Четыре новых стихотворения поэта Дмитрия Свинцова
В концерте
Музыканты играют на бис.
Музыканты играют Каприс
Паганини со скоростью звука
самолета, летящего вниз,
с облаков, где царит парадиз,
хоть его отрицает наука.
Мы природе не верим уже.
но порой возникают в душе,
неподвластные разуму слоги,
тех, которых в земных словарях
и на дружеских нету пирах.
Музыканты играют как боги.
Скрипки прочно пришиты к плечам.
Словно крылья.
Слетает печаль
под смычками со струн, уступая
место
натиску, воле, борьбе,
чтобы в разноголосой гурьбе
звуков
всех одолела слепая
одинокая сила любви,
позабытая в небе людьми,-
что со свистом идет на посадку, —
так,
ушедший в последний полет
и вошедший в пике, самолет
на земле разбивается всмятку.
В единственном числе
Я вымолил тебя у жизни,
поскольку разминулся с богом.
Как музыка, без укоризны,
меня ждала ты за порогом.
Апрель еще крутила вьюга,
крепя сосульки на карнизах.
но птицы возвращались с юга,
бросая непогоде вызов.
И ты была одной из этих
крылатых вестников надежды,
поскольку знала – будет лето.
хотя и не таким, как прежде.
И в лужах, в масляных разводах,
еще не отражалось солнце.
Не помышлялось о разводах
и не примеривались кольца.
И ты смущалась, италийской
улыбкой, бред мой покрывая.
Ты доставала покрывала.
Но мы с тобой не стали близки.
Сизиф
Из письма М. Козакову
И вновь от подножья горы
он тащит свой камень к вершине.
Забыты ночные пиры.
Вино пересохло в кувшине.
И женщины любят других:
спортивных, циничных и строгих.
Но тащит свой камень, как стих,
он к этой бессмысленной стройке,
Над ними ревет камнепад
их слизывают лавины.
Но тащит, хотя и не рад,
он камень к заветной вершине.
Не зная, что дело – труба,
его он воздвигнет над кручей.
И это, конечно, судьба.
Точнее, — непонятый случай.
Вместо прощания
Мы высохли, как корни дуба.
И потому мы смотрим грубо
На жизнь, бегущую от нас
Куда-то вдаль, куда-то влево.
Где ты, как прежде, — королева,
А я не опускаю глаз,
Когда ты сбрасываешь платье
И падаешь в мои объятья
В последний раз, как в первый раз.
Мы костенеем от тревоги,
Что надо подводить итоги
И собираться налегке
Туда, где днями и ночами
Апостол Пётр гремит ключами,
Держа ворота на замке.
Где плачут ямбы и хореи,
Как правоверные евреи,
Творя молитву в уголке.
Но все ж еще нас запах хлеба
Пьянит, еще над нами – небо,
Еще на солнце вьется шмель.
Воркуют голуби под крышей.
И мы еще живем и дышим,
За жизнь цепляемся, как хмель
Цепляется за стены дома.
Поскольку мы, конечно, Homo
К тому же – sapiens – почти.
И наши чувства, наши мысли
Не одряхлели и не скисли,
Как наши детские мечты.
Когда крутились карусели
И на лошадках мы летели
К высокой цели, не почти-
тельно,
смеясь над страхом.
Когда-то все мы станем прахом
И нас развеет сизый дым.
Мы высохли, как корни дуба.
И все-таки сдаваться глупо
На милость жестокосердных зим,
Кроящих нам метельный саван.
И потому еще мы с вами
Живем.
Да победиши сим!
Попытка восхождения
Евгению Орлову
Хоть ветер северный задул,
но на колени
не встанем мы.
На Чёртов стул
махнем, Евгений!
Перекрестясь на ледоход,
сняв с неба шапку,
с тобою тот и этот год
возьмем в охапку.
Зажжем костер на берегу,
потянет дымом –
так тянет часто на бегу
домой, к любимым.
Вздымается, скользя, гора,
рельеф корёжа.
Но ей не покорить пера
и кисти тоже.
Пускай в итоге обдерём
мы в кровь колени,
но все ж на Чёртов стул взойдём
мы вновь, Евгений!
И, стоя на верху горы
на камне плоском,
откроем новые миры
в одном, неброском,
что избегает мастерства.
Но только в этом
всё мастерство –
начать с холста
и стать поэтом.
Второе свидание с Польшей
Я целую ваши руки, пани Горска,
Пани Горска, Катаржина Малгожата.
Хоть совсем не разумею я по-польски,
все равно нам расставаться рановато.
Мы еще не домолчали.
Две недели
мы всего знакомы с вами. Но и только.
Мы еще в глаза до дна не доглядели.
Мы еще не станцевали с вами польку.
Застучали б каблучки, вскипели б юбки,
словно пена в набегающем приливе.
Ах, как жаль, что, пани Горска, ваши губки,
словно маленькие волны, торопливо
от моих бегут чуть влево или вправо.
Утром в Торунь вы уедете с вещами.
Только я еще станцую вальс в Варшаве,
Катаржина Малгожата, вместе с вами.
Тридцать лет тому назад такой же точно
Танцевал на Рождество.
И пахло ёлкой.
Вы по возрасту вполне годитесь в дочки
той, далёкой, юной польке с рыжей чёлкой,
той, меня кружившей в старом вальсе,
что кружился снегом царственно над Польшей.
Впрочем, я, как этот вальс, на кой вам сдался?
Неужели не увидимся мы больше?
И вино из недопитого кувшина
не дождавшись встречи, скиснет виновато?
Неужели, неужели, Катаржина?
Все возможно, — отвечает Малгожата.
Все возможно.
Но известно только Богу,
Где встречаемся, когда мы расстаемся.
Вы меня перекрестите на дорогу,
Катаржина Малгожата, пани Горска.