На 25-м Пушкинском театральном фестивале, который прошел недавно во Пскове, петрозаводский режиссёр Олег Липовецкий вместе с лесосибирским театром «Поиск» представил спектакль «Мёртвые души». Рассказывали, что во время первого показа Олег Михайлович мерил шагами коридор и лишь иногда заходил в зал…
Вернувшись домой, Липовецкий ответил на наши вопросы.
— Какие впечатления от первого просмотра? Удалось ли воплотить задуманное?
— Полностью воплотить задуманное, к сожалению, не удаётся никогда. А может и к счастью. Идеал недостижим. Если говорить о спектаклях, то причин тому может быть много. Это и моё собственное несовершенство, и нехватка времени у приглашённого режиссёра, когда запланирована премьера, билеты проданы и ты уже не можешь ничего изменить, даже если знаешь, что именно изменить нужно. Нет возможности ещё месяц поработать над ошибками, спокойно покопаться с актёрами в материале и т.д. Есть полтора месяца, за которые ты должен сделать спектакль. А в это время театр продолжает жить своей жизнью. Какой уж тут идеал…
Что касается фестивального показа, то это, конечно, всегда стресс для творческого коллектива. Тем более когда в зале такой десант критиков и отборщиков с лучших театральных смотров и из топов театральных изданий. К тому же спектакль выезжал первый раз, и театр потратил очень много времени, чтобы адаптировать сценографию к абсолютно другой площадке и выставить свет. Так как артисты в этом театре и монтировщики, и световики, и на всех остальных должностях, они всё делают сами и, конечно, устали. Усталость и волнение оказали своё влияние. По моему ощущению, не кокетничая, мы отработали процентов на пятьдесят от того, что должно быть. Конечно, для режиссёра это очень мало. Хорошо, что зрители не знают, как должно быть.
— Почему было выбрано именно это классическое произведение? Были сложности при подготовке спектакля?
— Это произведение – русская Одиссея, в которой нет положительных персонажей. Чичиков стремится по дороге в никуда. Вроде бы у него есть мечта, но строит он её на костях. На мёртвых душах. И, наверное, это про многих из нас. Надо себе в этом признаться. Ведь мы часто говорим себе: «Я просто хочу спокойной жизни. Хочу дом, семью, детей, достаток, спокойную старость. Но что я смогу честным путём, когда все вокруг воруют и дают взятки? Ничего не смогу. Так устроен мир. Так что такого, если я воспользуюсь своим умом и проверну комбинацию, которая приведёт меня к счастью и не принесёт никому зла? Ничего плохого». Может, поэтому ничего не меняется сотни лет в нашей стране? Появляются роботы, летают на Марс ракеты, делают искусственные суставы на принтерах, а Россия всё мчится сломя голову, и не может дать ответ, куда. Как сказал Николай Васильевич: «…косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».
Процесс создания спектакля был прекрасен. Это редкий подарок судьбы – такая команда и такая форма работы, когда всё рождается из всего. Абсолютный симбиоз режиссёра, художника, хореографа, композитора и артистов. Я счастлив, что у меня есть возможность делать спектакли с художником Яковом Кажданом, хореографом Ольгой Васильевой и композитором Александром Улаевым. И, конечно, благодарен театру «Поиск» за то, что они подарили мне эту возможность.
— Есть ли в характерах ваших актёров черты, схожие с чертами героев Гоголя?
— Они есть в каждом из нас. Это вечные пороки, которые, наверное, невозможно, к сожалению, полностью изжить человеку. Но можно превратить великана в лилипута, если смеяться над ним. Главный герой Гоголя — смех. И мы стараемся быть с Гоголем.
Вопрос «Есть ли в ваших характерах черты, схожие с чертами героев Гоголя?» я задала артистам.
Олег Ермолаев, он же Чичиков: — У меня много схожих черт с Чичиковым. Однако думаю, что я не решился бы на такую авантюру. (Улыбается)
Виктор Чариков, он же Собакевич: — Все актёры, как и Коробочка, суеверны. Я как Собакевич, консервативен, всё новое, если мне не выгодно, оно мне не интересно. И, как у Селифана, всё почему-то получается делать в последний момент.
— Почему роли исполняют именно трое мужчин? — спрашиваю у Олега Липовецкого.
— Мне бы не хотелось настолько конкретизировать зрительское восприятие спектакля. Когда вы идёте в музей и смотрите на картину или слушаете дома музыку, рядом с вами нет художника или композитора, которому вы можете задать этот вопрос. Если бы я хотел однозначного понимания, я бы сделал так, чтобы у вас не возникло этого вопроса. Ответ был бы очевиден. Но, вообще, три – это сакральное число и в России очень популярное. У нас принято считать до трёх, у нас есть троица, тройка и трёхголовый Змей Горыныч, три дороги всегда расходятся от наших сказочных камней, а у отца всегда три сына. Не перечислишь всего. Ну и, конечно, три артиста, исполняющие роли в нашем спектакле, — они замечательные актёры.
— Намеренно ли сцены с Ноздрёвым доведены порой до абсурда?
— У нас есть хороший автор – Гоголь. Мы просто шли за ним и представили, каким бы Ноздрёв был сейчас.
...Каким мне показался Ноздрёв в исполнении Максима Потапченко? Это шут, он свободен от всяких запретов, его не поймать. Это кутила и говорун, он умеет развлекаться, даже если карман пуст. Когда он делает пакость, ему не важен результат, ему важно увидеть сам процесс унижения, при этом он будет захлебываться от восторга. В нём нет злобы, но есть вульгарность и умение подстраиваться и угождать кому надо. Крикливый, отчасти жеманный, в своём ярко-жёлтом парике и розовых лосинах, с красными очками — этот образ врезался в память. Интересно, одобрил бы его Николай Васильевич?
— Почему в сцене игры в шашки используются стулья?
— Это театральный образ.
В этой сцене, когда стулья начинают чуть ли не летать по сцене — игра переходит в конфликт, мне стало страшновато.
— Что символизирует эпизод, где Чичиков исполняет роль вешалки?
— Я могу рассказать вам то, что вкладывал в эту сцену, но зачем? Мне кажется, что зрительское удовольствие состоит в том числе и в разгадывании образов, предлагаемых ему режиссёром. Что-то режиссёр предлагает для сердца, а что-то для мозга. И мне кажется, в этой сцене всё довольно понятно. Две женщины сплетничают про Чичикова, меняя платья в примерочной. Чичиков здесь же стоит вместо вешалки, на которые все эти платья вешают. Что это значит, решайте сами, вы зритель.
— В одном из интервью вы сказали, что театр современен, если в нём ощущается «нерв сегодняшнего дня, современный язык». Эта постановка соответствует высказыванию?
— Об этом судить не мне, а зрителям. Мне кажется, что да. По крайней мере, я этого хотел и вкладывал в спектакль. Получилось или нет, судить зрителям и критикам.
Ещё только входя в зал, который завешен серыми мужскими костюмами (аналогом мёртвых душ), уже понимала, что будет нечто необычное. И действительно. Это всё тот же Гоголь, но более современный, близкий нынешнему поколению. Если в школе нас учили стереотипному восприятию героев «Мертвых душ», то в исполнении маленького лесосибирского театра «Поиск» они оживают и будто спорят со зрителем: а такие ли они на самом деле, какими кажутся?
Юлия Тапио, студентка ПетрГУ