Игорь Петрович Тюриков — доцент КГПА, многолетний председатель Общества русской культуры, до его преобразования в Карельскую региональную общественную организацию русской культуры «Русский Север».
Публикуем беседу с Игорем Петровичем из нашего архива. Его размышления о школе, литературе, месте русской культуры в нашей республике не потеряли актуальности.
По долгу службы мне часто приходится встречаться с разными людьми. И каждый раз не перестаю удивляться, как богата Россия талантами. О моем новом собеседнике говорят: «Это один из редких настоящих интеллигентов». Речь об Игоре Петровиче Тюрикове, доценте кафедры литературы КГПУ, кандидате педагогических наук, председателе Общества русской культуры. Он – дитя войны, жизнь его была исполнена интересных событий и обстоятельств. Наша беседа началась с воспоминаний Игоря Петровича о детстве.
– Где-то в 6–7 классе я проявлял большой интерес к биологии. И не знаю, как бы сложилась моя профессиональная судьба, если бы в девятом классе к нам не пришла молодая учительница Лидия Николаевна Сапова, которая увлекла меня литературой. Однажды я написал сочинение по «Грозе» Островского в стихах, чем, вероятно, и привлек ее внимание. Она, заметив мои усилия, всячески поощряла меня к творчеству. После окончания с медалью школы попробовал поступить в Московский университет. Но конкурс был огромен, и я оказался в Петрозаводске.
– Известно, что вы шесть лет работали главным хранителем музея-усадьбы Л.Н. Толстого в Ясной Поляне. Как это случилось?
– Мы жили в городе Щекино, в семи километрах от Ясной Поляны. Сразу же после войны мой отец работал на восстановлении школы и часто брал меня с собой. Однажды, еще до поступления в университет, я приехал в Ясную Поляну и пошел к дому Льва Николаевича. Там ко мне подошла незнакомая мне женщина – это была внучка Толстого Софья Андреевна Толстая-Есенина. Она спросила меня: «Ты пришел познакомиться с домом Льва Николаевича?» И когда я ответил утвердительно, провела меня по всему дому. Этот случай глубоко запал мне в душу.
Неудивительно, что в университете я стал заниматься творчеством Льва Толстого. Свою дипломную работу писал по «Холстомеру», так как с детства имел пристрастие к лошадям. А после окончания университета, работы в обкоме комсомола, после моей женитьбы я вернулся на родину, где и устроился на работу в Яснополянский музей. Сначала работал экскурсоводом, потом главным хранителем.
В музее я встретился со своеобразными, оригинальными людьми, которые очень многое дали мне для понимания мира Толстого. Ясная Поляна во многом сформировала меня. Я благодарен судьбе за это. Там до сих пор живет Николай Павлович Пузин. Ему сейчас уже 93 года, в свое время он был хранителем дома Толстого. Николай Павлович был связан со всеми потомками писателя. К нему со всего мира приезжали ученые, потому что он великолепно знает генеалогию Толстых и многое, чего не найдешь в публикациях. Пузин сыграл в моей жизни огромную роль, это он привязал меня окончательно к творчеству Толстого и Ясной Поляне.
Потом я вынужден был вновь вернуться в Карелию, где устроился работать в музей «Кижи» сначала плотником, а потом уж стал главным хранителем.
– Ваши друзья, Игорь Петрович, утверждают, что вы знаете о Толстом почти все. Что в обстановке дома великого писателя произвело на вас самое большое впечатление?
– У Льва Николаевича была очень большая библиотека, которую я должен был по долгу службы описывать. Представьте себе, беру в руки книгу Афанасия Фета с дарственной надписью и вижу там пометы, сделанные самим Львом Николаевичем! Ведь каждая помета очень много значит в понимании Толстого. Известно, что Лев Николаевич не любил поэзию. Он говорил: «Писать стихами – это все равно, что пахать землю и приплясывать за плугом», и что писать стихами нужно только тогда, когда мысль не выразишь иначе. Толстой всегда говорил, что любит только Пушкина, Лермонтова, Фета и Тютчева и в разное время ставил их по ранжиру на разные места. Прикосновение к личной библиотеке Толстого и вхождение в мир его интересов было для меня как прикосновение к святыне.
– Что более всего привлекло вас в личности Толстого?
– Когда братья Толстые учились в Казанском университете, о них говорили так: «Сергей хочет и может, Дмитрий хочет, но не может, а Левушка не хочет и не может, это пустяшный малый, который ни на что не способен»! В тот момент молодой Лев Толстой был слишком увлечен светской жизнью. Но как-то он выполнял одно из заданий по юриспруденции. Углубившись в философию, Толстой стал размышлять о смысле человеческой жизни. Он пишет в дневнике:
«Зачем рождается и зачем живет на земле человек? И с какой бы точки зрения я не смотрел: с точки зрения естественной, с точки зрения психологии, истории, философии, я прихожу к одной мысли, что цель жизни человека заключается в том, чтобы способствовать гармоническому развитию всего человечества. Вот с этого дня, я считаю, что цель моей жизни заключается в этом, и я составляю себе правило для развития воли, для развития разума, для развития физической силы и чувств».
И писатель заставляет себя ежедневно, всю жизнь, следовать этому плану, каждый день анализирует свою жизнь, казнит себя за отступления. На протяжении всей своей жизни он выстраивал себя как человек, который должен прожить жизнь достойно. Эта идея формирования гармоничного человека была очень мне близка и симпатична. Я даже подумал, что если бы Толстой не написал ни «Войны и мира», ни «Воскресения», ни «Анны Карениной», он вошел бы в историю человечества, потому что добился совершенства гармонического развития. Он стал одним из образованнейших людей, необыкновенно чутким и отзывчивым, обладал большой физической силой и ловкостью. Помните, как написал Горький о встрече с Толстым: «Смотрел на Толстого, как на водопад, как на удивительную физическую силищу. Изумительно велик этот человек и кажется, что подобное ему невозможно!» Горький как художник почувствовал в нем ту внешнюю и внутреннюю гармонию, к которой он сам стремился.
– Вы защищали диссертацию по педагогике Льва Толстого. Известно, что великого писателя очень заботила проблема приобщения детей к чтению и классической литературе, и он многое делал для этого в созданной им школе. Сейчас очень много изменений в школьных программах по литературе. Как вы к этому относитесь?
– К программам я отношусь не очень одобрительно, потому что в большинстве случаев на литературу смотрят как на учебный предмет. Дети должны знать, что такое эпитет, метафора, сравнение, композиция, сюжет и прочее. Но сейчас не учат детей самому главному – получать от текста эстетическое наслаждение. Поэтому дети и не читают. Их не научили, что прежде всего текст – произведение искусства. Сейчас эта сторона учительского мастерства утрачена. Когда на художественное произведение смотрят только с точки зрения его идеи и содержания, то пропадает то, что доставляет при чтении удовольствие. В этом я вижу огромный ущерб в преподавании литературы. Во многом отвлекают детей от чтения компьютер и телевизор. Компьютер, с одной стороны, открывает беспрепятственные возможности в области получения информации, а с другой, отвлекает детей от настоящих духовных человеческих ценностей. В одной из кемских школ один мальчик откровенно мне сказал: «Я бы вообще литературу как предмет отменил». Он признался, что «Мертвые души» Гоголя смотрел по телевизору и радовался, что писатель второй том своего романа сжег. Мне кажется, нужно возвращаться к своим истокам.
– Российская Академия художеств, по словам одного из преподавателей, учит так же, как и двести пятьдесят лет назад. Как вы, преподаватель вуза, считаете, перемены в обучении – это хорошо или плохо?
– Я считаю, что педагогика вообще-то консервативна: в ней должны бы еще жить идеи Руссо, Ушинского, Толстого, Сухомлинского. К сожалению, сейчас часто отвергается тот бесценный педагогический опыт, что был накоплен веками. Мы пытаемся быть не хуже других и вместо того, чтобы черпать богатство прямо у себя под ногами, едем за бугор и стараемся привить на нашей почве то, что на ней не может произрасти. У нас всё есть! Как-то я спросил одного высокопоставленного чиновника из Министерства образования: «Что, по-вашему, значит педагогика?» Он мне ответил, что это наука об образовании и воспитании подрастающего поколения. Вроде бы все верно. А вот Толстой говорил, что «педагогика – это искусство, как найти путь к душе ребенка».
Из нынешней педагогики выкинули не только душу, но и самого ребенка. Есть хорошие, способные, талантливые учителя, но они в силу создавшихся условий и обстановки, не могут реализовать себя, им некогда вникать в души детей и пытаться на эти души воздействовать. Ведь не секрет, что учителя вынуждены работать не на одну ставку, чтобы заработать себе на жизнь. Кроме того, учителя завалены всевозможными отчетами. Поэтому мы сейчас находимся в глубочайшем кризисе. То, что раньше составляло самое главное в педагогике, а именно нравственное воспитание, не представляет сегодня ценности: о воспитании вообще не говорят. Школа сейчас очень многое утратила из того ценного, что имела. Мы уже столько реформировали наше образование, что, по-моему, реформировать уже больше нечего.
– В чем вы видите выход из создавшейся ситуации?
– В 1867 году Ушинский написал свою статью «О необходимости сделать русские школы русскими». В ней он говорит, что в России ученики больше знают о других странах и очень мало о своем Отечестве, поэтому нужно создавать систему русской школы, учитывая традиции, менталитет, характер русского народа. Между прочим, профессор, первый ректор Московского университета С.Н. Трубецкой в записке царю писал: «В школе всё будущее России. И никакие жертвы, необходимые для ее устроения и подъема, не должны останавливать правительство, которое хочет блага для страны и пожелает поднять свой авторитет».
Эту идею уже в течение шестнадцати лет пытается осуществить профессор Российского педагогического университета имени Герцена Иван Федорович Гончаров. Он получил отзывы от сорока выдающихся деятелей в области культуры и науки и искусства нашего государства, в том числе от Валентина Распутина, Василия Белова, Александра Солженицына и многих других. Люди такого масштаба подтвердили, что это дело первостатейной важности. Гончарова поддерживают в Орле, в Новосибирске, в Вологде, в Архангельске. В нашем же Министерстве образования мне в свое время сказали, что создание русской школы – это национализм. А финская школа, а Карельский конгресс – это, выходит, не национализм? Если правительство действительно хочет поднять свой авторитет, оно, на мой взгляд, в первую очередь должно заниматься школой. Существуют уже программы и учебники для такой школы. Там есть такие интересные предметы, как, например, «Светочи России», «Святыни России» или «Предпринимательство в России». Детей надо приобщить к тому самому ценному, что создано в нашем Отечестве. Я согласен с Гончаровым, который считает, что национальной идеей России на нынешнем этапе развития может быть создание русской школы. Она открыта для всех и всех объединяет.
– Не могу не спросить, почему, на ваш взгляд, так много проблем у Общества русской культуры, которое вы возглавляете уже четырнадцать лет?
– Дело в том, что все усилия в области национальной политики у нас в республике направлены на оказание помощи малым народам. Слов нет, такая помощь нужна и никто против этого не возражает. Но нужно соблюдать пропорции, а то получается, что одним бублик, а другим сами знаете что. Почему финский театр процветает, а русский хотят закрыть? (Уже закрыли, в 2010 году. — Ред.) На издание «Калевалы» выделяются немалые деньги, а на юбилей русской сказительницы Ирины Федосовой денег нет. Почему? Факты говорят о явной дискриминации. Всем национально-культурным обществам в нашей республике помогают и Министерство по национальным вопросам, и их собственные государства, например, поддерживают свои общества Украина, Армения. На кого рассчитывать русским? 21 апреля состоится конференция Общества русской культуры, на которой, надеюсь, будет проведена некоторая его реорганизация и выработан план действий. Нам нужна не конфронтация, а взаимопонимание, уважение национального достоинства каждого человека, живущего в Карелии, во имя процветания республики и улучшения жизни всех ее граждан.
Фото Ирины Ларионовой
«Лицей» № 4 2007 год