зною! Воспоминания об улетевших радостях общенья с нею лишь стрелы скорби заостряют.

 

Галатея                     — Но мы осиротеем без твоих бесед! Прошу тебя — не умирай!

 

Диоген                       — Такое зло, как смерть, не существует вовсе. Когда мы есть, то смерти ещё нет. Когда же смерть наступит, то нас уж нет. Да и как можем знать мы, что такое смерть, когда и жизни не познали толком.

                                   

Галатея                     — Но день  не кончился твоею смертью…  Надеюсь я, что  Хронос  перевернул песочные часы, то боги ждут  покаянной мольбы твоей.

 

Диоген                       —  Пусть ждут.  День долог для того, кто жить умеет. Что  для ребёнка день, то год для старика. Но для меня и он проходит.  Для молодых жизнь —  будущее есть, она же стала для меня коротким прошлым.

Из этой жизни хорошо уйти, как с пира: не жаждая, но и не упившись.Пока мы есть, давайте пить вино. Пусть пляшут все! Я  подаю пример.

 

(С трудом приподнимается. Начинает танцевать. Его обнимают

с двух сторон  Галатея и Пигмалион. Исполняют всё убыстряющийся танец («Сиртаки»).

С неба спускаются на веревке маятникообразно раскачивающиеся песочные часы.

 Диоген замирает. Смотрит на часы.)

 

Диоген                       — Скупой Хронóс отмерил точно время и струйкою песка

стекает моя жизнь. Простимся же, друзья, пора настала  … И лучше нет гробницы моей обжитой бочки. Как только смерть моё прервёт дыханье — столкните бочку в пропасть… и старый Диоген  в Аид пусть громыхает.

 

Галатея                     — Нет, не позволю!.. Ещё не вышло время! Я к Зевсу обращусь… и есть

     у меня надежда…

 

Диоген                      —  О, Галатея! Надежда —  осадок горький, что пьём со дна мы

чаши   жизни. Оставь её.

 

Галатея                     — Но  боги прерывают жизнь твою несправедливо!

 

Диоген                        —  Ещё бы! Ведь справедливость вдохновляется доброжелательством души, но  миром правит произвол богов. Среди них нет великодушных. Возможно, они правы, ведь старость — вечер жизни. А старый Диоген порядком надоел.   От них, разгневанных,  не стоит ждать нам милостивых знаков, а спуск в Аид отовсюду одинаков.

 

Галатея                      — С тобою Мысль умрёт.

 

Диоген                       — Ну, нет… величье Человека в ней! Друзья наук, поэтики, искусства — вот обитатели  стихии мысли, а не боги — они и так всё знают — и потому пусть на Олимпе прозябают. Завидовать ли Человеку им?!

 

Галатея                — Так выскажи своё нам завещанье, чтоб мы его исполнили, Учитель мой.

 

Диоген                  — Хочу я, чтоб спустя  тысячелетья,  студентам философских факультетов

в мой день поминовения давали выходной. Да проведут его в музее  Мысли. Фонарь мой и дорожный посох пусть экспонатами там будут.

 

Галатея                     — Всё шутишь, Диоген, как жил шутя. В Аиде будет не до шуток. Что пожелаешь нам? Ты дай свои нам наставленья.

 

Диоген      — Вы ж будьте счастливы и помните беседы наши! Живите весело, пока возможность есть.Веселье — это небо,  всё цветёт под ним, и места нет для злобы. Богов не бойтесь,  себя лишь опасайтесь, поскольку  Человек —  творец своих  же благ и  бедствий,  душа его — вместилище и Рая, и Аида…Ну, вот, пожалуй, всё. Не лишку ль наболтал?.. Подобен стал реке вечно    шумящей, а боги, между тем, уж заждались, чтобы в Аид спровадить.              (Забирается в пифос. Потом высовывается)

     Забыл напомнить: вам поручаю расписаться в Книге Жизни, де некий Диоген значился среди людей живущих.

 

Галатея                     — Как посчитать  нам умершим того, кто на земле оставил так много мудрых мыслей с делами добрыми?!

 

Диоген                       — О, Галатея! Мысли — крылья души моей. Из жизни на них  отлетаю.

                                                           (скрывается в пифосе и тут же высовывается)

             Тебе даю последний мой наказ: пока я шествую в Аид, пусть будет 

    песнь твоя напутствием моим.                                    

 

Галатея             —  Всё для тебя, Диоген! Ты же к концу своей жизни лёгкой ступай стопой.

       ( берет кифару, поёт речитативом:)

 

Жил среди нас Диоген,  умудрённый

познаньем безмерным.

                                   Подлинно мыслей  высоких владевший

сокровищем ценным                            

Рушится всё под властью времён,

Но слава твоя, Диоген,

и векам не подвластна.      

Жил ты, довольствуясь тем,

что имеешь.

В жизни своей, отстранив

праздных богатств суету,

При свете дневном с фонарём по Элладе бродил,

ища Человека

И тебе  эта  здравая мысль

путь проложила до звёзд.

Так шествуй  по ней, куда дойдёшь.

может, в иных мирах, ты Человека найдёшь.

 

(Диоген, высовываясь из  пифоса, выкладывает пару сандалий.  Обращается к Эпикуру:) 

 

Диоген                    — Тебе завещаю сандалии. На медной подошве они.

 Чтоб мысль разгонялась в движении, философу надо ходить, а мне…

 

(Песок часов высыпается  и Диоген замирает на полуслове. Эпикур и Пигмалион разворачивают  пифос и катят его за кулисы. Свет на сцене пригасает. Слышен грохот скатываемого в пропасть пифоса. Оба возвращаются обратно. Всё ярче разгорающийся свет высвечивает на пьедестале окаменевшую Галатею. Пигмалион испускает крик отчаяния, подбегает к статуе, припадает на колени, обнимая пьедестал.)

 

Пигмалион               — О, Галатея!.. Кто выкрал жизнь твою?.. Дай руку мне, сойди

же с пьедестала!.. О, боги! Вас я заклинаю — верните жизнь любимой

Галатее! Я буду вечный раб вам, и рук не покладая, готов трудиться,

и Зевса храм уставлю изваяньями богов. Я в жертву принесу

всё, что хотите!..

 

Эпикур                      — Напрасные мольбы, коль боги лики  отвращают…

 

Пигмалион               — Но чем я заслужил такую кару? Послушен был богов

я воле. Твореньями своими прославлял величие я их…

В мозолях  мои руки, как  у землепашцев…

 

Эпикур                      — Как видишь — живые боги так же глухи к мольбам твоим, как изваянья мраморные,   что ты воздвиг во славу им…

 

Пигмалион (вскакивая)   — Тогда рассыпься, Гера!..

(Упирается руками в незаконченную статую Геры)

                            Восшествуй в свой Аид!

(Статуя падает с грохотом, разваливаясь на куски. )

Вот, всё… готов принять я кару!.. Что ж медлите вы, боги?

 

Эпикур (в сторону)      — Они не медлят, брат. Уже идёшь ты по пути от разума к безумью…

                                  

( Обезумевший с горя Пигмалион, невнятно и горестно  взывающий,  обходит пьедестал, на котором    стоит окаменевшая Галатея. Обнимает её ноги.)

 

Пигмалион               — О, небожители Олимпа!  Пред вами падший праведник, но вас я

проклинаю! Жестокость — ваше ремесло…

 

Эпикур                      —  Дана любовь отнюдь не от богов, а потому её отнять они не могут….

 

( В ответ с Олимпа сверкает молния, раздаются раскаты грома.)

 

Как гневаетесь вы!.. Богам так недостойно предаваться низким чувствам мести! Вы время жизни мудреца остановили, но мысль его владеет миром!

(Раскаты грома усиливаюся., свет  начинает пригасать. Эпикур кричит, напрягая голос:)

 

Ведь в разуме своём свободен Человек! Вам управлять

дано пороками его лишь.

(Мощные раскаты грома, в сгущающейся  тьме сверкают молнии. )

 

Я — Человек, бросаю вызов вам! Мне Ад не страшен!

  Я Диогена встречу там — продолжим с ним беседы… Превыше он богов!…

Не умирает тот,  кто жизнь даёт уму и знанию.

                           Бессмертье Человека  —  в разуме его!.. Вам не сковать его цепями!

 

( Сцена окутывается дымом. В полной темноте продолжают сверкать молнии и раздаваться раскаты  грома. Но  сквозь грохот,  прорывается мощная, торжественная музыка.)