{hsimage|Сцена из спектакля "В ожидании Годо"||||}Эти строки взяты из стихотворения «Театр» Николая Гумилева, созвучны афоризму Шекспира: «Весь мир театр, люди актеры». Как и многие художники-философы, Гумилев развивает эту тему. В их числе ирландский драматург, поэт и романист Сэмюэль Беккет.
Эта линия прочерчена в спектакле «В ожидании Годо» театра Ad Liberum из Петрозаводска, показанного в Петербурге в рамках 17-го фестиваля негосударственных театров «Рождественский парад». Старейший в Карелии, ныне уничтоженный Русский театр драмы знаком петербургским театралам. Его спектакли всегда вызывали интерес в культурной столице. Теперь театр возродился под новым названием и на других, суровых началах негосударственного театра.
Одна из самых известных и трудных для сценического воплощения пьес театра абсурда талантливо интерпретирована режиссером Снежаной Савельевой, сценографом Кадрией Биккинеевой и талантливо сыграна актерами.
Выбран отличный перевод Натальи Санниковой, давшей русское перевыражение пьесы Беккета, написавшего ее дважды – на французском и английском языке. Трудность перевода в том, что пьеса пронизана ирландским юмором, самым острым и соленым из всех типов «юмора висельника». Переводчице удалось передать этот юмор, часто пропадающий при переводах абсурдистских пьес.
В пьесе ничего не происходит, о чем сообщает один из персонажей: «Никто не приходит, никто не уходит, ничего не происходит». Но почему же при неудержимом смехе возникает такая печаль? В спектакле важен его затакт. Открывается занавес, мы видим дерево, которое герои принимают за иву, но это скорее его знак. Где-то наверху (на небе, на облаке?) расположились фигуры в белом с музыкальными инструментами. Кто эти музыканты? Белые одеяния и их местоположение намекают на то, что они ангелы, возможно, ангелы-хранители. Ход спектакля склоняет к этой мысли: это ангелы-хранители незадачливых персонажей, «смешных актеров в театре Господа Бога».
Слышится приглушенный не то детский голосок, не то плач. Это длится секунды, но возникает тревога – плачет ребенок.
И тут появляются двое старых бродяг и начинают цирковые трюки, сопровождающие, казалось бы, их незамысловатый диалог, скоро перестающий казаться таковым. Бродяга по имени Владимир (Владимир Елымчев), обладатель баритона. Эстрагон (Владимир Весский), обладатель приятного тенора, бывший поэт, более практичен, если можно говорить о практицизме людей, ожидающих Годо. Этот дуэт голосов настраивает на музыкальное восприятие спектакля как симфонии для камерного оркестра.
Пьеса Беккета симметрична, и эта симметрия уходов, приходов и рифмующихся диалогов, фарсовых и одновременно печальных попыток самоубийства, строго соблюдена в спектакле, в котором время остановилось. Статика дается на философском уровне, пронизанном напряженным, сдержанным лиризмом. Владимир и Эстрагон — клоуны. В английских и ирландских спектаклях они мюзик-холльные комики с типичной для этого жанра словесной перепалкой. Для нас ближе цирк, и актеры работают в цирковой манере. Их трюки со шляпами, нелепые позы, неожиданные падения – дань цирку, одному из источников поэтики театра абсурда. Немаловажную роль играют четверо музыкантов (Айна Мустафина, Наталья Файзуллина, Кадрия Биккинеева, Елена Сапегина). Они не только музицируют, создавая атмосферу спектакля, но воплощают мальчиков-вестников и голоса душ Владимира и Эстрагона. А чего стоит начало второго акта! Музыканты превращаются в озорников, повторяя нелепую комическую позу Владимира и Эстрагона из первого акта. Но ни разу смыслы пьесы не упрощены, лишь подчеркнуты комическими, необходимыми в абсурдистских пьесах приемами.
Изобретательно решены приходы мальчиков, вестников Годо. Мальчики – галлюцинация. Они чудятся Владимиру и Эстрагону – это их внутренний голос, надежда на приход Годо, который изменит их жизнь. Вторжение в насыщенную комизмом ткань спектакля тонкого лиризма напоминает о том, что при всем трагизме «удела человеческого» надежда остается. Ею жив человек.
Первую пару комиков дополняет и оттеняет вторая пара – Поццо (Владимир Сотников) и Лакки (Николай Королев). Оба актера работают виртуозно: грубый, жестокий Поццо с хлыстом, похожий на циркового борца, разумеется, бас, и молчаливый до поры до времени философ-эстет Лакки (баритон) составляют единое целое. В сложнейший монолог в технике потока сознания Лакки – Королев вносит поэзию, красоту, рождая сильнейшие эмоции, хотя монолог написан Беккетом так, что воспринимается на уровне интуиции. Когда жестокосердый, брутально-смешной Поццо — Сотников вдруг сообщает, что Лакки, которого он беспощадно бьет, научил его говорить, или когда Поццо произносит лирический монолог о закате, о спустившейся ночи, возникает уверенность, что не так уж тщетны попытки Лакки в облагораживании Поццо.
Персонажи взывают к Богу о спасении, ноют, жалуются на судьбу. Порой они жестоки друг к другу, но это пародия на театр жестокости Антонена Арто. Едва ли не все комические жанры включены в спектакль: бурлеск, сатира, карикатура, пародия на оперу. Но комическая стихия отнюдь не главенствует. Она уравновешивает философско-поэтическое начало: размышления о недолговечности жизни и неизбежности смерти, о добре и зле, о непостоянстве человеческой природы. Такое сочетание дается Беккетом в игровой форме, представляющей немалые трудности для актеров. Вот только два примера. История с ботинками, когда в первом акте они герою малы, во втором – впору. Или же, когда Владимир и Эстрагон вновь встречают Поццо и Лакки. Поццо ослеп, а Лакки потерял дар речи. Обе пары друг друга не узнают: неумолимый бег времени, не замечаемый персонажами, изменяет их. Это трудные эпизоды: они могут стать проходными, ничего не значащими. В спектакле же возникает горькая печаль из-за непостижимости происходящего и от физических перемен героев: ход времени хотя и не существует для них, но все же на подсознательном уровне они ощущают иллюзорность своего восприятия времени: «Только день забрезжит, и вот уже опять ночь», — говорит Поццо.
Комедийные моменты, которых много у Беккета, взрывают философско-поэтическую атмосферу, и это чередование благодаря режиссерской продуманности и актерскому мастерству делает спектакль живым, будоражащим мысль и чувства.
Сочетание трагического и комического, необходимых составляющих трагифарса, в жанре которого решен этот интеллектуальный спектакль, говорит о творческом потенциале театра Ad Liberum, название которого означает «свободный».
Пожелаем же творческой свободы этому коллективу!