Полная драматизма судьба Аугне Раутио – пример мужества, верности и бесконечной любви.
В истории династии Раутио Аугне Георгиевна всегда находилась в тени известных музыкантов, представляющих фамилию. Мумми – так уважительно и ласково до сих пор называют ее в семье.
Старшая дочь
Аугне – старшая из шести девочек Виртавуори, родилась 19 мая 1905 года в населенном пункте Билнас, что в южной Финляндии. Также в семье был единственный сын, самый младший.
История появления фамилии Виртавуори необычна. Как рассказала мне Ольга Ежова, внучка Аугне и Карла Раутио, патриот свободной Финляндии Георг Стромберг по собственной инициативе изменил фамилию Стромберг («гора потоков») на финский лад, получилось – Виртавуори. Он внес ее в специальный регистр имён и фамилий Финляндии: она защищена, официально носить её могут только потомки Георга Виртавуори.
Вместе с родными Аугне приехала в Россию в поисках лучшей доли. Окончила в Петрозаводске педагогический техникум, пела в хоре. Во время учебы встретила музыканта, известного композитора, педагога, заложившего основы профессиональной музыкальной культуры Карелии, Карла Эриковича Раутио, который в тот период преподавал в педучилище. Это знакомство определило всю ее дальнейшую жизнь.
Талантливый, увлеченный музыкой Карл, родившийся в 1885 году в Финляндии и прошедший суровую школу жизни в Америке, был уже вполне сложившейся личностью со своими принципами и взглядами на окружающий мир. Когда ему было восемнадцать, он переехал из Финляндии в США вслед за братьями. Там трудился на шахтах, колесил по разным штатам, зарабатывал деньги для получения музыкального образования. В Америке он написал первые песни, наполненные ностальгией по родному финскому краю, играл в самодеятельном духовом ансамбле шахтеров «Горное эхо», а потом и возглавил его. Одержимый главной страстью своей жизни, Карл Раутио окончил музыкальный факультет Университета Калифорнии и стал профессиональным музыкантом. Как многие молодые люди своего поколения, он увлекался коммунистическими идеями и приехал в Россию вслед за романтической мечтой о построении прекрасного будущего.
К моменту знакомства с Аугне в cудьбе Карла Раутио произошли серьезные перемены: его первая супруга, приехав вслед за ним в Россию из Соединенных Штатов, вскоре поняла, что оставаться в чужой незнакомой стране не хочет и вместе с двумя сыновьями вернулась в США.
В 1924 году в Петрозаводске Карл и Аугне соединились в любви, чтобы дать жизнь четверым детям и многочисленным потомкам семьи Раутио.
Аугне Раутио была человеком исключительно мудрым и скромным. Мало кто догадывался, какой груз эта женщина взвалила на свои плечи. Жить с талантливым музыкантом, композитором, ярким общественным деятелем, незаурядным человеком очень трудно. А когда и все остальные представители семьи по-своему одарены и отличаются оригинальностью – стократ труднее. Однако, «если бы не бабушка, мой дед не смог бы достичь всего, что у него было. Вообще говорят, что часто за спиной любого выдающегося мужчины стоит великая женщина», – размышляет Ольга Ежова.
Усилиями Мумми создавался особенный покой и уют в доме, о котором многие родственники вспоминают и сегодня. А ведь было время, когда в небольшой по нынешним меркам квартире, помимо старших Раутио, жили еще три сына с невестками! К тому же все дети азы музыкального образования получали дома. Редкое терпение и удивительная способность сглаживать любые конфликтные ситуации отличали Аугне Георгиевну на всем ее долгом пути.
При этом она проявила себя не только в роли матери, жены, хозяйки, но помогала мужу вести дела, часто выступая в качестве секретаря – русский язык она знала лучше Карла Эриковича, к тому же блестяще владела шведским и финским. Мнение и поддержка супруги были актуальны и в других вопросах: совместно Карл и Аугне Раутио подготовили сборник из ста песен для учеников финских национальных школ. Преданная жена участвовала в сборе фольклорных произведений, формировании творческого архива Карла Эриковича, ведении переписки.
«Мумми была немногословна, больше молчала, но говорила красиво и интересно. Она писала много писем. Например, двоюродной сестре в Финляндию на шведском языке. Но отправлять их она боялась и складывала в стол…», – вспоминает Ольга Ежова.
Помимо рутинной домашней работы и помощи мужу эта подвижница успевала еще заниматься профессиональной деятельностью. Немногие помнят сегодня, что Аугне Раутио – автор двух учебников по финскому языку для русских школ.
Судьба приготовила множество испытаний этой удивительной женщине. О жизни сестер и брата Мумми известно немного. Судьба разбросала их по разным городам и странам.
В 1938 году, когда Аугне Георгиевна была беременна дочерью Ириной, пришла страшная весть о расстреле ее отца и одной из сестер. Георг Виртавуори работал на Онежском тракторном заводе конструктором, а Рауни трудилась в типографии наборщицей. Как следует из документов НКВД, она допустила фатальную по тем временам ошибку: в газетной статье в названии города Сталинград была пропущена буква «р». Отца и дочь осудили по политической статье 58-6 (шпионаж) и расстреляли в один день – 14 октября того же года в окрестностях Петрозаводска.
Семья Аугне и Карла Раутио уцелела в лихолетье репрессий и огненные годы войны. Концертная бригада во главе с Карлом Эриковичем колесила по фронтам, воинским частям, госпиталям. Во время эвакуации в Беломорске композитор продолжал творить, работая как над симфоническими произведениями, так и над песнями, маршами, обработками народных мелодий.
В 1943 году К.Э. Раутио присвоили почётное звание заслуженного деятеля искусств Карело-Финской ССР, он также был награждён двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Знак Почёта» и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г.».
В послевоенные годы Карл Эрикович трижды избирался в Верховный Совет республики, активно участвовал в деятельности музыкального училища, работал музыкальным руководителем Финского драматического театра, художественным руководителем ансамбля «Кантеле», возглавлял созданный при его участии Союз композиторов Карелии. Верная супруга всегда была рядом, поддерживая и вдохновляя на творчество мужа и повзрослевших детей.
Но череда трагических событий в роду Раутио не закончились. Невозможно представить, как Карл Эрикович и Аугне Георгиевна пережили в 1960 году смерть двоих сыновей, ушедших в расцвете лет, – талантливых музыкантов Ройне и Хейно, на которых возлагались такие большие надежды. Мумми тогда словно окаменела, застыла на много лет.
Никто из посторонних не видел ее слез. В душу Аугне Георгиевна никого не пускала, всегда оставаясь один на один со своим горем, переживаниями и размышлениями. Она продолжала жить вопреки всему, не переставала трудиться, занималась рукоделием, готовила, вела хозяйство, являясь точкой опоры и равновесия для всех членов разраставшейся семьи.
Среди дальнейших испытаний, которые пришлись на долю Мумми, – болезнь мужа, его уход в 1963 году и пятнадцать лет жизни без него… Как признаются родственники и знакомые Аугне Георгиевны, всё – радость и горе, здравие и недуги – она встречала спокойно, мужественно и очень достойно, до последних лет оставаясь примером жизнестойкости, источником мудрости и утешения для близких людей.
Нина Раутио: «Для меня эта женщина – святая…»
Вспоминает Нина Раутио, невестка Аугне Георгиевны, оперная певица, педагог, первая супруга внука Мумми – Карла Хейновича Раутио:
«Она была Божьим человеком. Но при этом, если так можно выразиться, человеком-рентгеном. Ей достаточно было один раз кого-то увидеть, чтобы сформировать свое отношение к персоне. Это я понимаю только сейчас, памятью отбрасываясь назад. Когда я вошла в семью Раутио, мне едва исполнилось 19 лет. Хорошо помню первую встречу с Аугне Георгиевной. Она посмотрела на меня внимательно, тут же улыбнулась, растаяла, сделала полупоклон головой и вскоре деликатно удалилась в свою комнату. Это означало, что я прошла «рентген».
Сейчас я скажу странную для восприятия вещь: мой брак с первым мужем во многом был обусловлен отношением этой женщины ко мне. Глядя на нее, мне захотелось стать частью семьи, стать – Раутио. Именно она определила мой выбор.
Я сразу обратила внимание на то, насколько скромна и интеллигентна Мумми в своем удивительно аккуратном одеянии – настоящая «пряничная старушка». У нее всегда были красивые фартучки, кружевные воротнички, созданные своими руками. Она была подчеркнуто элегантна в простоте, никогда не могла себе позволить появиться на людях неопрятной, любила мягкие, приглушенные пастельные тона. Ничего броского, яркого я никогда на ней не видела.
С самого начала я почувствовала, что Аугне Георгиевна – как будто моя родная бабушка. Она, присмотревшись, сразу взяла надо мной опеку, моральное шефство, прикрыла меня собой. Пока она была жива, я всегда это ощущала.
Поначалу проявления ее заботы были неожиданны. Мы с Карлом жили в отдельной комнате. Я тогда очень много училась, занималась, работала – страшно изматывалась и хронически не высыпалась. Каждое утро раздавался стук в дверь и тихий голос с непередаваемым акцентом произносил: «Ниночка, кофе на столе!» Я мгновенно просыпалась и слышала уже удаляющиеся шаги. Я выскакивала из комнаты: в кухне на столе лежала кружевная салфеточка, на которой стояла кофейная чашечка с блюдечком, изящная сахарничка, обязательно – бутербродик… Такая ненавязчивая забота для меня была абсолютно внове! Я чувствовала себя гостем в доме Раутио, а она сразу показала, что я – член семьи. «Это будет так, как надо!» – ответила она мне с достоинством, когда я смущенно сказала, что мне неловко. И продолжала ежедневно варить кофе.
Потом она пошла дальше – стала готовить обеды. Прежде этим занималась моя свекровь Тамара Михайловна. Такое поведение Мумми было внове не только для меня, но и для всех членов семьи, они были потрясены. Аугне Георгиевне в ту пору уже было очень много лет, более того, она не слишком хорошо себя чувствовала. Но тем не менее она пеклась о том, чтобы девочка, которая учится на двух факультетах, хорошо кушала!
«Ты должна учиться, а я буду терпеливо ждать, когда ты мне споешь!» – говорила бабушка моего мужа, вставая к плите. Она очень уважала мое стремление к учебе, отношение к ней, всегда живо интересовалась моими достижениями. Видимо, моя увлеченность музыкой вызвала в ней желание мне помогать.
Аугне Георгиевна была исключительно деликатна: она ни разу не повысила голос, не сказала назидательного слова, никого не поставила на место. Никогда не обсуждала родственников, знакомых, не говорила о себе. Что характерно, такая манера общения не вызывала желания расспрашивать: я смотрела на нее и молча училась. А она, видя меня, вглядывалась в будущее. Очень ровный человек – как река, текущая по жизни. Или улитка – жила в своей раковине, иногда показывалась миру и снова затворялась.
Мумми не принимала никакого напора. Всех напористых людей моментально отодвигала. Она была женщиной, с которой я могла просто молчать и понимать, о чем мы молчим. Меня тянуло к ней, ее – ко мне. Прибегая из училища, я первым делом проверяла, дома ли она, все ли в порядке. Мы мило здоровались, она расспрашивала, как мои успехи, я вкратце делилась, стараясь не переутомлять ее. Она никогда не жаловалась, ничего не просила, не склонила голову даже перед своим горем. Это был человек высочайшего духа.
Не помню, чтобы в доме когда-то громко работал телевизор. А когда я входила – наступала настоящая тишина. Умудренная жизненным опытом Аугне Георгиевна своим авторитетом и взглядом буквально создавала покой. У нас были особенные суверенные отношения, которыми я никогда не делилась ни с родителями, ни с мужем, ни со свекровью. Она всем своим видом и жизненным примером, не уча, передавала свою мудрость. Мне порой казалось, что она – глубоко одинокий, непонятый человек.
На моей совести тогда было поддержание порядка в доме. Аугне Георгиевна не позволяла мне убираться в своей комнате. Пока могла – все делала сама. Только когда заболела, попросила, чтобы я занималась и ее комнатой тоже. Я делала это с радостью.
Двери к себе она никогда не закрывала. При этом физических контактов, даже с родственниками, не любила. Я ни разу не видела, как она кого-то обнимает, гладит, целует. Возможно, сказывалось строгое воспитание, которое она получила девочкой. Она взаимодействовала с людьми на уровне волн: близкая волна – она общалась, нет – удалялась. И доброта ее тоже была зачастую – без слов.
Помню, как она постоянно вязала паталаппу («рatalappu» по-фински –прихватки), делала крышечки на чайник, кроила фартучки… И меня учила этим женским домашним мелочам, порой готовила для меня выкройки, за что я ей сегодня очень благодарна, поскольку до сих пор многое могу сделать своими руками. Однажды прихожу домой, она что-то клеит в альбоме. Спрашиваю: «Мумми, чем занимаетесь?» Она отвечает: «Это я тебя с будущим сыном на дерево сажаю!» Я была потрясена. Тогда нашего с мужем сына еще даже в проекте не было… До сих пор удивляюсь, как она могла это знать?!
При всей строгости и серьезности Аугне Георгиевна была очень оригинальным человеком, но об этом знали только те, кто подглядывал за ней. Я – из таких. Однажды я неожиданно услышала громкий глубинный хохот, доносящийся из ее комнаты. До этого я никогда не слышала, как она хохочет. Влетаю к ней и вижу такую картину: Мумми сидит, раскачивается в кресле, вяжет паталаппу и покатывается со смеху, глядя в телевизор. «Ты посмотри, как это смешно!» – говорит она мне. Гляжу – по телевизору показывают конвейер, разбрасывающий картошку. Я при всей фантазии ничего особенного бы в этом не увидела. У «пряничной старушки» оказалось очень своеобразное чувство юмора.
Аугне Георгиевна вспоминала своего мужа Карла с большим теплом, рассказывала, как трудны были последние годы, когда он многое забывал и путал. Она обладала даром удивительно тонко и легко его успокоить, сгладить любую неловкость и деликатно решить все вопросы – без обид и страха за будущее.
Когда я узнала о том, что Аугне Георгиевна серьезно заболела, у меня было ощущение, что в сердце что-то порвалось. Все свободное время я проводила с ней. Мумми не принимала ничью жалость. Но нуждалась в утешении и сочувствии. Необходимую медицинскую операцию тоже перенесла очень достойно. Помню, как она лежала на своей кушеточке, а около нее стояла табуреточка, накрытая традиционной кружевной салфеточкой, на которой – стакан с водой и две таблетки. Я каждый раз предлагала помощь, но Аугне Георгиевна отказывалась, говорила, глядя на лекарства: «Я смотрю на них и так лечусь…» И не принимала пилюль. Она очень полагалась на свою силу духа, на то, что она сумеет отодвинуть болезнь.
Когда я поступала в консерваторию в Ленинграде, ей стало хуже. Я страшно переживала. Поэтому, как только прошли основные экзамены, выклянчила разрешение уехать и сразу рванулась назад. В консерватории объяснила, что у меня бабушка при смерти… Я любила ее каким-то глубинным, особенным, затаенным чувством. Вернувшись из Ленинграда, я застала Мумми в очень тяжелом состоянии. Когда никого не было дома, я играла и пела для нее. Она с радостью слушала, наслаждалась…
В последние часы жизни Аугне Георгиевна попросила меня с ней остаться. Мумми задыхалась – в моих ушах навсегда застрял этот рвущийся из легких воздух. Я стала кричать, уронила поднос, полностью потеряла контроль над реальностью… Очнулась я уже в доме у Эрика Карловича, даже не представляю, как там оказалась – ничего не помню. Домой я в тот вечер не вернулась, меня, кажется, отвезли к родителям.
Как и предсказывала Мумми, вскоре я забеременела и родила сына Яна. Сегодня я вспоминаю Аугне Георгиевну абсолютно восторженно. Для меня эта женщина – святая…»
***
Что можно добавить после таких искренних слов? Пожалуй, только то, что в наше нелегкое время, когда утрачены ценности, ориентиры, терзает духовный вакуум, порой полезно вглядеться в семейные альбомы, чтобы увидеть достойные примеры жизни, человеческого и материнского подвига, подлинной душевной самоотдачи.
Аугне Георгиевна – из тех мудрых, терпеливых, любящих женщин, благодаря которым ветвится родовое древо, приходят в мир новые поколения людей. Благодарная память, восхищенно передаваемая из уст в уста, – глубокий след, который она оставила в истории семьи Раутио, но не стоит забывать, что музыкальная культура Карелии тоже во многом вдохновлена ее многотрудной жизнью.