«Он выглядел как святой старец, который всю жизнь питался свежим воздухом вдохновения, бризом фантастической романтики и солнечными лучами творчества».
20 ноября исполняется полгода со дня ухода из жизни замечательного художника Александра Трифонова. О нем вспоминают дочь, внук, искусствовед и художник.
Дарья Быкодорова, дочь художника: «С папой было связано загадочное слово «мастерская»»
В детстве у меня c папой было связано загадочное слово «мастерская», куда он уходил каждое утро, даже по субботам и воскресеньям. Поэтому нам редко удавалось погулять всем вместе, но зато, когда папа вечером возвращался, мы всегда веселились!
За ужином любимым блюдом у нас была жареная картошка палочками. На сладенькое мы с папой любили шербет. Если он был мягкий, мы называли его «мазюкой», а если твердый — «твердюкой». В детстве это было оооочень смешно!
Папа очень любил порядок и чистоту. Каждый вечер он тщательно мыл коридор в нашей однокомнатной квартирке на Балтийской, чтобы песок не разнёсся по дому. Кукковка тогда только строилась, и грязи на улице было хоть отбавляй! Папа постоянно напоминал мне, чтобы я, непоседа, дома всегда надевала тапочки и не пачкала лапки у носочков. До сих пор помню папины уроки.
Вечерами любимым папиным занятием было посидеть и полистать художественный альбом или каталог выставки, наслаждаясь иллюстрациями. Это был настоящий ритуал! Папа выдвигал кресло на середину комнаты, под люстру, чтобы было светлее, устраивался поудобнее и мог часами рассматривать понравившиеся ему репродукции и фотографии. А я всегда пристраивалась рядом.
Когда случалось, что я с мамой куда-то уезжала, папа присылал нам письма. И в конце каждого письма был чудесный рисунок, который я ждала едва ли не больше самого письма.
И еще, думая о папе, я всегда вспоминаю сад в Медыни — маленьком городке, где жили папины родители, мои бабушка Аня и дедушка Саша, и где я в детстве гостила каждое лето. Мы с папой часто забирались в маленький, почти игрушечный домик посреди сада, благоухающий яблоками, и болтали обо всем на свете. Когда я родилась, папа посадил среди яблонь маленькую вишенку. Вишенка подрастала, и вместе с ней подрастала я.
С тех пор прошло много лет, многое изменилось в жизни. Дом теперь принадлежит другим людям. Растет ли моя вишенка, не знаю. Но она живет в моей душе как память о папе, бабушке с дедушкой и моем счастливом детстве.
Арсений Быкодоров, внук: «Мой дедушка настоящий художник, мастер своего дела»
Я думаю мне было лет 8-9. Мне нужно было где-то потусоваться пару часиков, а потом куда-то идти с мамой или бабушкой. В общем, меня привели в мастерскую к деду где то на Невском.
Так сложилось, что обычно мы собирались только по праздникам и с дедом только тогда и общались. Я даже особо и не понимал, что он за человек. Так вот, эти пару часов в мастерской отпечатались у меня в памяти лучше всего. Я всë понял про него, сложился некий образ. Пазл собрался, и всё стало ясно. «Мой дедушка настоящий художник, мастер своего дела», — подумал я.
Вид человека, его характер, его отстраненность как-то раскрылись и стали понятны. Рабочее место раскрыло для меня человека. Прямоугольное пространство было органично заставлено множеством предметов, не касающихся напрямую его деятельности, видимо, это были его артефакты. Запомнились сухие цветы, модель самолëта и прозрачный шар. Интересно, что до меня эти предметы с полок не снимались в течение многих лет. Я много спрашивал, но получал ответы только тогда, когда дело дошло до красок. Помню, он мне объяснял, как делают краски, показывал, как рисовать некоторых животных, существующих и мифических.
Сейчас я думаю, что я отвлекал его от работы, а может, и нет.
Помню, он переставлял холсты один за другим. Какие-то мелочи показывал на картинах, где хотел ещё что-то изменить. А потом мы пили чай.
Такие отрывки воспоминаний, пожалуй, самые важные для меня, потому что дают понять человеку человека. Мастерская – это место, где материальный мир отображает внутренний.
Елена Никулина, искусствовед: «На открытии выставки художник не напоминал именинника»
О Музее изобразительных искусств, в котором я проработала несколько лет, сохранились весьма разнообразные воспоминания, тем не менее жизнь там была интересной. Единственное, что ежеквартально выбивало из колеи, это подготовка к очередной выставке. Свободных экспозиционных рук не хватало, и проекты распределялись между специалистами практически всех отделов.
По какому-то странному стечению обстоятельств в тот год среди прочих мне досталась юбилейная выставка Александра Трифонова. По правде сказать, меня это не удивило, но напрягло точно. Во-первых, с подобным материалом всегда работали маститые искусствоведы, а я себя таковым не считала. Во-вторых, известные художники негласно определяли себе кураторов заранее. Однако что-то пошло не так, и мне пришлось смириться со сложившейся ситуацией.
По мере приближения сроков реализации проекта, я все больше склонялась к мысли, что не вытяну ни выставку, ни общение с живописцем. Хватило сил признаться себе, что толком ничего не знаю о его творчестве кроме названий произведений и нескольких заученных наизусть фраз из какого-то старого каталога. Если вдруг, думала я, придется говорить с мастером, то ни одной фундаментальной мысли предложить не смогу. С подобными ощущениями я вошла в эту работу.
Первая встреча, равно как и последующие, оказалась очень легкой: художник был тактичен и не настойчив в своем видении экспозиции. Когда я привыкла к его ненавязчивой манере общения, поняла, что наступила пора вопросов. Преодолевая неуверенность и формулируя нехитрые предложения, вновь сделала приятное для себя открытие: как же просто общаться с человеком, чьи амбиции ограничиваются его творчеством и внешне никак не проявляются. Уже перед самым вернисажем появилось долгожданное чувство понимания его работ. Главное, оно никем не было навязано, а в моем случае выстрадано. Четкое осознание того, что говорить зрителям, безусловно, меня подбадривало.
На открытии выставки все было, как всегда: приветственные слова, хвалебные речи, поздравления, цветы. Сам художник не напоминал именинника, по обыкновению деликатно улыбался, был немногословен, прост в общении. Спустя пару лет мы снова встретились на другой экспозиционной площадке, и та закомплексованность, которую я испытала в первый раз, прошла.
Сегодня вспоминаю эти встречи с замечательным человеком и большим мастером Александром Трифоновым с особым чувством теплоты и благодарности.
Владимир Ваян, дизайнер и художник: «Работы Трифонова — как люди»
Легко и просто говорить о хорошем человеке. Не нужно лгать, льстить и выдавливать из себя комплименты, тем более когда он вышел из комнаты под названием Жизнь. Я заметил, что на юбилеях и панихидах ораторы, как правило, начинают со слов: «А вот я с ФИО знаком с… очень древнего года». Или: «Мы дружим уже …надцать лет». Затем перечень подвигов по принципу Я и Моцарт. А чем я хуже?
Что касается моих отношений с Александром Трифоновым, то их можно сравнить с прогулкой двух путников, бредущих по разным берегам вдоль быстрого лесного ручья. Виделись, обменивались впечатлениями и даже, что для меня особенно лестно, висели в совместных выставочных экспозициях, но водку на кухне не пили. Официальные мероприятия и фуршеты в зачет дружеских отношений не входят.
Свой карельский трудовой стаж я начал в музее «Кижи». Как-то после планерки у своего начальника, перед уходом, спросил:
— Марина Александровна, а чем в нашем коллективе занимается эта симпатичная девочка Мила?
— Этой «девочке» уже далеко за тридцать, просто сохранилась хорошо, а у нее уже вполне зрелая дочь. А ты в курсе, кто у нее муж?
— А кто?
Шепотом:
— Сам Александр Трифонов.
Я тоже шепотом:
— А кто он?
— Это молодой, перспективный и очень талантливый художник.
— Не знаю такого. А его работы есть в нашей риге, где выставка-продажа?
— Он не продается.
Работы Александра Александровича впервые я увидел на групповой выставке карельских художников в Выставочном зале на проспекте К. Маркса. Никого из всех участников выставки не хочу обидеть, но работы Трифонова меня поразили особенно. Они красивые, выполнены с безукоризненным мастерством, но главное — они цепляют, останавливают и ненавязчиво заставляют задуматься. Они как люди. Встречаешь незнакомца — и на второй минуте общения понимаешь, что не сволочь, не врет, не кинет, хотя и очень умный.
С тех пор я ходил на вернисажи с желанием не только оценить общий уровень изобразительного искусства в республике, но и насладиться свежим трифоновским десертом. Он узнаваем, его невозможно с кем-то спутать, и не нужно низко кланяться для изучения аннотации. Посмотришь на его работы — и тут же возникает желание скорее бежать в мастерскую и создавать что-то важное, значительное, вечное.
Мне кажется, Александр жил в своем параллельном мире. Его не интересовали политика, социально-экономические проблемы, в еде ограничивался овсяной кашей и чаем без сахара. Перед погребением он выглядел как святой старец, который всю жизнь питался свежим воздухом вдохновения, бризом фантастической романтики и солнечными лучами творчества. В конфликтах замечен не был. Не из-за трусости, а просто был выше суеты, зависти и меркантильности.
Думаю, что официальные заслуги и членства Александра признаны не по его воле, а скорее по желанию бюрократических организаций, желающих видеть его в своих рядах. В конце концов наш долг незаурядную скромность Александра Трифонова компенсировать изданием альбома его работ, памятным знаком на фасаде здания, документальным фильмом…
А главное — помнить!
