Первое интервью студентки ПетрГУ Анастасии Балякиной, стипендиата имени Роберта Рождественского, и публикация ее поэтической подборки
«Тысячя снежинок на моем окне, тысячя снежинок прямо на стекле» — такой была первая проба пера (орфография сохранена) Анастасии Балякиной, студентки кафедры английского языка Института иностранных языков ПетрГУ. С тех пор прошло более десяти лет. Темы стали серьезнее, орфография перестала хромать, к поэтическому творчеству добавилось еще и прозаическое. Талант заметили, и в 2014 году Анастасия стала лауреатом второй степени республиканского конкурса юных стихотворцев имени Владимира Морозова «Надежда», а в 2017-м стипендиатом имени Роберта Рождественского,
Анастасия занимается переводом авторских стихотворений на английский и немецкий языки и стихотворений зарубежных авторов на родной язык. Ее поэтические произведения публиковались в республиканских СМИ. Анастасия ведет свою поэтическую группу «балякина».
Что для нее значит творчество? Какие у нее любимые произведения? Чьей творческой манере она подражала? Об этом и многом другом она рассказала в своем первом интервью.
— Анастасия, помнишь ли ты, когда впервые написала стихотворение, прозаическое произведение? О чем они были, что подтолкнуло к написанию?
— Первым шедевром было двустишие «тысячя снежинок…». Его я написала в 6-7 лет. В тот момент я не совсем поняла, что произошло, наверное, детям свойственно пробовать новое, и ты не замечаешь, как в тебе открываются таланты. Написать прозу меня подтолкнул сон про европейскую уютную деревушку и костёл с добродушными монахинями. Так появился мой первый рассказ «Терновые гнёзда». Он про ветреную балерину и хмурого лесоруба, которых объединяет случившееся много лет назад происшествие. Эту пробу пера я считаю более или менее удачной, хотя так и не удалось раскрыть всех персонажей, как хотелось бы.
— Есть ли у тебя любимый автор, произведение?
— Любимых писателей мало. Любимых поэтов – еще меньше. Наверное, я слишком избирательный человек. Долгое время мне очень нравилось творчество Владимира Маяковского, затем Роберта Рождественского и Иосифа Бродского. Из современных поэтов меня покорили Марта Мориц и Аля Кудряшева.
На моей книжной полке есть две книги, которые я готова перечитывать много лет и не по разу – «Шум и ярость» Уильяма Фолкнера и «Дом, в котором…» Мариам Петросян. Сложно найти что-то общее в этих книгах, но язык в них притягателен по-своему. Сейчас же я влюбилась в творчество Владимира Набокова.
— Подражаешь ли ты чьей-то манере письма? Есть ли поэт (писатель), у кого бы ты хотела побывать на мастер-классе?
— В начале литературного пути я подражала только Владимиру Маяковскому – рифмы, формы, но это скоро прошло, и я нашла свой стиль. Поэтому я и не хочу брать мастер-класс у других поэтов — сейчас это, конечно, не убьет индивидуальность, но и не привнесет ничего нового. По поводу прозы я бы обратилась к Владимиру Набокову, Кену Фоллету, Герману Гессе, Эрнесту Хемингуэю.
— О чем ты пишешь?
— Вопрос о теме моих стихотворений, пожалуй, самый сложный для меня. Одна из черт многих стихов — интертекстуальность. Я люблю, когда произведения авторов перекликаются между собой, поэтому у меня часто можно встретить отсылки на других авторов.
— В какое время тебе лучше пишется? Нужна ли какая-то особая обстановка?
— Мне не нужна определенная остановка, золотая ручка или крафтовая бумага, чтобы написать что-то стоящее. Я писала и фломастером на спинке кровати, и на стенах, и в учебниках, и на скамейках.
— Ты пишешь на русском и других языках. Что сложнее?
— На втором курсе я начала писать уже на трех языках — на русском, английском и немецком. В какой-то период я изучала польский и умудрилась написать еще и на нем. Иногда один из этих языков может выразить твои мысли лучше, чем русский, или выиграть в звучании. Сложнее писать, конечно, на иностранном языке — пока не хватает словарного запаса.
— Что для тебя значит быть обладателем стипендии Роберта Рождественского?
— Пока эта стипендия является моим главным достижением. Я хочу потратить ее на путешествие. Это не первая моя награда – я ездила на форум «Таврида», принимала участие в других конкурсах и публиковалась в газетах. Однако я считаю, что есть подвох в том, что тебе дают деньги за твоё творчество – это равносильно тому, что тебя поощряют за то, что ты просто дышишь.
— О чем ты мечтаешь? Издать сборник своих произведений, стать переводчиком?
— Несомненно, любой автор хочет издать свои произведения, однако, это дорогое удовольствие. В 2017 году я приняла участие в форуме «Таврида» «Писатели, поэты, критики и библиотекари» и перевела стихотворения участников форума с удмуртского и коми на английский с использованием русского как языка-посредника под руководством поэта, переводчика и литературоведа Виктора Куллэ. Мне это понравилось, поэтому не исключаю возможности стать профессиональным переводчиком.
Арина Беляева
Стихи Анастасии Балякиной
эти женщины топтали землю ещё до рождения самого Христа
при них писались азы и веди, строились паровозы и закалялась сталь
эти женщины молча стояли, смотрели из-за мужниного плеча
как те неустанно коптили небо и сурово воспитывали проворных чад –
свистят и кличут своих волчат.
такими продрогшими были ночи у еле тлеющего камелька
в такое время хочется, чтобы кто-то к груди прижал – из плоти, большой и широкоплечий, как великан
и как не вздрагивать от трескотни стрекоз за спиной
зная, что за тенями может стоять другой, чужой
со стрелой.
а имена, какие горькие имена – зазноба, скво
зато дать влюбиться в себя – не премудрость, а колдовство
за таких на плечо – тяжеленный ствол – и идти убивать зверюгу на водопое
надрывать жилистые спины на пшеничном поле
в море у вёсел и в солнце и шторм
а они исподлобья посмотрят и бросят –
ну и что?
***
я начну писать, и во мне зазвучит оркестр.
захрустят суставы, как у ковбоев из фильма вестерн
из-за нажима на карандаш.
в этих письмах спрятан крестраж.
можно прочесть и разрушить, когда предашь,
но тогда наткнёшься на желтозубый кривой оскал.
красноту в глазах носит сумрачный анимаг.
а в моих буйным цветом цветёт тоска,
а не мак.
и когда однажды руки друзей соберут
чёрные сердцевины мака со всех земель,
мне напоследок сыграют скрипка, флейта и виолончель.
***
у этого негритёнка такие белые были ладошки
потому что вставал он затемно
готовил кофейник, блины с беконом
клал на салфетку чайные ложки вилки ножи
у него слишком белые были ладошки
потому что каждое утро он
умывал парным молоком
белые ноги
своей госпожи
***
ветер крепчает седые кроны молятся в неистовстве свойственному только приговорённому к смерти через повешение мы обретаем величие в искренности а теряем его в излишней доверчивости проворачивая в себе нож не найти той правды только ладони будут полны тёплой солёной венозной смешанной с артериальной нужно звучать как последняя фуга Баха только прерваться где-то посередине и еще долгие годы незавершённым гештальтом присутствовать в чужих жизнях вскрыть сердцевину запихать туда необъятное не удавалось даже и мёртвому хотя некоторые пытаются зашивают держатся по воле случая очень стойко но поскуливая им не смириться нельзя закопать себя в землю заживо а замертво ж и т ь н е п о л у ч и т с я
***
Мариины косы
чёрные —
знаком равенства
перечёркнута нежная,
как у телёнка, спина
проигнорировав расшатанный позвоночник
сделав вид, что они не вразрез,
не враждебно стелются,
а мягко, как пастила
из вишнёвых косточек
они обречённо извивались
как под ногами змеи
они душили, душили её
как воры
как откровение
«всё враньё!» —
вскричала Мария, —
«за версту вас порою видно!»
она вбежала в дверной проём
трогали пальцы
пуговицы на платье
Мария схватила кривые ножницы
и срезала косы
к чёртовой матери
***
в выходном заключается слово «выход»
из койки в кухню, костляво сидеть на колченогом
препарировать запах –
и различить пшёнку с тыквой и оладушки с кленовым сиропом.
из кухни в ванную и под мантру ‘ом не смотреть на себя ом’ умыться.
у шкафа мяться вздыхать и всё же
накинуть то, что черней и приятней к телу.
пойти в пивнушку, что за углом и дать по роже завсегдатаю – накипело.
такой-то вопль издать способен не каждый Гинзберг
и я бледнею и это тело не храм мне больше
а лишь руины, Содом-Гоморра и реки виски
на Рим горящий лишь мимолётно посмотрит изверг
вино с водой не застрянет в глотке – помилуй боже.
и это тело выносят в город под злую ругань
и я блуждаю и я курю созидая копоть
под рокот ночи вдали от всех не издав ни звука
под сиплый далёкий голос во тьме кромешной
под рёв машин шевеленье тел и людскую похоть
пойду повешусь