Приезд в августе из Германии в Петрозаводск пианистки Ольги Жёлтиковой стал настоящим сюрпризом и для ее родных, и для педагога Нины Владимировны Кайске. До последнего Ольга ничего им не сообщала – не была уверена, что удастся прорваться сквозь коронавирусные кордоны. Но приезд — это еще не весь сюрприз: в Петрозаводске Ольга обвенчалась с Алексеем Бурмистровым, хоровым дирижером.
Медовый месяц у Ольги заполнен подготовкой к Генделевскому фестивалю Московской филармонии, который начинается уже 3 сентября. И все же Ольга нашла время, чтобы дать интервью «Лицею».
Я поздравила Ольгу, которую знаю с 14 лет, со времен ее ученичества у Нины Владимировны Кайске, со счастливой переменой в личной жизни. Она рассказала:
— Мы хотели венчаться именно в Карелии, в Петрозаводске. Очень важно было, чтобы на венчании были папа, сестра, Нина Владимировна, все те родственники, которые не могли приехать ни в Германию, ни в Москву. Венчались в родном храме целителя Пантелеимона, как раз в день престольного праздника. В общем, всё совпало.
Знаете, Наташа, это такое чудо, что мы вообще смогли приехать сюда! Мы до последнего не знали, получится ли, никому не говорили, что венчаемся, потому что не были уверены в общей ситуации. Когда в Германии узнавали, что мы летим в Россию, относились так, будто мы идем на эшафот: ведь дельта ходит по России!
С 7 июля стало легче – упростили перелет для граждан России, каковыми мы с Алексеем являемся. Но все равно мы сдали тест из чувства личной гражданской ответственности. Однако вот родной российский бардак: в самолет сажали без него… Где логика? Главное – зарегистрироваться на сайте Госуслуги. Если, конечно, у тебя получится: видимо, ни один из знаменитых русских программистов не занимался сайтом Госуслуг (смеется).
— И все-таки вы прорвались. Твой муж тоже музыкант?
— Да, музыкант. Алексей Бурмистров учился в Москве, вначале в хоровом училище имени Свешникова, в академии Попова, потом уехал в Германию, в тот же город, что и я, — в Карлсруэ, только восемью годами ранее. Он дирижер-хоровик, оперный певец (тенор), исполнитель камерной музыки. В Германии занимается дирижированием, у него семь хоровых коллективов – так называемые хоровые ферайны. Германия – страна ферайнов (Ферайн в Германии – своего рода клуб по интересам. – Н.М.).
Последнее время работать было очень сложно, потому что собираться нельзя, а тем более петь. Сейчас стало немножечко полегче.
— Помню, что ты оказалась в Германии после окончания Московской консерватории. Чем сейчас ты занимаешься?
— После окончания консерватории я благополучно поступила в аспирантуру. И вдруг через два-три месяца к нам приехал эстонский пианист Калле Рандалу, который живет в Германии. Мы встретились, я поиграла ему что-то. Наталья Трулль (преподаватель Ольги в Московской консерватории и аспирантуре. – Н.М.) предложила мне параллельно поучиться в Германии, чтобы посмотреть что-то другое, чтобы была возможность путешествовать, не вариться в собственном соку. Я подумала: «Почему бы и нет?».
Поехала и поступила, учли все мои оценки, диплом Московской консерватории. Но там уже была Болонская система, и я заканчивала еще часть бакалавриата. Училась у Калле Рандалу, окончила магистратуру у него же, параллельно учась в аспирантуре в Москве.
Вначале я приезжала на один месяц в семестре, после первого решила, что больше никогда не вернусь в Германию. Было очень тяжело – без денег, на энтузиазме, с помощью людей, которые меня не знали, но приютили совершенно безвозмездно.
Я не могла себе представить, что в Германии нужно платить абсолютно за всё – каждый месяц за медстраховку, даже если ты не болеешь, платить за квартиру, даже если ты в ней не живешь. А потом Калле нашел мне маленькую стипендию, и я приехала еще на три месяца. Вскоре и сама получила стипендию. И стипендии, и призы в какой-то момент обнулились, и я начала просто работать в частной школе. Магистратуру к тому времени окончила и решила, что не буду дальше поступать в аспирантуру по фортепиано, а попробую что-нибудь другое.
Еще во время фортепианной магистратуры я пошла на факультатив по клавесину к Кристиану Нюквисту. Через семестр поступила в магистратуру на факультет исторического исполнительства и в конце концов в аспирантуру как клавесинистка. Свой аспирантский экзамен играла в Баден-Бадене в Вальдбреннерзааль – концертном зале при знаменитом казино. В программе был концерт Пуленка с филармоническим оркестром Баден-Бадена.
Сейчас преподаю фортепиано в частных школах и одной государственной.
— Интересно узнать, как преподают в Германии. Пишут, как сейчас там и вообще в Европе стало сложно: педагогу нельзя касаться ребенка, даже пальцы ему правильно поставить, поправить осанку. То есть невозможно нарушать личное пространство человека, ребенка тем более. Касание приравнивается к страшному проступку…
— Я касаюсь. Не представляю, как можно научить человека, поставить руки, не прикоснувшись к нему. Есть вещи, которые просто не объяснить словами, это тактильные ощущения. У меня есть пара знакомых педагогов, которые работают в государственных школах и считают, что лучше этого не делать. Но я подозреваю, что им не очень-то сильно и охота.
— Радуют ли ученики, есть ли способные среди них или это чисто обучение навыкам игры на фортепиано для общего развития?
— Нет, есть те, которые радуют. У меня совершенно разные ученики. Что прекрасно в частной школе – может прийти и стар, и млад.
Самому старшему ученику 75 лет. Господин Вебер – доктор богословия, когда-то работал в Гейдельбергском университете. Сейчас пишет книги и занимается социальной деятельностью. У него жена родом из Колумбии, и до пандемии они дважды в год ездили в эту страну с определенной социальной миссией. Там огромное количество подростков, которые растут на улице, где их сажают на наркотики. Он пытается с этим каким-то образом бороться.
Жена господина Вебера побывала на одном моем концерте и подарила ему один мой урок в подарок – есть такая опция на сайте школы. То есть он получил меня в подарок (смеется)! Так и остался, мы вместе уже лет семь.
— Какие у него успехи?
— Прекрасные! Это человек, который и дня не может прожить без музыки Баха.
— С какого уровня начинал господин Вебер?
— Он пришел ко мне, уже играя Шестую английскую сюиту Баха. Понятно, что в 75 лет у него есть определенные технические трудности, но он упорный, очень старается.
Такой пример. Пианисты знают, что первый палец – самый трудный: короткий, толстый, растет сбоку, в общем, за ним глаз да глаз нужен. Единственное, что делает первый палец, — акцент, это такой дубинушка. И я все время говорю господину Веберу: «Последите, пожалуйста, за первым пальцем». И вдруг он как-то со страхом спрашивает: «Ольга, вы давно ничего не говорите про мои первые пальцы… Вы смирились, вы думаете, что это уже безнадежно?».
Господин Вебер, по его словам, физически хорошо себя чувствует только тогда, когда три часа в день поиграет музыку Баха. Он пытался, что называется, уходить налево: изменял Баху с Шопеном, Бетховеном, Равелем, Скрябиным, даже с Сати, но все равно возвращается к любимому Баху.
Он купил себе клавесин, дает домашние концерты. Удивительный человек! На каждый урок приходит с чашкой капучино и круасаном – боится, что я похудею. Знает, что я работаю восемь часов подряд без перерыва.
— Есть еще ученики, ради которых хочется идти на восьмичасовой рабочий день?
— Конечно! У меня много взрослых учеников, врачей, например.
Вообще хочу сказать, что когда-то в Германии неплохо учили музыке. Но после реформы 1960-х весь музыкальный сегмент был отдан в основном в частные руки, школ государственных крайне мало, и даже там это очень дорогое удовольствие.
Музыка перестала восприниматься как профессия. Часто подходят после концерта и спрашивают: «А чем вы занимаетесь? Кто вы по профессии?». Обидно, конечно…
— Как у тебя с исполнительством? Концерты есть?
— Сейчас да, появились. Последний локдаун продлился с зимы до мая. И вдруг я получила подарок: на следующий день после Пасхи мне позвонили из Страсбургской национальной оперы и пригласили играть оперу Генделя «Альцина». Было восемь представлений во Франции в мае и июне, хотя в Германии еще все было закрыто.
— Концертное исполнение?
— Да, в формате кончертанто. Целиком оперу невозможно было поставить из-за пандемии. Показы прошли прекрасно, хотя два часа надо было сидеть в маске, а бедному дирижеру еще требовались очки, но мы справились. Потом у нас было еще представление в Кольмаре – прекрасном барочном городе во Франции. Там публика более темпераментная, чем в Страсбурге.
С этим же дирижером, Кристофером Мулдсом, мы продолжаем заниматься операми Генделя. В сентябре пройдут концерты в зале Чайковского Московской филармонии на Первом Генделевском фестивале. Три оперы в формате кончертанто – «Роделинда», «Тамерлан» и «Юлий Цезарь в Египте». Поэтому мне после венчания сильно расслабляться не придется. Репетиции в Москве начинаются 26 августа.
— Это же для исполнителя счастье, по-моему…
— Да, конечно. Надеюсь, что состоятся и два фестиваля в Германии. Там уже музыка не старинная, а современная. Я играю в нескольких ансамблях современной музыки. Один фестиваль мы сами организуем, можно сказать, на волонтерских началах. Получаем деньги от Министерства культуры, тратим их на аренду, оплату других приглашенных музыкантов.
— Клавесинные концерты как часто бывают?
— Всего Генделя я играла на клавесине, естественно. На фестивале в Москве выступаем с Государственным камерным оркестром России Алексея Уткина.
— Там же концертмейстер скрипок наш Илья Мовчан!
— Совершенно верно! Мы с Илюшей уже встречались в одном концерте в 2018-м. Было очень приятно.
На фестиваль Генделя в Москве приедут солисты со всего мира. Руководителю проекта Михаилу Фихтенгольцу пришлось туго, ведь фестиваль уже несколько раз переносили, каждый раз приходится корректировать состав.
— Оля, задам банальный вопрос, но он всегда всех интересует: чем наша музыкальная культура отличается от немецкой, европейской? Имею в виду и образование, и исполнительство, и зрительскую подготовку…
— Пока могу сказать из своего опыта, что российские музыканты прошли очень хорошую основательную школу без пробелов. Музыканты с советским образованием – это все-таки знак качества.
Обучение в нашей музыкальной школе предполагает как минимум два урока по специальности в неделю плюс сольфеджио, история музыки. Это комплексное образование, и мне очень импонирует, что образование было символически платным. Его мог себе позволить практически каждый человек.
В Германии не так. Скорее всего так было раньше, вижу, что мои взрослые ученики хорошо научены – они видят текст, могут читать с листа. А сейчас все музыкальное образование отдано на растерзание частным музыкальным школам, где оно в основном вопрос денег. Кто платит, тот и музыку заказывает.
— Есть же, наверное, стипендии для одаренных детей?
— В государственной музыкальной школе месяц обучения – один 45-минутный урок фортепиано в неделю – стоит порядка 115 евро. В качестве поощрения ты можешь получить бесплатно урок по теории, но это еще не каждый захочет. Не воспринимается музыка как нечто серьезное. Слышала, что даже есть указание сверху серьезно заниматься только с теми, кто имеет талант, способности.
В России, может быть, есть перегиб в другую сторону: учат детей так, что это из них не выбить ничем, что, с другой стороны, отбивает любовь просто начисто. Человек может сыграть, но не хочет, а в Германии хочет, но не всегда может. Все там повторяют пресловутое слово Spaß – удовольствие. Но без труда научиться играть невозможно. Мне кажется, баланса не хватает.
С другой стороны, в Германии такое количество любителей в лучшем смысле этого слова. А у нас вооруженные до зубов профессионалы, которые не ходят на концерты…
— Меня это всегда поражало…
— Но я не знаю, как правильно… Хотя публика российская – это что-то потрясающее! Когда мы в 2018-м играли в Московской филармонии оперу Генделя «Оттоне», зал был полон, хотя в те дни шел чемпионат мира по футболу. Билетов на оперу просто не было, я не могла пригласить никого из своих знакомых. А в конце публика не отпускала солистов.
— Оля, ты прошла школу известного петрозаводского педагога Нины Владимировны Кайске, и вы по сей день на связи. Чему она тебя научила?
— Всему. Я научилась – а это самое сложное – видеть текст. То есть, когда ты можешь читать ноты так, как ты читаешь книги, и музицировать одновременно.
— Слышала от Нины Владимировны фразу «Всё в нотах!»…
— Конечно, а где же еще? Музыка – она, конечно, между нот. Но в нотах как источнике информации действительно есть всё. Я научилась анализировать текст, который я вижу, научилась дисциплине, что тоже очень важно. Научилась упорству, труду. Это очень многое, почти что всё.
— Нина Владимировна своих учеников развивает не только музыкально. Помню, ехала с вами на конкурс. Только мы расположились в купе, как она достала книгу и вслух стала читать вам «Синюю звезду» Куприна… И еще Нина Владимировна из тех музыкантов, кто ходит на концерты. Если ожидается событие, она всегда в зале. Это ведь тоже на вас влияло?
— Конечно же! Мы посылались в обязательном порядке, без «хочу – не хочу». И это правильно: ребенок не может знать, хочет он или не хочет. Чаще всего дети хотят на велике кататься, в интернете сидеть. Мы ездили с ней в Питер, ходили по музеям. Да где мы только не были!
У Нины Владимировны я научилась ко всему прочему готовить. Я сидела рядом, помогала чистить картошку, а она рассказывала, и я видела, как рождаются чудеса ее кулинарного дарования.
Не знаю даже, с чем сравнить влияние Нины Владимировны…. Наверное, когда раньше в богатых семьях был преподаватель, который жил там, окормлял ребенка, воспитывал вкус к литературе, музыке, жизни. С ее стороны это, безусловно, огромная жертва.
— В чем особенности ее школы, метода?
— Если б я знала, как бывает иначе… А я в этом выросла, для меня это естество. Нина Владимировна давала мне рекомендации по работе с маленькими детьми – а это адская работа, потому что должно быть одновременно весело и информативно, нужно как удав удерживать внимание ребенка. Она давала мне советы, как обходиться с маленькими детьми, давала рекомендации по репертуару, по постановке рук, ритму. Это очень важно: ведь «вначале был ритм».
Нина Владимировна всегда была строгим педагогом, это общая черта русской музыкальной школы, но несмотря на это ты все равно чувствовал, что она тебя любит. Вот это соединение любви и строгости как раз и дает результат. Потому что строгость без любви ничему не научит. Любовь, конечно, научает, но без дисциплины ничего невозможно.
— Оля, ты скоро выйдешь на сцену Московской филармонии. А что с Карельской филармонией? Есть перспективы, предложения? Наши зрители рады были бы тебя услышать…
— Давно мы не виделись с Татьяной Георгиевной Шерудило и Татьяной Талицкой. Еще не успела с ними встретиться. Я бы с большим удовольствием выступила в Петрозаводске.