Интернет-журнал «Лицей»

Гузель Яхина: «Мне невероятно интересны двадцатые и тридцатые годы прошлого века»

Гузель Яхина. Фото: belrynokby.ru
Гузель Яхина. Фото: belrynokby.ru

В 75 странах 14 апреля напишут «Тотальный диктант» по новому роману Гузель Яхиной. В интервью «РГ» она рассказала о своем отношении к грамотности и о новом  романе «Дети мои», главный герой которого сельский учитель Якоб Бах.

 

— Гузель, участники Тотального диктанта первыми познакомятся с отрывком из вашего нового романа «Дети мои», который только в мае выйдет в АСТ в «Редакции Елены Шубиной». О чем писать будут?

— Три текста, которые будут продиктованы 14 апреля, называются «Утро», «День» и «Вечер». Это небольшие эпизоды из жизни главного героя романа — сельского учителя (или, как раньше говорили, шульмейстера) по фамилии Бах. Это кусочки первой главы — самое начало истории. Действие разворачивается в саратовском Поволжье, в одной из немецких колоний, в 1916 году. Бах — классический маленький человек: живет неприметной жизнью и внутренне согласен с собственной никчемностью. Однако за несколько лет большая история, которая врывается в жизнь Баха, а также большое чувство — любовь к женщине, любовь к ребенку — превращают его в настоящего большого героя.

— Что было самым сложным, когда готовили текст для диктанта?

 Сложно было освободиться от груза ответственности — поначалу мысль о том, что все это будут писать двести тысяч человек, просто придавила.

— Вы по первому образованию учитель немецкого языка. Не хотелось как педагогу ловушки какие-то расставить для любителей проверить свою грамотность, чтобы усложнить задачу?

 Наоборот, я болею за всех участников — искренне хочу, чтобы отличников было побольше. В роли автора текстов и «диктатора» чувствую себя не учителем, а скорее товарищем по диктанту для тех, кто будет писать его 14 апреля. А когда работала над текстами, то и вовсе не думала об уровне их сложности или создании каких-то специальных ловушек. Когда пишешь текст, главное — это сам текст: он может получиться в итоге очень простым, но искренним.

— В наши дни грамотными разве нужно быть? Мессенджеры сами ошибки исправляют (часто правильное на неправильное или очень смешное), word красненьким и зелененьким подчеркивает, а почта mail.ru и вовсе уже предлагает сама три варианта ответа на письмо. То есть думать уже необязательно, ткнул в нужное — и готово!

— Когда-то грамотное письмо и правильная речь были маркерами социального происхождения, причем маркерами очень серьезными и мало поддающимися коррекции. Помните Элизу Дулиттл из «Пигмалиона» Бернарда Шоу? В пьесе профессор фонетики Хиггинс потратил шесть месяцев на то, чтобы превратить плебейскую речь героини в безукоризненную речь высшего света. Это прекрасный драматический сюжет, но в жизни такое быстрое — по сути волшебное — превращение простолюдинки в изысканную женщину было невозможно.

Сегодня грамотность — это часть уважения к себе. То, насколько грамотно человек говорит или пишет, в первую очередь важно для него самого, для его самоощущения, и уже во вторую — для окружающих. Сегодня каждый может сам решать, хочет ли он быть или казаться грамотным: все технические средства, которые вы перечислили, как раз помогают соблюсти внешнюю картину, создать впечатление грамотного письма. И это вовсе не плохо, по-моему.

— А у вас какая оценка была по русскому языку в школе? Помните, какие ошибки вы допускали чаще всего, какое правило было самым незапоминающимся?

— В школе была хронической отличницей. По русскому и литературе твердые пятерки все десять лет обучения. Спасибо бабушке — учительнице русского языка, прекрасному дидактику: я едва научилась говорить, а она уже вовсю занималась со мной — сначала устной речью, затем арифметикой, позже чтением. Так что читать я начала очень рано, была книжным ребенком.

Сейчас, спустя двадцать пять лет после окончания школы, многие правила выветрились из головы — сохранился только навык грамотного письма. Но когда обсуждали тексты для Тотального диктанта с членами Экспертного совета, что-то пришлось вспомнить.

— Как вы уже сказали, главный герой вашего нового романа «Дети мои» — учитель Якоб Бах, классический маленький человек русской литературы. Почему не хочется писать о героях наших дней? Почему опять взгляд в прошлое? Хотите быть в тренде?

— Если уж ориентироваться на тренды, стараться быть не в хвосте тенденции, а в ее начале, в авангарде, то нужно было писать как раз современный роман. Сегодня многие издатели, литагенты, редакторы толстых журналов, критики говорят о недостатке именно хорошего современного романа.

Другой вопрос: у кого из авторов это получается? Могу признаться: у меня это пока не выходит, увы. Из многочисленных попыток написать о современности удачной оказалась только одна — рассказ «Швайпольт»: о злоключениях мелкого барыги-старьевщика, нашедшего редчайшую книгу славянского первопечатника Швайпольта Фиоля на подмосковной барахолке.

— То есть вам интересно копаться в прошлом?

 Исторические сюжеты получаются лучше. Мне невероятно интересно время, о котором я пишу: ранние советские годы, двадцатые и тридцатые годы прошлого века. Время трагедий, чудовищных преступлений, большой лжи, колоссального перелома жизни страны — и одновременно невероятного душевного подъема, энергии, энтузиазма, расцвета творчества. Кажется, в то время все было большим: все измерялось какими-то огромными жуткими цифрами — аресты, миграция и эмиграция, смерти. Я испытываю трепет перед этим временем. А писать нужно, мне кажется, только о том, что вызывает душевный трепет. Тогда есть шанс, что эти чувства передадутся читателю.

— У героев этого романа есть прототипы или они полностью вымышленные?

 Задумка была такая: создать вымышленную историю, которая — как мозаика — вся состояла бы из кусочков правды: достоверного бытописания, аутентичных деталей, реальных фактов и цифр… Поэтому даже самые мелкие элементы романа «Дети мои» — и цитаты из постановлений ЦК, и методы народной медицины поволжских немцев, и кулинарные рецепты, и тексты шванков, и ругательства, которые используют колонисты, — все это правда, собранная по газетам того времени, мемуарам, научным трудам, книгам, музеям. Жизнеописание учителя немецкой словесности, шульмейстера Баха, может быть прочитано и как реалистичный роман о немцах Поволжья, и одновременно как мифологический сюжет. В этом сюжете спрятана реальная история Немецкой автономии — от ее основания в 1918 году и до исчезновения в 1941-м. Не хотелось превращать роман в учебник истории, поэтому вехи жизни Немреспублики описаны не подробно, скорее они образуют невидимый каркас сюжета.

Главные герои — и сам шульмейстер, и его бессловесная дочь, и киргизский беспризорник Васька — придуманы. А остальные герои списаны с натуры. В киноархивах сохранился единственный фильм, снятый на студии «Немкино», он называется «Мартин Вагнер», вышел на экраны в 1927 году и рассказывает о коллективизации в Немреспублике. В фильме играют всего три профессиональных актера, а роли второго плана и массовки исполнены жителями поволжской колонии Мариенфельд — советскими немцами. Когда я готовилась к написанию романа, то многократно пересматривала фильм — изучала лица колонистов. А после описала эти лица в романе. Так что и приехавший из Германии горбун-коммунист, и толстяк-председатель сельсовета, и могучий лысый землевладелец, и его похожая на ведьму служанка — все эти образы вдохновлены лицами реальных советских немцев.

— Сколько раз переписывали первую строчку нового романа «Дети мои»? После оглушительного успеха дебютной книги «Зулейха открывает глаза» страшно же было начинать второй роман, очевидно, что к нему будет самое пристальное внимание и критиков, и читателей…

 Ох, это вопрос в яблочко. Переписывала даже не первую строчку, а первые главы. А также полностью весь синопсис истории — с точки зрения разных главных героев, в разные временные периоды. То разрабатывала историю татарского мальчика, попавшего на воспитание в немецкую семью; то девочки, в дом которой попадает беспризорный татарский пацан. То думала сконцентрироваться на описании депортации советских немцев и жизни в трудармии; то на рассказе о фронте. Заходов было несколько, но все написанное в первый год пошло в корзину — слишком напоминало «Зулейху». И только порядком помучившись, удалось выйти из поля притяжения первого романа. Мне кажется, «Дети мои» — это совершенно другой текст.

 

— И с чего же теперь все начинается?

 Теперь первое слово романа — то главное, что объединяло немецких колонистов с другими жившими по соседству народами: Волга. За полтора века жизни в Поволжье российские немцы полюбили Волгу (как и степь) — я сделала это неожиданное для себя открытие, изучая их авторские сказки, романы, дневники, тексты песен. Волгой роман начинается — и Волгой же заканчивается. Волга — один из героев книги. Волга присутствует в действии всегда — зримо или незримо. Волга становится порталом переключения между сюжетными линиями. Потому что для живущих на ней Волга — главная природная сущность, объект поклонения, кормилица, вечный спутник и друг. Роман «Дети мои» я могла бы назвать своим объяснением в любви к родной для меня Волге.

Полностью интервью здесь

Exit mobile version