Записки о сортавальском Доме офицеров
Это была визитная карточка города, культурный форум, культурный Олимп, главная культурная площадка.
В танковом полку, в котором служил мой отец, на озере Пайкярви, в военном городке Хуухканмяки ребенок родиться не мог. Поэтому мама уехала рожать меня в Петрозаводск, где жила ее сестра. Шесть лет я прожил в Хуухканмяки, практически в лесу, в котором мы со старшим братом у своего дома набирали грибы к обеду. В 1959 году отца перевели в город Сортавала.
Несколько лет мы жили на улице Полевой в бараке на две семьи. Удобства во дворе, а вода в ведре. Отец, заочно окончив университет, сменил танковую военную профессию на стезю военного культработника – стал заместителем начальника сортавальского Дома офицеров. Нам предложили переехать прямо в Дом офицеров. На втором этаже, где у финнов была гостиница Сеурахуоне (Дом союзов), мы занимали два номера — №2 и 3. В каждом был туалет, душ, но мама решила, что нам хватит одного туалета и душа, и оборудовала в одном из них кухню. В Доме офицеров была диковинная по тем временам вещь – горячая вода. Была своя кочегарка, которую топили углем и отходами мебельно-лыжного комбината из поселка Хелюля. Так что в клюшках и лыжах у нас недостатка не было.
Дом офицеров как здание казался какой-то белокаменной крепостью. И вообще Сортавала мне представлялась сказочным городом с замками, удивительными домиками с башнями, причудливыми окнами. Конечно, гораздо позже я узнал, что эти диковинные для меня дома строили известнейшие финские архитекторы Уно Вернер Ульберг, Готтлиб Элиэль Сааринен, Юхан Якоб Аренберг и другие.
Итак, я жил в сказке. На первом этаже был великолепный кинозал, в котором ежедневно показывали фильмы, часто шли концерты. Выступали лучшие артисты, композиторы страны. Если фильм понравился, можно было посмотреть еще раз. Признаюсь, грешен был: мы с моим другом-одноклассником Сережей Москаликом повторно любили посмотреть фильм с обратной стороны экрана, расположившись за ним прямо на сцене.
В зале были в основном солдаты, приехавшие со всей страны. Мы чутко прислушивались к их комментариям, даже советам, возгласам, которые они отпускали чаще всего во время любовных сцен или при появлении красивой артистки. Ну, что называется, мои университеты… Фильмы шли разные, но в основном советские. Много было фильмов к датам – военно-патриотических. Там я понял, что такое хороший фильм: «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Отец солдата»… Их мы могли смотреть сколько угодно и переживать все заново и заново. Конечно, попадались и советские фильмы-агитки, на которых мы особо не засиживались.
Хоть немного, но были и зарубежные фильмы. Было мне лет 8, когда я под солдатские комментарии плакал, видя на экране героиню Джульетты Мазины из фильма «Ночи Кабирии», избитую, ограбленную «женихом», одновременно плачущую и улыбающуюся людям, идущим ей навстречу. Я понял, что она очень хотела выйти замуж, но то, что скопила приданое, занимаясь проституцией, узнал гораздо позже. Впрочем, как и имя режиссера Федерико Феллини.
В этом кинозале рождалось что-то трепетное, душевное, я становился человеком. Зарубежное кино было для нас информационным каналом. Мы видели других людей, другую одежду, интерьеры. Мы пролезали в кинозал и на «дети до 16…». В фильме «Мужчина и женщина» Жан-Луи Трентиньян гуляет по пляжу с поднятым воротником плаща. На следующий день даже у наших школьных курточек воротники были подняты… Знал ли я, что через много лет я окажусь в городке Довилль, на пляже, по которому актер гулял с героиней фильма в исполнении Анук Эме. На Монмартре я увижу дом Клода Лелуша, режиссера этого фильма. К нему пристроен маленький кинотеатр, в котором по воскресеньям Лелуш встречается со зрителями.
Мы видели, как шофер Дома офицеров дядя Гена Богданов (красивый человек, вечный новогодний Дед Мороз) привозил банки с огромными бобинами кинолент. Мы помогали ему тащить их в кинобудку, из которой тоже иногда любили смотреть фильмы при попустительстве киномеханика дяди Жени Иванова. Иногда пленка рвалась. В зале раздавалось: «Сапожники! На мыло!…». Киномеханик лихо склеивал пленку, и это бывало нередко.
Приезжали с кинофрагментами и киноартисты: Николай Крючков, Павел Кадочников, Михаил Пуговкин, Борис Чирков, Игорь Ильинский, Николай Симонов… Между прочим, отчетливо помню, что Игорь Владимирович Ильинский со сцены Дома офицеров читал запрещенного М. Зощенко. В столицах нельзя, а в Сортавала пройдет. Это я потом понял.
С некоторыми артистами можно было пообщаться неформально. На пирсе у Дома офицеров мы встретили прогуливавшегося Игоря Ильинского. «Огурцов идет!» — крикнул один из нас. «Кутузов!» — добавил я, вспомнив «Гусарскую балладу». «Молодцы! Знаете все!» — ответил артист. Помню его крупные очки с толстыми стеклами. У него было слабое зрение.
У начальника Дома офицеров Ивана Ивановича Чернова в кабинете накрывался стол. Наша «квартира» рядом. Все видно. Помню, приехал пограничник-герой Никита Карацупа. Мы надеялись, что с собакой приедет. Но нет. Из кабинета Ивана Ивановича его выводили под руки. Не рассчитал герой… Иногда перед отъездом артисты бывали и у нас дома. Я их тогда интересовал мало, да и честно, сам не придавал этому какого-то особого значения. Подумаешь, исполнитель роли Петра I, падре Монтанелли («Овод»), доктора Сальватора («Человек-амфибия») Николай Симонов говорит моей маме: «Жена дала мне в дорогу только плавленые сырки, чтобы я не выпивал, так как мне нужна хорошая закуска…» Все было буднично, как само собой разумеющееся. Вот такой был кинорай.
В Доме офицеров был художник дядя Володя Федотов. Он рисовал афиши, в его мастерской пахло краской, скипидаром. А в свободное время он много лет писал картину «Центр Сортавала. Мокрый асфальт». При Доме была детская художественная студия, которой руководил Тойво Александрович Хаккарайнен – художник, друг американского художника Рокуэлла Кента. Я недолго посещал ее. Тойво Александрович научил меня технике акварели по мокрой бумаге. Но сортавальский футбол затмил все увлечения. Еще бы! В первенстве города участвовало 20 команд. Большую часть времени проводили на стадионе, на котором я «заболел» на всю жизнь.
Рядом с Домом была музыкальная школа, которую по классу баяна окончил старший брат Лев. Но поскольку он увлекся музыкой и захотел стать музыкантом, а по сценарию должен был стать врачом, я из опасения был отлучен от музыки, о чем абсолютно не жалел тогда, но пожалел потом.
Еще в Доме офицеров была прекрасная библиотека, которая выписывала всю периодику. Встречи с писателями, читательские конференции, обсуждение новых произведений – все это было в доме, в котором я жил.
Проводились в Доме офицеров и партийно-хозяйственные активы (я потом понял, как это называлось). Начальство приезжало. Нас, мальчишек-жильцов, старались убрать в этот момент куда-нибудь подальше с глаз. И надо же случиться такому: я, чумазый ребенок, оказался на лестнице и мимо меня не проскочишь. Товарищ И.И. Сенькин погладил меня по головке, и все шедшие позади последовали его примеру – погладили. Последним шел начальник Дома офицеров И. Чернов, и он соединил поглаживание с другим движением ногой, недвусмысленно показывая желание убрать меня подальше.
Весь Дом был увешан лозунгами: над сценой «Под знаменем марксизма-ленинизма, под руководством Коммунистической Партии Советского Союза – вперед к победе коммунизма!». Под этим лозунгом выступали все, даже ансамбль лилипутов «Янтарек», пользовавшийся особой любовью у зрителей. Не забыть лилипутку-гимнастку, которая прогибалась на столе так, что просовывала голову между ног и в таком положении разговаривала с залом. При входе в Дом висела цитата В. Ленина «Всякая революция чего-нибудь стоит, пока она умеет защищаться». Естественно, висели портреты членов Политбюро и маршалов Советской Армии.
Вернемся в киноконцертный зал. К военнослужащим часто приезжали театры, филармония, музеи с выставками. Было такое понятие: военно-шефская работа. Сейчас это практически утрачено. Оперетту, спектакль, концерт можно было посмотреть три раза в день: один полк выходил из зала, другой входил. Я думаю, что эти солдатики: чабаны, полеводы, животноводы, рабочие после армии больше так регулярно культурно не обслуживались. Воспитанием, окультуриванием народа занимались системно, хоть и с идеологическим прессом. Сейчас этого не встретишь: на культурно-воспитательную работу практически нет ни времени, ни денег.
Приезжал музыкально-драматический театр из Петрозаводска. «Сильва», «Цыганский барон», «Севастопольский вальс», «Свадьба в Малиновке», «Летучая мышь» и другие музыкальные спектакли мы знали наизусть. Цитировали во дворе роли В. Красильникова, Р. Сабировой (особенно помню ее в «Поцелуе Чаниты»). А. Шеронов, Н. Полагаева, артисты балета – всех я их знал. Но особенно народ валом валил на комика Залмана Эстрина. Это был актер уровня В. Ярона, М. Водяного. Великолепные комические данные и личный юмор отличали его. Все его «шуточки» входили в наш язык. Драматические актеры ехали после спектакля по воинским частям. Не забыть «Иркутскую историю» А. Арбузова с Г. Ситко и Л. Живых в главных ролях. У актеров в городе были свои поклонники и поклонницы. В Сортавала был свой театральный бомонд: явно в прошлом питерские женщины в шляпках с цветочками. Мы их звали бабки-артистки.
Приезжал даже цирк. Помню клоуна дядю Витю с медведем и умеющей читать обезьянкой. Мы, конечно, раскрыли секрет «чтения». Обезьяна листала книгу, сдобренную семечками…
Приезжали танцевальные большие коллективы, певцы, чтецы, композиторы: В.П. Соловьев-Седой, С. Кац (автор песни «Шумел сурово брянский лес»), Ст. Пожлаков.
При Доме офицеров был и знаменитый народный театр, который долго возглавлял Марк Александров-Берг, а потом Виктор Печурин. Ставили «Барабанщицу» А. Салынского, «Кремлевские куранты Н. Погодина. В этом спектакле появлялся Ленин, и всем видна была его матерчатая лысина. Во дворе мы копировали эти сцены, и у нас были свои Ленины, Дзержинские, Свердловы: «Итак! Инженер Забелин торгует спичками! Оптом торгуете или в розницу, батенька мой?» — грассировали мы, создавая образ «вождя». «Я как Прометей несу людям огонь!» — отвечал инженер. Кстати, присутствовали мы и на репетициях, наблюдая, как рождается спектакль.
А еще в Доме офицеров были новогодние утренники, танцы для взрослых, веранда с видом на лодочную станцию, популярные вечера-огоньки со столиками, тематические вечера. Надо учесть, что телевидения в городе не было. Как выяснилось, его отсутствие — это самое эффективное средство развития ребенка и высокого уровня общения взрослых. При Доме была своя фотография. Мама следила, чтобы папа не заходил туда часто: фотограф Геннадий Исаакович Бородицкий при красном свете разливал не только проявитель и закрепитель…
Центром сортавальской культуры всегда был Дом офицеров. Это была визитная карточка города, культурный форум, культурный Олимп, главная культурная площадка. Конечно, в Сортавала был очень развит спорт, рыбалка, великолепный парк с певческим полем и самая лучшая школа №1. Я счастлив, что у меня было такое детство в сказочном городке, который был в закрытой погранзоне. В этой изоляции было что-то особенное. Но детство и сказки заканчиваются. Отца перевели в Петрозаводск, начальником петрозаводского Дома офицеров. Но, как говорится, это уже была другая история, другая жизнь, именуемая юностью.
Эти фотографии можно уже этнографически «читать». Такого типа «поющих» фотографий немало в каждой семье. На фотографии мои очень молодые родители, офицеры с женами, электрик сортавальского Дома офицеров, художник, шофер, баянист – все вместе. Корпоратив, как сказали бы сегодня. Но никаких социальных барьеров, перегородок нет. Все действительно вместе. Это 1962 год. Какой-то праздник. На столах видны банки с огурцами, винегреты, есть там и селедочка, квашеная капуста. Стоят и бутылочки с бело-зелеными этикеточками по 2 рубля 87 копеек. Помню – цена ведь не менялась годами… Видны бутылки с «Жигулевским» пивом – этикетка лодочкой. Трофейный пивзавод был на другой стороне залива живописной Ладоги.
Но я о другом. Люди поют. Обязательно поют. Пели всегда и много. Художник дядя Володя Федотов на ватманских листах плакатным пером написал текст песни.
Присмотритесь к фотографии. Это популярная тогда песня «Московские окна»:
«…Здесь живут мои друзья и, дыханье затая,
В ночные окна вглядываюсь я».
Песен на плакатах написано было много. Их сохраняли и вывешивали на мероприятиях.
- Люди пели хором одни и те же песни.
- Люди смотрели одни и те же фильмы и обсуждали их.
- Люди читали одни те же книги, газеты и журналы и обсуждали их.
- Люди смотрели одни и те же спектакли и обсуждали их.
- Люди слушали одни и те же радиопередачи.
Сейчас это практически невозможно. Песенка не ходит больше по кругу, и не потому, что земля перестала быть круглой. По кругу перестали ходить фильмы, литература, спектакли, радио и телепередачи… На корпоратив позовут ведущего и будут только потреблять его программу. Раньше в очагах культуры люди делали все сами.
Совсем недавно эти люди пережили страшную войну, лишения и трагедии. Но люди поют. Они сохранили в себе человечность. Они счастливы. Когда поют…
